Коронование Богоматери

Коронование Богоматери — коронация Девы Марии Царицей Небесной после её Вознесения на небеса (католич.).

Термин

Другие варианты на русс.яз.: Коронование Богородицы, Коронование Царицей Небесной, (преимущественно правосл.), Коронование девы Марии, Коронование Марии, Коронование Святой Девы (католич.). Не очень верно, но употребимо: Коронация девы Марии, Коронация Марии. Не корректно: Коронация Богородицы (Богоматери). Редко: Коронование (коронация) Мадонны, Приснодевы.

Иностранные языки: англ. Coronation of Virgin (Mary), нем.  Die Krönung Mariä (Marienkrönung), исп.  La Coronación de María (Virgen), итал. Incoranazione della Vergine (di Maria).

Понятие

Коронование Девы Марии Царицей Небесной от Самого Бога согласно доктрине римокатолической церкви является одним из эпизодов, входящих в цикл Вознесения Богоматери, и последним эпизодом её жития.

Само Вознесение Девы Марии, как правило, подразделяется на четыре стадии:

1. Успение — Богоматерь на смертном одре, в окружении апостолов-свидетелей
2. погребение (изображается редко)
3. собственно Вознесение
4. Коронация вознесенной Девы, которая произошла сразу после Вознесения

Коронование Девы Марии отмечается 22 августа (католич.). В православии есть только праздник Успения Богородицы.

Ты есть слава Иерусалима, честь нашего народа. Ты есть Королева небес и, королева Ангелов. Твоё имя будет благословенно вечно. (Хорватская молитва на «Коронование Богородицы на Царицу Неба и Земли»).

Благословенная матерь Божия после своей кончины и Вознесения, разумеется, была достойна принять «царство благолепия и венец доброты от руки Господней» и стать одесную Бога в славе царской, как о том говорили пророки. Именно после коронации Мария может называться Царицей Небесной. Теперь на небесах Богоматерь предстоит по правую руку от Бога и Сына Своего, ходатайствуя пред ним за грешников.

«Избрание Её для воплощения Сына Божия совершилось от всех лиц Святой Троицы — от Отца, Сына и Святого Духа. И венчание Её на царство совершилось от всех лиц Святой Троицы: Бог Отец венчал Её как Свою Дщерь, Бог Сын венчал Её как Свою Матерь, Святой Дух венчал Её как Свою Невесту».

Возникновение и источники

Никакой из католических догматов и ни единая строка в Священном Писании не говорят ничего о том, что Мария после вознесения на небеса была коронована. Тем не менее, несмотря на отсутствие подкрепления утверждёнными церковью догматов, эта тема в религиозном искусстве была очень популярна.

Эта традиция известна с XII века, причём своим возникновением она даже не обязана «Золотой легенде» — она либо развилась из текста, приписываемого епископу Melito of Sardis, либо из пламенных писаний, описывающих телесное вознесение Богоматери на небо, в особенности «De gloria martyrum» Григория Турского (VI в.) и наставления, ошибочно приписываемого Святому Иерониму (Псевдо-Иероним). В последнем Мария входит в рай как царица во славе, и небесное воинство ведет её к трону. Изначально этот образ опирается на Псалтырь 44:10-15 («…стала царица одесную Тебя в Офирском золоте…») и Песнь Песней 4:8, которые истолковываются как «приди, избранная, к моему трону» (Veni electa mea…in thronum meum), а также на видении Иоанна Богослова: «…явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд» (Откр. 12:1), которая истолковывается как Богоматерь, ставшая царицей. Песнь Песней как детальную аллегорию, в которой невеста отождествлялась с Девой Марией, истолковал Бернард Клервоский. Предтечей коронованию Богородицы послужил и следующий эпизод из жизни Соломона: после смерти Давида царем Израиля становится Соломон, и Вирсавия, мать Соломона, приходит к нему и просит у него покровительства. «Царь встал перед нею, и поклонился ей, и сел на престоле своем. Поставили престол и для матери царя, и она села по правую руку его» (3 Царств 2:19).

«Золотая легенда» популяризировала сюжет своей пространной главой, посвященной Вознесению Девы Марии и её блистательному входу в Царство Небесное. Некоторые фрагменты из этого описания были дословно скопированы из Псевдо-Иеронима. Эта популярнейшая книга Средневековья снабдила художников огромным количеством деталей и атрибутов, которые они с успехом стали использовать при работе над данным сюжетом.

В этот день обрели Небеса Благословенную Деву, возрадовались ангелы, торжествовали архангелы, Престолы пели и Господства музицировали, Начала сплетались голосами, а Силы играли на арфах, херувимы с серафимами, подхватывая гимны и восхваления, вознесли Её с благодарностями и прославлениями к трону божественного и высшего Владыки. (Иаков Ворагинский, «Золотая легенда»)

• Coronacion de la Virgen.jpg

  Эль Греко, «Коронование девы Марии», 1591, Толедо

• Eyck madonna rolin.jpg

  Ян ван Эйк,«Мадонна канцлера Роллена», ок. 1434, Лувр.

• Magnificatio.jpg

  Боттичелли, «Madonna del Magnificat», 1480—81, Уффици

• Enguerrand Charonton 001.jpg

  Ангерран Куартон, «Коронование девы Марии», 1454, Авиньон

• Fra Angelico 081.jpg

  Фра Беато Анджелико, «Коронование девы Марии», 1434—1435, Уффици

• Correggio 023.jpg

  Корреджо, «Коронование девы Марии», 1520—1521, Парма

• Peter Paul Rubens 079.jpg

  Рубенс, «Коронование девы Марии», 2-я пол. XVII в., Брюссель

• Coronation of the Virgin - Sittow.jpg

  Михель Ситтов, «Коронование девы Марии», 1496—1504, Лувр

Иконография

Главная черта этого типа, в отличие от других изображений Девы Марии в образе Царицы Небесной, состоит в том, что корона на её голову ещё не надета, её держит кто-то другой.

Может быть несколько вариантов расположения фигур:

1. Иисус и Мария сидят на тронах друг напротив друга, Мария увенчивается Иисусом.
2. Мария находится между Отцом и Сыном, которые совместно увенчивают её короной. Вверху — голубь. Мария увенчивается Святой Троицей.
3. Мария склоняет колена у ног Бога-Отца, часто сложив руки на груди в жесте сердечной молитвы. Мария увенчивается Богом-Отцом. (Распр. в Италии XV в.).
4. Над головой Марии корону держат ангелы (подтип, часто у картины другое название)

Два (или больше) ангела по бокам — обозначение присутствия небесных легионов. Часто изображение музицирующих ангелов — ведь Марию на небесах встречали торжественно; инструменты — это символ музыки небесных сфер. Иногда можно увидеть изображение сферы, на которую опирается Бог-Отец — это символ вселенной. Под ногами Марии встречается полумесяц — он пришёл из строк Иоанна Богослова. А цветы служат для обозначениня чудного аромата, возникшего в момент Успения, по свидетельству очевидцев. Несмотря на то, что согласно апостолам, Мария опочила в возрасте 60 лет, изображается она, конечно, как прекрасная юная дева, богато одетая, в соответствии с её будущей ролью Царицы Небесной (Regina Coeli). В руках Иисус может держать книгу со строками: «Veni, electa mea, et ponam te in thronum meum» (Приди, избранная…).

Коронование может быть совмещено с сюжетом Успения (тогда картина имеет две зоны, земную и небесную), и с сюжетом Вознесения. Изображение может сопровождаться как предстоящими апостолами — свидетелями последних минут жизни Марии, так и просто избранными святыми — патриархами, Отцами Церкви, мучениками, и даже донаторами (коленопреклоненными). Такое количество свидетелей приближает поздние работы к типу Sacra Conversazione. В искусстве Контрреформации возникнет стремление вытесенения этой темы Непорочным зачатием.

В искусстве

Самое раннее известное произведение искусства данной иконографии (первого типа) — скульптура в верхнем регистре тимпана Собора Сенли (ок. 1170), в нижнем регистре которого высечены Успение и Вознесение. Эта композиция повторяется почти полностью в тимпане Шартрского собра (1194—1260), напрашиваясь на сравнение с мозаикой «Maria Ecclesia» в Санта-Мария-ин-Трастевере. Правда, строго говоря, эти два тимпана ещё нельзя назвать изображениями «Коронации Богоматери», поскольку Мария на них уже с короной, надетой на голову. Зато тимпан Нотр-Дам де Пари уже отвечает этому требованию: ангел, спускаясь с небес, увенчивает Богоматерь венцом. Та же самая композиция появляется в резьбе по слоновой кости этого же времени.

Наконец, в XIII в. мы находим фреску в Англии (Black Bourton), где заметно приближение к классическому типу: Бог-сын приподнимает свою правую руку, чтобы короновать мать. Подобная иконография «лицом к лицу» была подхвачена многочисленными мастерами XIV и XV вв., часто с фланкирующими ангелами по бокам. С распространением «Золотой легенды» сюжет становится всё более популярным. Растущую популярность этой темы в искусстве Эпохи Ренессанса исследователи связывают с развитием самосознания и восприятием личности, индивидуальности, свойственным этому периоду, что выражалось в моде на «триумфальность», «славословие», «чествование личности» применительно ко многим сюжетам.

Произведения на данный сюжет писало бесчисленное количество западноевропейских мастеров, включая Джентиле да Фабриано, Лоренцо Монако, Джотто, фра Беато Анджелико (несколько вариантов), Боттичелли (неск. вар.), Мемлинг, Дюрер, Гирландайо, Джованни Беллини, Эль Греко (неск.вар.), Филиппино Липпи, фра Филиппо Липпи, Рафаэль, Веласкес, Гвидо Рени, Аннибале Карраччи и так далее. Особенно известна картина Веласкеса, выполненная им по просьбе королевы Изабеллы Бурбонской для её личных покоев.

Православные иконы

Иконография Коронования Богоматери встречается и в православии от Балкан до России. В русской иконописи композиция появилась в конце XVII в., под влиянием, как считается, привозных гравюр. Ареал наибольшего распространения — Украина в XVIII-нач. XIX вв. Одним из ранних примеров можно считать «Коронование» в среднике иконы «Успение Богоматери» 1694 г. Кирилла Уланова из церкви Покрова в Филях. В более позднее время выделяется уже как отдельный сюжет, подобно католическому варианту. Вначале сюжет «Коронования» вызывал в России своим сходством с западным догматическое неудовольствие. Однако, поскольку он отвечал тексту 44-го псалма «…Предста царица одесную тебе…», иллюстрированного иконой (см. Предста Царица), почитавшейся на Руси минимум с XIV в., и впрямую не проводил католический догмат, бытование подобной иконы всё-таки оказалось возможным. Вариант с коронованием Марии ангелами послужил почвой для развития независимого типа православной иконы, называемый «Вертоград заключенный»

Как отмечают исследователи, в Российской империи широкое распространение мотив коронования Царицей Небесной получил в годы «бабьего царства» XVIII в., в особенности, в эпоху правления Екатерины II — причём подчас даже вытесняя изображение Вседержителя с главного купола.

См. также

• Мадонна во славе

Отрывок, характеризующий Коронование Богоматери

Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?