Короли и капуста

Короли и капуста
англ. Cabbages and Kings
Обложка оригинального издания
Жанр:	сатира, приключения
Автор:	О. Генри
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1904
Дата первой публикации:	1904
Предыдущее:	«Короли и капуста» (сборник рассказов)
Следующее:	«Четыре миллиона» (сборник рассказов)

«Короли и капуста» (англ. Cabbages and Kings) — сатирическая повесть американского писателя О. Генри 1904 года, написанная на основе одноименного переработанного сборника рассказов. На русский язык переведена Корнеем Чуковским.

Действие происходит в вымышленной маленькой латиноамериканской стране под названием «Анчурия», которую сам писатель характеризует как «банановая республика» (термин придумал именно О. Генри): основной статьёй дохода страны является экспорт тропических фруктов в США. Население страны живёт в безделье и повальной нищете, правительство поголовно коррумпировано или играет в революции, американская пароходная компания дергает за ниточки, а несколько предприимчивых американских искателей счастья попадают в круговорот самых неожиданных событий.

История создания

О. Генри написал свою повесть в 1904 году на основе своего первого одноимённого сборника рассказов, опубликованного в том же году. Рассказы эти были написаны во время пребывания автора в городе Трухильо (Гондурас) в 1896 году, где он скрывался от судебного преследования — как и некоторые персонажи его повести. Гондурас в те годы не был связан с Соединёнными Штатами Америки договором о выдаче беглых преступников.

Им были использованы восемь рассказов сборника: «Денежная лихорадка», 1901; «Rouge et Noir», 1901; «Лотос и бутылка», 1902; «Редкостный флаг», 1902; «Лотос и репейник», 1903; «Игра и граммофон», 1903; «Трилистник и пальма», 1903; «Художники», 1903. Введя их в состав полноценной крупной прозы (это, кстати, единственное произведение О. Генри в таком жанре: все остальные его работы — короткие рассказы), писатель как бы «аннулировал» их как самостоятельные произведения и больше не перепечатывал.

По мере работы над книгой О. Генри менял место и роль использованных рассказов. «Денежная лихорадка», самый ранний из них (не совпадает с главой VII под тем же названием) — дал повести общую сюжетную схему, материал для «Присказки Плотника» и I, III, IV и XVIII глав. Как готовые главы с незначительными изменениями в тексте в книгу вошли четыре рассказа под тем же названием («Лотос и бутылка», «Игра и граммофон», «Трилистник и пальма», «Художники»). Рассказ «Лотос и репейник» дал основу для V, XII, XIII глав; «Редкостный флаг» — VIII и IX; «Rouge et Noir» — XV и XVI. А три главы («Денежная лихорадка», «Остатки кодекса чести» и «Витаграфаскоп») были написаны специально.

Борис Эйхенбаум анализирует: «Здесь семь отдельных новелл, из которых одна, новелла о президенте Мирафлоресе и Гудвине (занимающая главы I, III—V, IX, XV и XVI), сделана основной и раздвинута вставками в неё остальных шести (главы II, VI—VII, VIII, X—XI, XII и XIII—XIV). Эти шесть новелл слегка прицеплены к событиям и персонажам основной: например, новелла о консуле Джедди и бутылке с письмом (глава II) представляет собой совершенно самостоятельное целое — связь с основной состоит только в том, что Джедди — приятель Гудвина и живёт в том же Коралио». По его словам, «он представляет собою объединённый сборник новелл — роман с „лоскутной“ конструкцией, построенный по принципу циклизации». Он считает, что это возвращение к ранней, «натуральной» форме романа, представлявшей собой сборник «занимательных историй».

Сюжет

Повесть состоит из нескольких новелл, объединённых персонажами и, по большей части, единым местом действия (Латинская Америка). Однако несколько новелл являются законченными рассказами — вставными новеллами о второстепенных персонажах. Главная линия, служащая им обрамлением — бегство президента Мирафлореса с иностранной певичкой, его самоубийство в г. Коралио (Анчурия) и исчезновение украденных им 100 тыс. долл., а также связанные с этим загадки.

Краткое содержание 18 глав романа (поглавно)

• «От переводчика» (русское издание)
• «Присказка Плотника»

1. «Лиса-на-рассвете». Проживающий в маленьком прибрежном городишке Коралио американский бизнесмен Гудвин, гигант-блондин, получает телеграмму о бегстве Мирафлореса президента республики Анчурия из столицы с казной и красавицей-певичкой Изабеллой Гилберт. Ради получения концессий от нового правительства он собирается помешать президенту покинуть страну морским путём.
2. «Лотос и бутылка». Уиллард Джедди, молодой консул в Коралио, предается неге. Его покой нарушает известие о том, что его прошлая любовь мисс Ида Пэйн из Норфорлка может показаться в Карибских морях на яхте своего потенциального жениха. Он уговаривает себя, что это ему безразлично и он хочет жениться на Пауле Брэнигэн, но когда мимо проплывает яхта и он находит в волнах бутылку с посланием, Джедди думает, что в бутылке письмо от Иды. Он не решается распечатать её и идет делать предложение Пауле. Вернувшись с положительным ответом, он вздрагивает, найдя бутылку — он почти забыл о ней. Джедди вышвыривает её в море, а потом чуть не погибает, пытаясь её догнать. (Вставная новелла)
3. «Смит». Гудвин и его соратники, местные патриоты, сторожат побережье, чтобы не дать президенту бежать. В это время на изящной яхте из Нью-Йорка прибывает странный человек, представившийся «Смитом», его интересуют новые люди в городе. Он расспрашивает о пассажирах фруктовых пароходов всех, кого можно, а потом исчезает безо всяких объяснений.
4. «Пойманы!». Гудвин видит незнакомых мужчину и женщину, входящих в отель. Местный парикмахер рассказывает ему, что он только что сбрил в темной хижине президенту Мирафлоресу его роскошную бороду. Гудвин входит в номер гостиницы и видит там красавицу — очевидно, певичку Изабеллу Гилберт, и требует от неё саквояжа с деньгами. Пожилой бритый мужчина, очевидно, президент Мирафлорес, узнав, что девушка узнала о его воровстве, а Гудвин требует сдаться, стреляет себе в голову. Прежде чем в номер набьется толпа, Гудвин бросает саквояж с деньгами в окно, в чащу апельсиновых деревьев. В последующие недели новое правительство ищет эти деньги, причем Гудвин активно помогает ему в поисках — но все безрезультатно. На красавице из отеля Гудвин женился.
5. «Еще одна жертва Купидона». После женитьбы и отставки Уилларда Джедди в Коралио прибывает новый консул — Джон де Граффенрид Этвуд из Дейлсбурга, Алабама. Он тоже жертва любви — сбежал в Анчурию после того, как ему отказала Розина, дочь Элиджи Гемстеттера. Он становится другом Билли Кьоу, который рассказывает ему историю, почему его Меллинджер уплывает на пароходе под звуки патефона, как «Зозо, королева фей».
6. «Игра и граммофон». Кьоу рассказывает, как несколько лет назад вместе с Генри Хорсколларом решили ввезти в Латинскую Америку граммофон. С ними знакомится Гомер П. Меллинджер («самый настоящий Кафузлум» — вымышленный опереточный титул бея, визиря), местный теневой политический деятель. Кьоу с Хорсколларом везде сопровождают его, аккомпанируя на патефоне. Как-то, включив ему песенка «Родина, милая Родина», они спасают его от искушения получить взятку «сенаторских размеров» и погубить свою репутацию. После этого он выкупает у них аппарат. (Вставная новелла)
7. «Денежная лихорадка». Полковник Эмилио Фалькон, личный секретарь нового президента Лосада, прибывает в Коралио, чтобы искать деньги. Его принимает Гудвин, который не показывает ему свою жену и лжет о судьбе саквояжа. Блайт по прозвищу «Вельзевул», местный алкоголик, пытается шантажировать Гудвина, но не набирается храбрости.
8. «Адмирал». В Коралио конфискуют шлюпку. Президент Лосада и военный министр дон Сабас Пласидо, на вечеринке с шампанским в шутку учреждают анчурийский флот и назначают его командующим местного моряка, безобидного идиота Фелипе Каррера. У него даже появляется морской флаг. (Вставная новелла, 1-я часть)
9. «Редкостный флаг». Военный министр дон Сабас Пласидо, авантюрист и коллекционер, пытается поднять восстание, но проигрывает. Он пытается совершить побег на шлюпке «адмирала», но тот, зная о попытке мятежа, пытается его остановить. Дон Сабас убивает его. Коллекционер хочет забрать уникальный морской флаг, единственный в мире, для своего собрания, но потом из чувства благородства, не без душевной борьбы, покрывает им тело убитого адмирала и уплывает прочь. (Вставная новелла, 2-я часть)
10. «Трилистник и пальма». Фотограф Клэнси, бродяга-ирландец, рассказывает, как он завербовался устраивать революцию в Гватемале, а в итоге оказался там на безумно тяжелой прокладке дорог. Он бежит на пароходе, а в Новом Орлеане получает возможность отомстить своему вербовщику. (Вставная новелла)
11. «Остатки кодекса чести». Блайт-Вельзевул наконец решается шантажировать Гудвина — он видел, как тот забрал саквояж из апельсиновой рощи. Гудвин дает ему денег и отправляет прочь на пароходе.
12. «Башмаки». Консул Джонни Этвуд как-то в шутку написал на родину, в ответ на дурацкий запрос, что магазин обуви в Коралио (где все на самом деле ходят босиком) — насущная необходимость. В итоге отец его невесты прибывает с пароходом, набитым обувью. Джонни в ужасе. Он шлет телеграмму фермеру Пинки Доусону с заказом на пятьсот фунтов крепких репейников. (Вставная новелла, 1-я часть)
13. «Корабли». Прибывает груз репейников, и Джонни засеивает все тротуары города — бедные аборигены бросаются в обувной магазин наперегонки. Когда весь товар распродан, Джонни признается Розине и её отцу, он прощен и становится женихом. После его отбытия и. о. консула Били Кьоу чуть не загибается от смеха, когда Пинки Доусон прибывает на двух кораблях, набитых репейником. (Вставная новелла, 2-я часть)
14. «Художники». Кьоу пытается заработать деньги на мании величия президента Лосады. Он привозит из Нью-Йорка бедного художника Уайта и уговаривает его написать портрет президента в виде Юпитера за 10 тыс. долл. Уайт создает полотно, но потом не выдерживает, и уничтожает этот ужас. Кьоу ругает его за малодушие. Потом Кьоу тайно фотографирует президента с помощью камеры Brownie в компрометирующей ситуации и, вместо того, чтобы шантажировать его, тоже уничтожает свою работу. (Вставная новелла)
15. «Дикки». В Коралио прибывает Дикки Малони, рыжеволосый и буйный, который женится на Пасе Ортис. Местный команданте, пытавшийся ухаживать за Пасой, бросает его в тюрьму. Пароходная компания «Везувий» (США), с которой у Дикки есть какие-то тайные связи, помогает ему выйти. (Вставная новелла, 1-я часть)
16. «Rouge et Noir». Оказалось, президент Лосада поссорился с компанией «Везувий». Когда он прибывает в Коралио, город встречает его очень холодно. Генерал Пилар произносит речь, напоминая о погибшем президенте Оливарре, любимом народом. Он вызывает из толпы рыжеволосого Дикки Малони — это сын Оливарры. Ключи от города отдаются ему. Лосаду арестовывают, и Дикки становится новым «presidente proclamado». «Красное выиграло» — говорят сотрудники «Везувия», которые помогли Дикки устроить революцию в стране только ради понижения пошлины на бананы. (Вставная новелла, 2-я часть)
17. «Две отставки». Объяснение загадок сюжета: два бродяги — сыщик О’Дэй и Блайт сидят на набережной Гудзона в Нью-Йорке. Сыщик рассказывает, почему его уволили. Как-то его послали ловить президента страхового общества «Республика» Уорфилда, который сбежал в Анчурию с дочерью и деньгами на пароходе. Сыщик бросается за ним на яхте. В Коралио он находит старика с саквояжем и молодую красавицу, и увозит их в Нью-Йорк. Его увольняют за то, что это оказался не Уорфилд, а Мирафлорес.
18. «Витаграфоскоп». Все сюжетные линии заканчиваются — Гудвин вернул «Республике» деньги, которые украл отец его жены; Кьоу навещает Уайта в его нью-йоркской мастерской — он разбогател на золотом песке; Мирафлорес и Изабелла, надоевшие друг другу, сидят на пляже в Ницце.

Действующие лица

американцы

• Франк Гудвин, негоциант, «банановый король, каучуковый принц»
• Билли Кьоу, искатель счастья, фотограф
• Уиллард Джедди, консул США
• О’Дэй, сыщик («Смит»)
• доктор Грэгг, карантинный врач
• Изабелла Гилберт, певичка
• Джон де Граффенрид Этвуд из Дейлсбурга, Алабама, следующий консул США
• Элиджа Гемстеттер из Дейлсбурга, Алабама
• Розина, его дочь, возлюбленная Джонни Этвуда
• Пинки Доусон, фермер, соперник Джонни Этвуда в любви
• Гомер П. Меллинджер, личный секретарь президента Мирафлореса
• Генри Хорсколлар (Horse collar - лошадиный хомут), друг Кьоу, на четверть индеец чероки
• Блайт-Вельзевул, местный алкоголик
• Джеймс Клэнси, ирландец
• О'Хара, полисмен. «если бы Гватемала была в полицейском участке О'Хары! Раз или два в неделю он подавлял бы тамошние революции дубинкой - просто для развлечения, играючи»
• Кэролос Уайт, нью-йоркский художник
• третий консул, безымянен
• капитан «Спасителя» Мак-Леод, капитан «Катарины» де Лукко, капитан «Валгаллы» Кронин, мистер Франзони, мистер Винченти (фруктовая компания «Везувий»)
• мистер Дж. Черчилль Уорфилд, президент нью-йоркского страхового общества «Республика»
• мисс Уорфилд, его дочь

анчурийцы

• президент Мирафлорес
• мисс Паула, дочь богача Бернарда Брэнигэна, невеста Уилларда Джедди
• мадама Тимотеа Ортис, хозяйка «Отеля де лос Эстранхерос»
• Эстебан Дельгадо, парикмахер
• Эмилио Фалькон, полковник, разыскивающий деньги
• Лосада, новый президент
• дон Сабас Пласидо, военный министр, коллекционер
• Фелипе Каррера, бедненький помешанный (Pobrecito loco) — адмирал анчурийского флота
• начальник таможни
• супруга начальника таможни, романтическая дама, «старательно, своими собственными ручками» изготовившая флаг Анчурии
• Дикки Малони (Рамон Оливарра)
• Паса, дочь мадамы Ортис, La Santita Naranjadita
• сеньор Эспиринсион, чиновник министра финансов
• генерал Пилар

жители «Кам… Гватемалы»

• генерал де Вега
• старик Галлоран, ирландец
• негр в челноке, понимающий по английски «целую кучу… очень много…»

Аллюзии

Название

Книгу предваряет авторская «Присказка Плотника». Специально для русского читателя переводчик Корней Чуковский написал введение «От переводчика», в котором он раскрывает связь заглавия книги с книгой Льюиса Кэрролла.

В книге «Алиса в Зазеркалье» есть стихотворение «Морж и Плотник», которые выманивают устриц из моря лишь затем, чтобы их съесть. Среди прочего, они обещают рассказать им

«…О башмаках и сургуче,
Капусте, королях,
И почему, как суп в котле,
Кипит вода в морях»

Но Морж и Плотник так ничего и не рассказали устрицам. О. Генри в «Присказке Плотника» принимает на себя роль Плотника и выполняет это обещание. Так, в книге есть глава «Башмаки», в которой фигурируют сургуч и некоторые другие из упомянутых Моржом тем. Короли же (президенты) и капуста (в значении капустных пальм) появляются в первом же рассказе. Сам О. Генри так пишет об этом:

Пожалуй, неразборчивому уху Моржа эта повесть полюбится больше всего, потому что в ней и вправду есть и корабли и башмаки, и сургуч, и капустные пальмы, и (взамен королей) президенты.

Эйхенбаум считает, что «лоскутность» конструкции повести подчеркнута названием, выбранным автором. «Роман написан вроде того, как пишутся иногда стихотворения на заданные слова — искусство при этом заключается в том, чтобы ловко соединить самые неожиданные и, казалось бы, несоединимые вещи».

Лотос

В повести неоднократно возникает тема лотоса и забвения тревог. Это аллюзия на древнегреческое сказание о лотофагах («Одиссея», IX). Писатель сравнивает своих американцев, покинувших родину и ведущих полудремотное существование, с мифическими странниками, отведавшими «траву забвения».

Также О. Генри цитирует строки Альфреда Теннисона из поэмы «Вкусившие лотос» на ту же тему: «Здесь, в этом царстве лотоса, / В этой обманной стране, / Покоиться в сонной истоме».

Пароходная компания

Важную роль в политических интригах повести играет вымышленная пароходная «Фруктовая компания Везувий». Крупнейшей пароходной компанией того времени, оказывавшей крайне сильное влияние на политику Латинской Америки, была United Fruit Company, где трудился уроженец Кишинева Сэмюэл Земюррэй, бывший в Гондурасе в те же годы, что и О. Генри (В 1900 году Земюррэй приобрёл два речных парохода и занялся перевозкой товара из банановых плантаций Гондураса с последующей продажей в Мобиле и Новом Орлеане. В 1910 году он купил в Гондурасе 5 тысяч акров банановых плантаций). Очевидно, эта фирма и стала прототипом «Везувия».

Любопытно, что эта компания сохраняла своё влияние над «банановыми республиками» на протяжении долгих десятилетий. Так, в 1954 году правительство Гватемалы национализировало плантации компании, и под её нажимом ЦРУ организовало военное вторжение в Гватемалу из Гондураса, в результате которого к власти пришёл проамерикански настроенный полковник Кастильо Армас, вернувший земли компании. А бывший директор ЦРУ, заместитель государственного секретаря США Уолтер Беделл Смит в 1954 году уволился с госслужбы и занял пост члена совета директоров компании.

Президент Гондураса Лопес Арельяно в 1975 году был смещен с поста президента вооруженными силами генералом Хуаном Альберто Мельгар Кастро. Поводом для недовольства военных стал коррупционный скандал вокруг сделки с United Brands Company (аффилированной с «Юнайтед фрут компани»), получивший в прессе название «Бананенгейт».

Деятельность компании в своих сочинениях осуждали такие латиноамериканские писатели, как Габриэль Гарсия Маркес (Колумбия), Пабло Неруда (Чили) и др.

Анализ

Борис Эйхенбаум в «О.Генри и теория новеллы» пишет: «По принципу циклизации построена и первая книга Генри — роман „Короли и капуста“, изданный в 1904 г. Это, в сущности, не роман в нашем современном понимании, а нечто похожее на старые романы, ещё сохранявшие связь с сборниками новелл, — „комедия, сшитая из пестрых лоскутьев“, как говорит сам Генри. (…) По прочтении романа такого рода вставные новеллы и эпизоды легко отпадают от основной, но дело в том, что до самого конца читателю неясно, в каком именно пункте кроется разгадка основной тайны».

«Роман построен на ошибке — погиб не президент Анчурийской республики Мирафлорес, а президент страхового общества „Республика“ мистер Варфильд; эта ошибка, вместе с тем, является основной тайной для читателя: он видит, что в основе романа какая-то загадка, но в каком пункте она заложена и с какими персонажами связана — он до конца не знает. Отсюда — возможность и право вводить совершенно посторонних лиц и говорить о совершенно посторонних событиях — их „посторонность“ обнаруживается только в последних главах. Вставные новеллы приобретают, таким образом, особую мотивировку, оправдывающую их присутствие, — мотивировку не только торможения разгадки, но и заведения на ложный путь, мотивировку ложного разгадывания или намеков на него; финал не только разрешает загадку, но обнаруживает присутствие самой ошибки и совпадения».

Роман начинается сразу с перечня всех фактов, из которых будет состоять основная новелла. «Наличность загадки, таким образом, показана с самого начала — роман имеет характер ответов на поставленные во вступлении вопросы. Эта обнаженность тайны, как сюжетной пружины, делает всю его конструкцию несколько иронической или пародийной — тайна подается не серьезно, а только как интригующий и дразнящий элемент, при помощи которого автор играет с читателем. Наличность загадки иногда нарочно подчеркивается — автор, знающий разгадку, не прячется за событиями, как в обыкновенном романе тайн, а наоборот — напоминает читателю о своем присутствии».

По его мнению, фабула основной новеллы (революция-фарс в Анчурии), напоминает рассказ Марка Твена — «The Great Revolution in Pitcairn», и именно он мог быть объектом пародии.

Вся загадка построена на своего рода каламбуре — «характерный для Генри прием. Простое совпадение, которое само по себе в таком романе не требует мотивировки, оказывается причиной всех происшедших событий». Конец дает тройную разгадку: самоубийца — не Мирафлорес, миссис Гудвин — не певичка, Гудвин — не вор. «Из этих трех разгадок только последняя определенно ожидается читателем — и то не в своем содержании, а в том, что она должна быть; другие две оказываются совершенно неожиданными. Правда, крошечные намеки, как всегда у Генри, есть — начиная с „присказки“, где говорится о странной могиле и об „этом человеке“ (т.-е. Гудвине), который почему-то следит за чистотой могилы и часто приходит на это место; но при чтении романа читатель склонен видеть загадку в любом пункте — только не в том, где она есть».

Экранизации

• «Когда море смеётся» (СССР) — телефильм 1971 года. Режиссёр Георгий Зелинский. Аккуратная экранизация книги.
• «Короли и капуста» (СССР) — гротесковый фильм 1978 года по мотивам книги. Многие персонажи (Гудвин, генерал Пилар) изображены подчеркнуто карикатурно.
• «Короли и капуста» — российский кукольный мультфильм 1996 года по мотивам книги. Блайт и «адмирал» — основные персонажи.

Музыка

• Оперетта «Президенты и бананы» (1939). Музыка Николая Стрельникова. Пьеса Г. Вечора и М. Тригер. Стихи А. и Т. Якоб. Премьера: Московский театр оперетты, 23 марта 1939 года. Постановка Н. Бравина. Режиссёр А. Храмченко. Дирижеры Г. Фукс-Мартин и И. Вейнбаум. Художник Е. Мандельберг. Балетмейстер Э. Мей.

Ссылки

• [www.gutenberg.org/ebooks/2777 Английский текст]
• [docsouth.unc.edu/southlit/henry/menu.html Английский текст]

Отрывок, характеризующий Короли и капуста

Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.