Король-рыбак (фильм)
Король-рыбак | |
The Fisher King | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Продюсер | |
Автор сценария | |
В главных ролях | |
Оператор | |
Композитор | |
Кинокомпания | |
Длительность |
137 мин. |
Бюджет |
24 млн долл. |
Сборы |
41,9 млн долл. (в США) |
Страна | |
Год | |
IMDb | |
«Король-рыбак» (англ. The Fisher King) — кинофильм режиссёра Тэрри Гиллиама, снятый в 1991 году по сценарию Ричарда Лагравенезе. В главных ролях задействованы Джефф Бриджес, Робин Уильямс, Мерседес Рул и Аманда Пламмер. Фильм удостоен приза МКФ и премии «Оскар».
Сюжет
Сюжет фильма построен вокруг легенды о Короле-рыбаке, эпизоде из цикла легенд о короле Артуре.
Радиоведущий Джек (Джефф Бриджес) имеет собственное ток-шоу, он прожжённый циник, исключительно успешен, живёт на широкую ногу, его карьера идёт в гору и ему даже предлагают роль в телевизионном сериале. Ему постоянно названивает один и тот же парень, который на этот раз решил поделиться своей маленькой радостью: он попал в кафе, где собираются мажоры-яппи. Джек, полный ядовитого сарказма, объясняет этому парню, что тут в общем-то гордиться нечем, а неплохо бы просто взять и пристрелить всех этих позёров. Тот говорит «окей», берёт дробовик, отправляется в то самое кафе и убивает семерых посетителей, а потом и себя самого. После этого случая другие журналисты-коллеги Джека не менее цинично оттаптываются на нём самом. Карьера Джека рушится, сам он впадает в глубокую депрессию.
Спустя три года Джек живёт на содержании у очередной подруги, спивается и, поняв бессмысленность дальнейшей жизни, однажды решает покончить с собой. Ему спасает жизнь сумасшедший бродяга Пэрри (Робин Уильямс), бывший профессор истории, чья жизнь рухнула в тот же день — его жена погибла в том кафе. После тяжкого потрясения Пэрри живёт в вымышленной реальности, общается с волшебным народцем и страстно желает получить Священный Грааль, который он нашёл в Нью-Йорке, в доме одного богача. Джека гложет чувство вины перед Пэрри, он решает помочь ему.
В ролях
- Джефф Бриджес — Джек
- Робин Уильямс — Пэрри
- Аманда Пламмер — Лидия
- Мерседес Рул — Энн
- Майкл Джетер — бездомный кабаре-певец
- Дэвид Хайд Пирс — Лу Розен
Производство
По собственному признанию, Гиллиам решил снимать этот фильм вопреки своим правилам: по чужому сценарию, на большой студии в США. Это было следствием больших трудностей, возникших при съёмках предыдущего фильма «Приключения барона Мюнхгаузена». Оптические и визуальные эффекты Гиллиам делал на студии «Peerless Camera Company», чтобы показать, что Индастриал лайт энд мэджик мне для этого не нужна.[1]
Сцена массового танца на Центральном вокзале Нью-Йорка изначально должна была происходить на станции метро и без танцев — по сценарию, пассажиры метро должны были слушать пение чернокожей бездомной. Гиллиам решил, что в таком виде сцена не «сработает», и внёс в неё изменения. Сцена снималась на протяжении ночи с привлечением профессиональных танцоров и обычных пассажиров, сошедших с поезда.
В эпизодической роли ветерана-инвалида, собирающего милостыню, снялся американский певец и композитор Том Уэйтс (не упомянут в титрах).
В пункте видеопроката, где «трудится» Джек, на стенах можно заметить постеры других фильмов Гиллиама — «Бразилии» и «Приключений барона Мюнхгаузена».
Награды и номинации
- 1991 — три приза Венецианского кинофестиваля: «Малый золотой лев», «Серебряный лев» (оба — Терри Гиллиам), приз Пасинетти лучшей актрисе (Мерседес Рул).
- 1991 — приз зрительский симпатий на кинофестивале в Торонто.
- 1992 — премия «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана (Мерседес Рул), а также 4 номинации: лучшая мужская роль (Робин Уильямс), лучший оригинальный сценарий (Ричард Лагравенезе), лучшая оригинальная музыка к фильму (Джордж Фентон), лучшая работа художника-постановщика и декоратора (Мел Бурн, Синди Карр).
- 1992 — две премии «Золотой глобус»: лучшая мужская роль в комедии или мюзикле (Робин Уильямс), лучшая женская роль второго плана (Мерседес Рул), а также 3 номинации: лучший фильм — комедия или мюзикл, лучший режиссёр (Терри Гиллиам), лучшая мужская роль в комедии или мюзикле (Джефф Бриджес).
- 1992 — две номинации на премию BAFTA: лучший оригинальный сценарий (Ричард Лагравенезе), лучшая женская роль второго плана (Аманда Пламмер).
- 1992 — премия «Сатурн» за лучшую женскую роль второго плана (Мерседес Рул), а также 6 номинаций: лучший фэнтези-фильм, лучший режиссёр (Терри Гиллиам), лучший актер (Джефф Бриджес и Робин Уильямс), лучший сценарий (Ричард Лагравенезе), лучшие костюмы (Беатрикс Аруна Пастор).
- 1992 — премия American Comedy Awards за лучшую женскую роль второго плана (Мерседес Рул), а также номинация за лучшую мужскую роль (Робин Уильямс).
- 1992 — номинация на премию Гильдии сценаристов США за лучший оригинальный сценарий (Ричард Лагравенезе).
Напишите отзыв о статье "Король-рыбак (фильм)"
Примечания
- ↑ «Терри Гиллиам. Интервью с Иэном Кристи». ISBN 978-5-9985-0857-8, стр. 295
Ссылки
- [www.allmovie.com/movie/v77235 Король-рыбак] (англ.) на сайте allmovie
- [www.boxofficemojo.com/movies/?id=fisherking.htm «Король-рыбак»] на сайте Box Office Mojo
- [www.dvdtalk.ru/disk/2943-fisher-king.html Обзор лицензионного DVD-диска] (рус.)
|
Отрывок, характеризующий Король-рыбак (фильм)
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.