Корона Анны Иоанновны

Корона российской императрицы Анны Иоанновны — драгоценный венец, созданный в 1730 году, в Москве, группой русских мастеров во главе с придворными ювелирами, золотых дел мастерами Самсоном Ларионовым и Никитой Милюковым. В Большом гербе Российской империи корона Анны Иоанновны венчала гербовой щит Царства Польского.

Серебряную позолоченную корону украшают 2500 алмазов, а также красные камни – рубины и турмалины. Темно-красный турмалин, помещенный под крестом, весит сто грамм. При изготовлении короны использовались такие техники как литье, чеканка, резьба и золочение. Высота короны 31,3 см .

После венчания на царство корона была передана на хранение в Мастерскую и Оружейную палату Московского Кремля. Ныне экспонируется в Оружейной палате Музеев Московского Кремля.

История

Собрание коронационной комиссии 12 марта 1730 года приняло решение о создании двух новых корон для государыни Анны Иоанновны: Большой императорской (для коронации), и Малой (для иных церемоний) . Их изображения можно видеть в коронационном альбоме, изданном в этом же 1730 году. . В десятых числах марта 1730 года посылают солдат по московским слободам собрать «к делу короны ея императорскаго величества золотых дел мастеров серебреников и чеканчиков» . В работе над этими коронами участвовали алмазных дел мастер Иван Шмит, золотых дел мастера Самсон Ларионов (он же создал первую российскую императорскую корону Екатерины I), Никита Милюков и Калина Афанасьев, серебряных дел мастер Петр Семенов, золотарь Лука Федоров и переплетчики Иван Матфеев и Вадим Алексеев .

При описании короны Анны Иоанновны в изданиях XIX века автор венца не указывался. В 1925 году С.Н. Тройницкий в своей небольшой статье «Коронационные регалии» в сборнике «Алмазный фонд СССР» делает ничем не подкрепленное предположение, о том, что автором короны может быть Г.В. Дункель. . Тройницкий пишет: «Кто делал …корону Анны Иоанновны, мы не знаем, может быть, Готлиб Вильгельм Дункель, имя которого часто встречается в документах той эпохи в связи с ювелирными работами, исполнявшимися для двора» . Так имя Дункеля вошло в научный оборот. Однако на основании архивных документов из Российского государственного архива древних актов Ю.И. Быковой удалось выяснить имена мастеров, выполнявших царский заказ и обстоятельства создания императорских регалий Анны Иоанновны и опубликовать их в 2013 году в своих трудах .

В правление Анны Иоанновны эту корону частично переделывают. Во время коронации Анны Иоанновны 28 апреля 1730 года, венец украшают жемчужины (по документам – 105 «зерен бурмяцких») . Этот вид короны запечатлен на гравюре из коронационного альбома 1730 года . По описи 1742 года, жемчуга на короне уже нет . Также, по мнению Л.К. Кузнецовой огромный рубин, весом почти 400 карат, привезенный в 1676 г. Спафарием царю Алексею Михайловичу из Китая (и венчавший короны сначала Екатерины I, а затем и Петра II) уже после коронации был заменен на громадный турмалин . Однако, документальные подтверждения, как тому, что камень заменяют, так и тому, что именно камень, привезенный Спафарием, украшал первые две российские короны, пока не найдены.

Корона Анны Иоанновны использовалась во время коронации Николая I в Варшаве, поскольку все короны Королевства Польского в 1795 году по приказу Фридриха Вильгельма III были вывезены в Пруссию и уничтожены.

Источники

1. Тройницкий С. Н. Коронационные регалии // Алмазный фонд. М., 1925. Вып. 2.
2. Описание коронации Ея Величества Императрицы и Самодержицы Всероссииской Анны Иоанновны торжественно отправленнои в царствующем граде Москве 28 апреля 1730 году. М., 1730.
3. Кузнецова Л. К. О «водокшанском лале» под крестом Большой короны Анны Иоанновны // Экспертиза и атрибуция произведений изобразительного искусства. Материалы 2001. М., 2003. С. 175–182.
4. Кузнецова Л. К. Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый… СПб., 2009.
5. Быкова Ю. И. К вопросу об авторстве коронационных регалий императрицы Анны Иоанновны // Петровское время в лицах – 2013. К 400-летию Дома Романовых (1613–2013). Труды Государственного Эрмитажа. Т. LXX. — СПб., 2013. — С. 102–114.
6. Быкова Ю. И. К вопросу об авторстве коронационных регалий императрицы Анны Иоанновны // Московский Кремль в государственной жизни России. Тезисы докладов. Юбилейная научная конференция Музеи Московского Кремля, 31 октября – 01 ноября 2013 года. М., 2013. С. 17–19.
7. Венчания на царство и коронации в Московском Кремле. Ч. 2. XVIII–XIX века. М., 2013.

Отрывок, характеризующий Корона Анны Иоанновны

Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.