Королёв, Александр Игнатьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Игнатьевич Королёв
Дата рождения

4 мая 1901(1901-05-04)

Место рождения

д. Ильинское, ныне Пошехонский район, Ярославская область

Дата смерти

29 сентября 1943(1943-09-29) (42 года)

Место смерти

плацдарм у с. Студенец, Каневский район (Черкасская область)

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19201943

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

237-я стрелковая дивизия
90-я стрелковая дивизия
23-я стрелковая дивизия

Сражения/войны

Гражданская война в России
Советско-финская война (1939—1940)
Великая Отечественная война

Награды и премии

Александр Игнатьевич Королёв (4 мая 1901 года, д. Ильинское, ныне Пошехонский район, Ярославская область — 29 сентября 1943 года, плацдарм у с. Студенец, Каневский район, Черкасская область) — советский военный деятель, Генерал-майор. Герой Советского Союза.





Начальная биография

Александр Игнатьевич Королёв родился 4 мая 1901 года в деревне Ильинское ныне Пошехонского района Ярославской области в семье крестьянина.

В 1914 году закончил народное училище.

Семья была многодетная, и Александр был отдан в мальчики немецкому торговцу в Петроград, где работал бесплатно, за еду.

В 1917 году после смерти родителей вернулся в деревню и взял на свои плечи заботу о братьях.

Военная служба

Гражданская война

В 1920 году Королёв в качестве добровольца вступил в ряды РККА. Участвовал в боях против войск Деникина и в разгроме войск Врангеля, а также в подавлении эсеро-меньшевистских мятежей.

Межвоенное время

В 1922 году закончил пехотные курсы в Москве, после чего служил на командных должностях в городах Лихославль, Тверь, Кингисепп.

В 1932 году вступил в ряды ВКП(б).

В 1939 году был назначен на должность начальника штаба 168-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в районе города Олонец.

Советско-финская и Великая Отечественная войны

В ходе советско-финской войны быстро разработал план боевых действий дивизии, чем обеспечил быстрое продвижение вперед. 168-я стрелковая дивизия с тяжёлыми боями прошла более 200 километров вдоль северо-западного побережья Ладожского озера, от Олонца до Сортавалы. За мужество, проявленное в боях с белофиннами, Королёв был награждён орденом Красного Знамени. С окончанием войны продолжил службу на той же должности.

22 июня 1941 года дивизия была поднята по боевой тревоге и заняла оборону на протяжении 62 километров на одном советско-финской границы. Дивизия 45 дней вела тяжёлые оборонительные бои, с боями отступая к Ладожскому озеру. В течение этого времени противник несколько раз объявлял о разгроме и уничтожении дивизии, но дивизия продолжала сражаться. Начальник штаба Королёв умело разрабатывал оперативные планы боевых операций, используя опыт советско-финской войны. В середине августа дивизия, сохранив основной состав, на судах Ладожской флотилии была вывезена на остров Валаам, а потом была направлена под Ленинград. За боевые заслуги и умелое проведение боевых операций полковник Александр Игнатьевич Королев был награждён вторым орденом Красного Знамени.

С 10 по 17 сентября командовал 237-й стрелковой дивизией[1]

С сентября 1941 года по ноябрь 1942 года полковник Королёв командовал 90-й стрелковой дивизией, ведшей оборонительные бои на подступах к Ленинграду. В начале ноября 1942 года был направлен на курсы при Военной академии Генерального штаба, по окончании которых в мае 1943 года был направлен на Воронежский фронт, где был назначен на должность командира 23-й стрелковой дивизии.

В сентябре Александру Игнатьевичу Королёву было присвоено звание генерал-майор.

Летом и осенью 1943 года дивизия под командованием Королёва освобождала Левобережную Украину, а также форсировала Днепр, пройдя более 300 километров и освободив более 260 населенных пунктов.

11 сентября 1943 года дивизия вышла к реке Псёл у города Гадяч (Полтавская область). Генерал-майор Королёв организовал форсирование реки и бой за город и лично провёл разведку подступов к городу, а затем поставил задачи полкам и батальонам и направил дивизию на штурм города. Дивизия форсировала реку и, сломив сопротивление противника, штурмом освободила город.

За 12 дней дивизия прошла с боями более 200 километров, штурмом овладела Гельмязов и другими населенными пунктами и вышла к Днепру у села Студенец (Каневский район, Киевская, ныне Черкасская, область).

25 сентября передовые части дивизии первыми в корпусе форсировали реку, создав плацдарм на западном берегу. Всю ночь шла переправа подразделений, а 26 сентября дивизия сражалась за расширение плацдарма, обеспечивая переправу корпуса.

Утром 29 сентября была отбита атака противника, после которой Александр Игнатьевич Королёв обошёл все подразделения с целью поднятия настроения бойцов. Во время артиллерийского обстрела генерал-майор был убит осколком разорвавшегося снаряда, попавшим в голову.

Тело генерала было вынесено с поля боя и было переправлено на левый берег Днепра. С воинскими почестями был похоронен в парке районного центра Гельмязов (ныне Золотоношский район, Черкасская область).

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 октября 1943 года за успешное форсирование Днепра, прочное закрепление плацдарма на его западном берегу и проявленные при этом отвагу и геройство генерал-майору Александру Игнатьевичу Королёву посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Награды

Память

Фамилия Героя помещена на мемориале боевой славы в городе Пошехонье Ярославской области.

Напишите отзыв о статье "Королёв, Александр Игнатьевич"

Примечания

  1. [samsv.narod.ru/Div/Sd/sd237/default.html 237-я стрелковая дивизия].

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=8228 Королёв, Александр Игнатьевич]. Сайт «Герои Страны».

  • [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&AEG/2a9b1daa/index Александр Игнатьевич Королёв на сайте «az-libr.ru»].
  • [www.generals.dk/general/Korolev/Aleksandr_Ignatevich/Soviet_Union.html Korolev Aleksandr Ignatevich, Major-General].

Отрывок, характеризующий Королёв, Александр Игнатьевич

– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.