Королевство Богемия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Королевство Чехия»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Богемия (значения).
Королевство Богемия (Чехия)
чеш. České království
нем. Königreich Böhmen
лат. Regnum Bohemiae
Королевство в составе Священной Римской империи
Курфюршество (1356—1806)
Часть Габсбургской империи (1526—1804)
Коронная земля Австрийской империи (1804—1867)
Часть Цислейтании в Австро-Венгрии (1867—1918)
←
1198 — 1918


→
Флаг Герб

Королевство Богемия, Священная Римская империя, в 1618 гг.
Столица Прага
Язык(и) чешский, немецкий, латынь
Религия католицизм, лютеранство, гуситы, гернгутеры
Король
 - 1198—1230 Пржемысл I Отакар (первый)
 - 1916 — 1918 Карл III (последний)
История
 -  1198 Основание королевства
 -  26 сентября 1212 Присвоение королевского титула
 -  7 апреля 1348 Утверждение династии Люксембург
 -  5 апреля 1355 Учреждение Земель богемской короны
 -  25 декабря 1356 Утверждение выборности королей
 -  16 декабря 1526 Утверждение династии Габсбургов
 -  31 октября 1918 Распад Австро-Венгрии
К:Появились в 1198 годуК:Исчезли в 1918 году

Короле́вство Боге́мия, Королевство Чехия (чеш. České království, нем. Königreich Böhmen, лат. Regnum Bohemiae) — королевство в Центральной Европе, располагавшееся на исторической части территории современной Чехии. Формально было образовано в 1212 году императором Священной Римской империи Фридрихом II после подписания Сицилийской золотой буллы. Богемия входила в состав Священной Римской империи вплоть до её распада в 1806 году, затем стала частью Австрийской империи и Габсбургской монархии. Королевство ликвидировано в 1918 году вместе с падением Австро-Венгрии.





История

XIII век: становление

Хотя некоторые правители Богемии XI—XII веков пользовались ненаследуемым королевским титулом (Вратислав II, Владислав II), королевство было официально учреждено лишь в 1198 году Пршемыслом Отакаром I. Его королевский статус был официально признан Филиппом Швабским в обмен на поддержку в борьбе с соперником Филиппа, императором Оттоном IV. В 1204 году королевский титул Пржемысла был признан самим Оттоном IV, а также папой Иннокентием III. Документальное закрепление существование Богемского королевства произошло в 1212 году в Сицилийской золотой булле, подписанной императором Фридрихом II.

С этого времени императорская прерогатива одобрять каждого богемского правителя и назначать епископа Праги была ликвидирована. Преемником Пржемысла стал его сын от второго брака Вацлав I. Сестра Вацлава I Агнесса, позже причисленная к лику святых, была чрезвычайно решительной и энергичной женщиной. Она отказалась выйти замуж за императора Священной Римской империи, а вместо этого посвятила свою жизнь духовным изысканиям. С одобрения папы римского она создала в 1233 году Орден рыцарей креста с красной звездой — первый рыцарский орден в Чешском королевстве.

XIII век был наиболее динамичным периодом правления династии Пршемысловичей в Чехии. Озабоченность императора Фридриха II его средиземноморскими делами и династической борьбой, известной как Великое Междуцарствие (1254—1273) ослабили императорскую власть в Центральной Европе, тем самым укрепляя власть Пршемысловичей. В то же время монгольское нашествие (1220—1242) поглотило внимание восточных соседей Чешского королевства — венгров и поляков.

Во время правления последних Пршемысловичей и первых Люксембургов Богемское королевство было самым могущественным государством в Священной Римской империи. Король Пржемысл II Отакар правил землями от Австрии до Адриатического моря. Король Вацлав II в 1300 году был коронован королём Польши, а его сын Вацлав III — королём Венгрии через год. Теперь Чешское королевство простиралось от Венгрии до Балтийского моря.

Пржемысл II Отакар (1253—1278) женился на немецкой принцессе Маргарите Бабенберг и стал герцогом Австрии, приобретая тем самым Верхнюю и Нижнюю Австрии и часть Штирии. Вскоре он завоевал остальную часть Штирии, большую часть Каринтии и часть Карниолы. Его прозвали «королём железа и золота» (золота — из-за его богатства, железа — из-за завоеваний), в битве при Кресенбрунне он разбил венгерскую армию. Пржемысл также покорил прусских язычников. В 1256 году Пржемысл Отакар II основал город Краловец, позже известный как Кёнигсберг, ныне Калининград. Однако с 1273 года император Рудольф стал восстанавливать императорскую власть. В сочетании с мятежами аристократии в Богемии это привело к тому, что все немецкие земли были потеряны Пржемыслом к 1278 году, а сам король был покинут свитой и погиб в битве на Моравском поле против Рудольфа.

XIII век был также периодом крупномасштабной немецкой иммиграции. Переселение немцев на восток нередко поощрялось Пршемысловичами. Немцы пополняли городское население и в отдельных случаях образовывали колонии в глубине чешских земель. Кутна Гора, Немецкий Брод (ныне Гавличкув Брод) и Йиглава стали важными немецкими поселениями. Немцы привезли с собой собственный свод законов — ius teutonicum, — который лег в основу последующего коммерческого права Богемии и Моравии. Браки между чешскими дворянами и немцами вскоре стали обычным явлением.

XIV век: «Золотой век»

XIV век, а особенно правление Карела I (1342—1378), считается Золотым веком чешской истории. В 1306 году династия Пржемысловичей пресеклась, и после ряда династических войн Ян, граф Люксембург, был избран чешским королём. Он женился на Елизавете, дочери Вацлава II. Его сын, Карл IV, стал чешским королём под именем Карела I.

Карл укрепил королевскую власть и престиж Чешского королевства. В 1344 году он возвел епархию Праги в статус архиепископства и освободил её от юрисдикции архиепископа Майнца. Пражский архиепископ получил право короновать королей Богемии. Карл обуздал чешскую, моравскую и силезскую знать, рационализировал местную администрацию в Богемии и Моравии и сделал Бранденбург (до 1415), Люксембург (до 1437), Лужицу (до 1635) и Силезию (до 1742) феодальными владениями богемской короны. Эти земли образовали Земли богемской короны.

В 1355 году Карл был коронован императором Священной Римской империи. В 1356 году он издал Золотую буллу 1356 года, систематизировавшую процесс выборов императора. Чешский король стал одним из семи выборщиков, а с последующим приобретением Бранденбурга Чешское королевство получило два голоса в коллегии выборщиков императора. Карл также сделал Прагу столицей империи.

Обширные строительные проекты, осуществляемые королём, включили в себя основание нового города к юго-востоку от старого. Королевский замок — Градчаны — был восстановлен. Особое значение имело основание Карлова университета в Праге в 1348 году, свидетельствовавшее о намерении Карла сделать Прагу международным центр образования.

Карл умер в 1378 году, и чешская корона перешла к его сыну, Вацлаву IV, который также был избран императором, однако в 1400 году был свергнут с имперского трона, но сохранил чешскую корону.

XV век: гуситы

Основная статья: Гуситские войны

Гуситское движение (1402—1485) было прежде всего религиозным явлением, а затем уже — национальным. Как религиозное реформаторское движение оно представляло угрозу для папской власти и утверждало национальную автономию Богемии в церковных делах. Гуситы справились с четырьмя крестовыми походами из Священной Римской империи. Поскольку многие из крестоносцев были немцами, гуситское движение также стали рассматривать как движение за чешскую независимость. Оно приобрело антиимперскую и антинемецкую окраску и иногда определяется как первопричина долгосрочного этнического чешско-немецкого конфликта.

Гуситское движение зародилось во время долгого правления Вацлава IV (1378—1419) — период папского раскола и сопутствующей анархии в Священной Римской империи. Всё началось со спора в Карловом университете в Праге. В 1403 Ян Гус стал ректором университета. Реформистский проповедник Гус поддерживал антипапские и антииерархические учения Джона Уиклифа в Англии. Учение Гуса отличалось желанием изжить пороки католической церкви — стремление к богатству, коррупцию и симонию. Он выступал в поддержку учения Уиклифа о церковной чистоте и бедности и призывал мирян причащаться под обоими видами — и хлебом, и вином (католическая церковь практиковала причащение вином лишь в отношении духовенства). Более умеренные последователи Гуса стали называть себя чашниками, а более радикальные — таборитами, от названия города Табор, где располагалась их резиденция. Гуситы отвергли церковную доктрину и оставили Библию в качестве единственного образца во всех вопросах веры.

Вскоре после вступления Гуса в должность немецкие профессора богословия потребовали осуждения трудов Уиклифа. Гус протестовал, получив поддержку со стороны чехов университета. Имея только один голос в принятии политических решений против трех немецких, чехи оказались в меньшинстве, и ортодоксальная позиция возобладала. В последующие годы чехи требовали пересмотра Устава университета, чтобы уравнять голоса. Университетский спор был усилен колебаниями чешского короля Вацлава. Его благоприятствование немцам в назначениях на государственные должности вызывало националистические настроения среди чешских дворян, которые сплотились вокруг Гуса. Немецкие факультеты поддержали Збинека Зайича, архиепископа Праги, и немецкое духовенство. По политическим соображениям Вацлав решил поддержать Гуса. 18 января 1409 года Вацлав издал Кутнагорский указ, который передавал чехам контроль над Пражским университетом. В результате немецкие преподаватели и студенты массово покинули Карлов университет, что привело к основанию Лейпцигского университета.

Триумф Гуса был недолгим. Он стал проповедовать против продажи индульгенций, из-за чего потерял поддержку короля, поскольку тот получал процент от таких продаж. В 1412 году Гус и его последователи были уволены из университета и высланы из Праги. В течение двух лет реформаторы служили странствующими проповедниками по всей Чехии. В 1414 году Гус был вызван на собор в Констанце, чтобы защищать свои взгляды. По приезде он был пленён. Собор осудил его как еретика и постановил сжечь его на костре в 1415 году (данная императором гарантия безопасной поездки собором была посчитана недействительной в отношении столь явного еретика).

Гибель Гуса вызвала гуситские войны — десятилетия религиозных войн. Сигизмунд, пропапский король Венгрии и наследник чешского престола после смерти Вацлава в 1419 году, долгое время не мог установить контроль над королевством, несмотря на помощь со стороны венгерских и немецких войск. Беспорядки вспыхнули в Праге. Под руководством Яна Жижки табориты двинулись на столицу. Религиозные распри раскололи королевство. Чешские горожане и немцы-католики ополчились друг на друга. Многие из них были убиты, многие немцы бежали или были сосланы в Священную Римскую империю. Император Сигизмунд провел против гуситов четыре крестовых похода, но все они завершились провалом. Когда начинался крестовый поход, умеренные и радикальные гуситы объединялись и сдерживали врага. После того, как угроза была устранена, гуситские армии возвращались к преследованию католиков на территории королевства. Многие историки рисовали гуситов религиозными фанатиками, однако на самом деле они преследовали и вполне светские цели — защитить свою землю от императора и папы, не признававших право гуситов на существование. Жижка во главе армии штурмовал замки, монастыри, церкви и деревни, изгоняя католическое духовенство, экспроприируя церковные земли.

В ходе борьбы против Сигизмунда армии таборитов проникли в районы современной Словакии. Чешские беженцы поселились там, и с 1438 по 1453 год чешский аристократ Ян Йискра Брандис контролировал большую часть южной Словакии от Зволена до Кошице. Таким образом, гуситская доктрина получала распространение среди словаков, обеспечив основу для будущего союза чехов и словаков.

Когда Сигизмунд умер в 1437 году, чешские сословия избрали Альбрехта Австрийского в качестве его преемника. Альбрехт вскоре умер, и его сын, Ладислав Постум («Посмертный»), был объявлен королём. При Ладиславе Богемия фактически находилась под властью регентского совета, состоявшего из умеренных дворян-реформаторов, в основном чашников. Внутренние распри осложняли ситуацию в королевстве. Часть чешских дворян оставались ревностными католиками, лояльными к папе. Делегация чашников на Базельском совет 1433 года, казалось, была готова к примирению с католической церковью. Однако папа отклонил гуситские Компакты (основные положения учения), таким образом не допустив примирения чешских католиков с чашниками. Йиржи из Подебрад, который позднее стал «национальным» королём Богемии, превратился в лидера регентства чашников. Йиржи сделал другого чашника, Яна Рокицану, архиепископом Праги и смог примирить более радикальных таборитов с чешской реформатской церковью. Католическая партия была вытеснена из Праги. Ладислав умер от лейкемии в 1457 году, и в следующем году чешские сословия избрали Йиржи из Подебрад королём. Хотя Йиржи был знатного происхождения, он не был наследником королевской династии. Поэтому его избрание не было признано папой и каким-либо из европейских монархов.

Йиржи стремился создать «Хартию Союза всеобщего мира». Он считал, что все монархи должны приложить усилия по приближению эры устойчивого мира на основе принципа национального суверенитета государств, принципов невмешательства, а также решения проблем и споров в международном трибунале. Кроме того, Европа должна была объединиться для борьбы с турками. При этом в этом устойчивом мире Йиржи не видел места папской власти.

Чешские католические дворяне в 1465 году присоединились к Зеленагурской лиге, бросив вызов авторитету Йиржи. В следующем году папа Павел II отлучил Йиржи от церкви. Началась Чешская война (1468—1478) между Богемией с одной стороны и Матвея Корвина и Фридриха III Габсбурга с другой. В её ходе венгерские войска заняли большую часть Моравии. Йиржи из Подебрад умер в 1471 году.

После 1471: правление Ягеллонов и Габсбургов

После смерти короля гуситов чешские сословия избрали его преемником польского князя Владислава Ягеллона. В 1490 году он также стал королём Венгрии, а польские Ягеллоны стали править Чехией и Венгрией. Ягеллоны правили Чехией формально, их влияние в королевстве было минимальным, а реальное управление перешло в руки дворян на местах. Чешские католики приняли положения Базельского совета 1485 года и примирились с чашниками. Чешское отчуждение от империи усугублялось, и к 1500 году Богемия лишь формально являлась её частью.

В 1526 году сын Владислава, король Людовик, потерпел сокрушительное поражение от турок-османов в битве при Мохаче и впоследствии скончался. В результате турки захватили часть Венгрии, а оставшиеся земли (в основном нынешняя территория Словакии) попали под власть Габсбургов в соответствии с условиями брачного договора короля Людовика. Чешские сословия избрали королём эрцгерцога Фердинанда, младшего брата императора Карла V. Так начались почти четыре столетия правления Габсбургов в Чехии и Словакии.

Последующее включение Чехии в состав Габсбургской монархии вопреки воле местного протестантского дворянства спровоцировало дефенестрацию 1618 года и Тридцатилетнюю войну. Поражение националистов в битве при Белой Горе в 1620 году положило конец чешскому движению за автономию.

В 1740 году прусская армия завоевала чешскую Силезию и вынудила Марию Терезию в 1742 году уступить большую часть Силезии Пруссии, кроме герцогств Цешин, Крнове и Опаве. В 1756 году Австрия начала готовиться к войне с прусским королём Фридрихом II, чтобы вернуть Силезию. Прусская армия заняла Саксонию и в 1757 году вторглась в Богемию. В битве при Праге (1757) она разгромила войска Габсбургов, а затем заняла Прагу. Было уничтожено более четверти зданий в городе, тяжёлые повреждения поучил собор Святого Вита. Однако в Колинском сражении Фридрих был разбит, был вынужден покинуть Прагу и отступить из Богемии.

С распадом Священной Римской империи в 1806 году Богемское королевство было включено в состав Австрийской империи, и чешский королевский титул стал автоматически присваиваться австрийскому императору. В результате 1867 Австро-Венгерского соглашения провинции Богемия, Моравия и Силезия стали коронными землями Цислейтания. Чешское королевство официально прекратило своё существование в 1918 году путём преобразования в Чехословакию.

Нынешняя Чехия, состоящая из Богемии, Моравии и Чешской Силезии, по-прежнему использует большинство символов Богемского королевства — двухвостого льва на гербе, красно-белые полосы на государственном флаге и королевский замок в качестве резиденции президента.

Земли Богемской короны

Основная статья: Земли Богемской короны

Собственно Богемия (Čechy) с графством Глац (Hrabství kladské) была основной частью Чешского королевства. Эгерланд (Chebsko) был приобретен королём Вацлавом II между 1291 и 1305 годом и впоследствии присоединились к королевству на правах личной унии. В 1348 году Карл IV создал Земли богемской короны (země Koruny české), в которые, помимо Богемии, вошли:

Короли Чехии также одно время правили:

  • герцогством Австрия с 1251, Штирией с 1261 году, Эгерландом с 1266, Каринтией и Карниолой с 1269 и Фриули с 1272 годов — эти земли приобрел Пржемысл II Отакар, но был вынужден уступить Рудольфу Габсбургу в 1278 году;
  • северной частью Верхнего Пфальца, присоединенной Карлом IV в 1355 году. Сын Карла Вацлав уступил эту область в 1400 году королю Германии Рупрехту;
  • курфюршеством Бранденбург, приобретенным в 1373 году Карлом IV у Оттона V. Сын Карла император Сигизмунд передал Бранденбург Фридриху I Гогенцоллерну в 1415 году.

Административное деление

Края Богемии

Короли Богемии (Чехии)

Пржемысловичи

Не принадлежали ни к одной династии

Люксембурги

Габсбурги

Не принадлежали ни к одной династии

Ягеллоны

Габсбурги (в составе Священной Римской империи)

Виттельсбахи

Габсбурги

Виттельсбахи

Габсбурги-Лотарингские

См. также

Напишите отзыв о статье "Королевство Богемия"

Литература

  • Jaroslav Pánek, Tůma Oldřich et al. (2009). A History of the Czech lands. Prague: Karolinum. ISBN 978-80-246-1645-2.
  • Lenka Bobková (2006). 7. 4. 1348 — Ustavení Koruny království českého: český stát Karla IV. (Founding of the Crown of Bohemian Kingdom: Czech State of Charles IV) (in Czech). Praha: Havran. ISBN 80-86515-61-3.
  • Hugh LeCaine Agnew (2004). The Czechs and the Lands of the Bohemian Crown. Stanford: Hoover Institution Press. ISBN 0-8179-4492-3.

Отрывок, характеризующий Королевство Богемия

– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Королевство_Богемия&oldid=80050650»