Геральдическая корона

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Корона (геральдика)»)
Перейти к: навигация, поиск
Корона

Корона — геральдический элемент, располагающийся над гербовым щитом. Корона помещается на шлем (в дворянских) или прямо над щитом (в земельных гербах, — например, княжеская корона в гербе Лихтенштейна).

Корона в гербе — наиболее распространённый класс геральдических знаков достоинства, указывающий на феодальный статус обладателя герба. Существует множество разновидностей корон, любая из них может встретиться в гербах, помещённая на шлем, над щитом, внутри щита (например, «старинная корона красного цвета» в дворянском гербе Г. Я. Травина) или над мантией.

Обычай украшать шлем короной появился у рыцарей в XV веке. Шлемы с коронами носили во время турниров, особенно в Германии, где увенчанный короной шлем считался признаком дворянства. Часто корона не является знаком королевского или княжеского достоинства, а выполняет чисто декоративную функцию. Эта геральдическая корона, или диадема, помещается на шлем в качестве нашлемника, поддерживает сам нашлемник вместо бурелета, или вместе с ним, располагаясь сверху. В гербах графов и баронов короны помещаются не только на шлемах, но и на самих щитах — между щитом и шлемом. Если шлемов несколько, то короной венчается каждый из них.

В российской геральдике XVIII — начала XX вв. гербы всех государей, царствовавших после Екатерины II, содержали изображение её Большой алмазной короны, которой каждый из них венчался на царство. Княжескому титулу соответствовала т. н. княжеская шапка с выступающим над горностаевой опушкой красным или багряным (пурпурным) верхом. Графская корона достоинства с девятью жемчужинами ничем не отличалась от своего немецкого прототипа, а баронская повторяла аналогичный знак достоинства, принятый во французской геральдике — высокий расширяющийся кверху золотой обруч, раз обвитый жемчужной нитью. Дворянская корона, как и соответствующая ей по рангу вариация немецкой, имела три листовидных зубца с двумя жемчужинами между ними. Изображения корон разных типов в соответствии с дворянскими титулами — см. Титул (звание)

С целью упорядочения герботворчества в Российской империи, в 1857 году бароном Кёне были составлены правила украшений гербов губерний, областей, градоначальств, городов и посадов. Они были Высочайше утверждены 7 мая, 4 и 16 июля того же года.

В правила включены: классификация геральдических корон над щитами, украшения (венки) вокруг щитов, обвитые соответствующими лентами, и способ указания губернской принадлежности — в вольной части щита.

Императорская корона (образца 1857 года) установлена для столиц империи (Санкт-Петербурга и Москвы) и губерний. Древняя царская (образца 1857 года) — для городов, имевших статус градоначальства, областей и уездов. Древняя царская, увенчанная двуглавым орлом — для городов, имевших статус градоначальства и крепости.

Шапка Мономаха — для древних русских городов, бывших столицами великих князей (Киев, Владимир, Новгород, Тверь, Ярославль, Рязань, Смоленск и пр.); для Казани и Астрахани — соответствующие «именные» шапки (короны).

Золотая башенная о пяти зубцах, мурованная червленью, с тремя зубчиками на каждом зубце — для городов, бывших губернскими центрами с населением более 50 тысяч жителей. То же, увенчанная двуглавым орлом — для городов, бывших губернскими центрами и имевших статус крепости с населением более 50 тысяч.

Золотая башенная о трёх зубцах, мурованная червленью, с тремя зубчиками на каждом зубце — для городов, бывших губернскими центрами с населением не более 50 тысяч. То же, увенчанная двуглавым орлом — для городов, бывших губернскими центрами и имевших статус крепости с населением не более 50 тысяч.

Серебряная башенная о трёх зубцах, мурованная чёрным — для городов, бывших уездными центрами. То же, увенчанная двуглавым орлом — для городов, бывших уездными центрами и имевших статус крепости.

Червлёная башенная о трёх зубцах, мурованная золотом — для городов, состоявших за штатом. То же, увенчанная двуглавым орлом — для населённых пунктов, имевших статус крепости.

Червлёная башенная о двух зубцах, мурованная золотом — для населённых пунктов, являвшихся наиболее значительными, «знаменитыми» посадами.

Польская корона (Императрицы Анны Иоанновны) — для губерний и столицы Царства Польского. Финляндская Велико-Княжеская корона — для губерний и для столицы Великого Княжества Финляндского.





Типы геральдических корон по странам

Австрия (Священная Римская империя)

Бельгия

Ватикан

Великобритания

Россия

Титул, изображение Описание
Князь
Княжеская шапка тёмно-малинового бархата с горностаевой опушкой, тремя видимыми золотыми дугами, усеянными жемчужинами, над которыми золотая держава с крестом
Граф
Графская корона — золотая с девятью видимыми жемчужинами
Барон
Баронская корона — золотой обруч, перевитый три раза жемчужной нитью
Баронская корона прибалтийских и имеющих иностранный титул — золотая с семью видимыми жемчужинами
Дворянская корона — золотая с тремя видимыми листовидными зубцами и двумя жемчужинами между ними

См. также

Источники

  • Кёне Б.В. [geraldic.taba.ru/Obnovleniya/Karta_sayta/ROSSIYa/461618_Instrukciya_Kyone_Gerbovomu_otdeleniyu_Departamenta_Geroldii.html Инструкция Гербовому отделению Департамента Герольдии Правительтствующего Сената Российской Империи для составления родовых гербов]. Проверено 31 января 2013. [www.webcitation.org/6E8NUk8kR Архивировано из первоисточника 2 февраля 2013].
  • Винклер, П. П. «Гербы городов Российской империи», СПб, 1900 г.
  • [sovet.geraldika.ru/article/16257 Методические рекомендации по разработке и использованию официальных символов муниципальных образований (Раздел 2, главы VIII—XIII)]
  • [sovet.geraldika.ru/article/2118 Российская историческая городская корона]

Напишите отзыв о статье "Геральдическая корона"

Отрывок, характеризующий Геральдическая корона

– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.