Корсаков, Михаил Семёнович

Михаил Семёнович Корсаков
Дата рождения	2 марта 1826(1826-03-02)
Место рождения	Санкт-Петербург
Дата смерти	16 марта 1871(1871-03-16) (45 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1841 — 1871
Звание	генерал-лейтенант
Награды и премии

Михаи́л Семёнович Корса́ков (1826—1871) — русский государственный деятель, наказной атаман Забайкальского казачьего войска, Восточно-Сибирский генерал-губернатор. Генерал-лейтенант.

Биография

Михаил Корсаков родился в Санкт-Петербурге в 1826 году, в семье действительного статского советника Семёна Николаевича Корсакова, известного гомеопата и изобретателя «интеллектуальных машин», пионера применения перфорированных карт в информатике. Но вскоре он был увезён родителями в родовое подмосковное имение, где воспитывался до пятнадцати лет.

В 1841 году поступил в школу гвардейских подпрапорщиков, по окончанию которой в 1845 году был выпущен в лейб-гвардии Семёновский полк. Через три года, в 1848 году, назначен по особым поручениям к H. H. Муравьёву, генерал-губернатору Восточной Сибири. По приезде в Иркутск он был послан на встречу транспорту «Байкал», отправленному в Охотское море, а затем в Санкт-Петербург со сведениями о реке Амур, собранными этим транспортом.

В следующем году он был командирован в чине капитана на Камчатку для перенесения охотского порта в Петропавловск, по возвращению был командирован в Санкт-Петербург.

В 1851 году оправился на Камчатку для доставки провианта и открытия почтового сообщения между Якутском и Аяном. После этого он был снова командирован в Санкт-Петербург и оттуда в чине подполковника в 1854 году был послан в Забайкальскую область для снаряжения экспедиции на р. Амур, в которой сам участвовал. В том же году он приехал в Санкт-Петербург для снаряжения Второй Амурской экспедиции, а 1 июля 1855 года был назначен командующим сухопутными войсками в устье Амура.

14 декабря 1855 года он был назначен исправляющим должность военного губернатора Забайкальской области и наказного атамана Забайкальского казачьего войска; 6 декабря 1856 года последовало его производство в генерал-майоры с утверждением в должности (со старшинством на основании Манифеста 1762 года; впоследствии было установлено с 17 апреля 1860 года); 6 декабря 1858 года он был зачислен в Свиту Е.И.В.

Пять лет занимал он это место и с чрезвычайной энергией занялся заселением обширного, и почти безлюдного, вверенного ему края. В его резиденции Чите — которая только что стала преобразовываться в город из прежде бывшего острога — постоянно заготовлялись массы лесоматериалов, делались срубы домов и в большом количестве держались наготове все необходимые для домашнего обихода вещи, которые и доставлялись немедленно во всякое вновь заводившееся поселение. Корсаков живейшим образом интересовался этим делом и нередко сам то выезжал на встречу одного каравана, то сопровождал другой. Корсаков явился энергичным деятелем по освобождению от крепостной зависимости крестьян Кабинета Его Величества, а также большое внимание уделял постройке школ и образованию населения.

5 января 1860 года Корсаков был назначен председателем совета Главного управления Восточной Сибири, 16 мая 1860 года — помощником генерал-губернатора, и наконец 19 февраля 1861 года — исправляющим должность генерал-губернатора и командующего расположенными в Восточной Сибири войсками. 19 апреля 1864 года он был произведён в генерал-лейтенанты с утверждением в занимаемой должности.

В начале сентября 1870 года отбыл в Санкт-Петербург по делам службы, где просил увольнения от должности и 21 января 1871 года был назначен членом Государственного совета, прослужив в этом качестве неполных два месяца.

Михаил Семёнович Корсаков умер 16 марта 1871 года от возвратного тифа и был похоронен в родовом имении; при выносе тела в Санкт-Петербурге присутствовал Александр II.

Только в конце жизни, в 1869 году, Корсаков вступил в брак с Александрой Корнильевной Вакульской, урождённой Поповой (24.07.1837 — 26.01.1903), бывшей в первом браке женой иркутского полицмейстера полковника Н. И. Вакульского. Детей у них не было. По кончине Корсакова император Александр II назначил Александре Корнильевне пожизненную пенсию в размере 4000 р. в год и 3000 р. на покрытие расходов по погребению.

Награды

• Орден Святой Анны 2-й степени (11 февраля 1854 года)
• Орден Святого Станислава 2-й степени с императорской короной (26 августа 1856 года)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (3 ноября 1857 года)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (4 декабря 1858 года)
• Орден Святой Анны 1-й степени (23 апреля 1861 года)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (16 апреля 1867 года)
• Орден Белого орла (20 апреля 1869 года)

Память

Его именем был назван Корсаковский пост (предшествовал городу Корсаков), сёла Корсаково-1 и Корсаково-2 в Хабаровском крае, село Корсаковка в Приморском крае. Село Корсаково Кабанского района Республики Бурятия.

Литература

• [vivaldi.nlr.ru/bx000010296/view#page=414 Корсаков 6. Михаил Семёнович] // Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 февраля. — СПб.: Военная типография, 1869. — С. 388.
• Редакция журнала. [vivaldi.nlr.ru/pm000020455/view#page=248 Михаил Семёнович Корсаков. (Некролог)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1871. — Т. 5, № 120. — С. 250—251.

Ссылки

• [sibcity.ru/?news=221&line=firms&page=1 История Забайкальской области (краткая хронология)]
• Корсаков, Михаил Семенович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Корсаков, Михаил Семёнович

Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.