Богомир Корсов
| Богомир Корсов | |
 Портрет работы А.П. Брюллова | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Имя при рождении |
Готфрид Геринг |
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Страна | |
| Профессии | |
| Певческий голос | |
| Псевдонимы |
Готфрид Готфридович Корсов |
| Коллективы | |
Богомир Богомирович Корсов (настоящее имя и фамилия Готфрид Геринг, также использовал псевдоним Готфрид Готфридович Корсов; 1845, Санкт-Петербург, Российская империя — 1920, Тифлис, Грузинская Демократическая Республика) — русский оперный певец (баритон).
Содержание
Биография
Богомир Корсов родился в 1845 году в городе Санкт-Петербурге в семье врача-гомеопата. С 9 лет учился пению у Луиджи Пиччиоли. Образование получал сначала в Петербургском строительном училище, а с 1861 года в Академии Художеств, — на отделении архитектуры, по окончании которого в 1864 году уехал в Милан, где брал уроки вокала у Джованни Корси (отсюда его сценическая фамилия); также в 1865—1866 годах занимался в Парижской консерватории и одновременно посещал лекции в Сорбонне, в 1867 году брал уроки пения у Э. Делле Седие. Дебютировал в 1868 году в Туринском театре.
В 1869 году был принят в состав Императорской Петербургской русской оперы, дебютировал в Петербурге на сцене Мариинского театра в партии Графа ди Луны. Богомир Корсов выступал и в Москве, на сцене Большого театра, куда окончательно перешёл в 1882 году. По словам одного из критиков, «с первых же появлений Корсова в Москве интерес в публике к национальной опере настолько возрос, что решено было упразднить Итальянскую оперу». Вёл также и концертную деятельность. В 1897 году получил звание заслуженного артиста императорских театров. В 1905 году оставил сцену.
В 1907 году Богомир Корсов открыл в Москве сценические курсы для оперных артистов. С 1916 года был профессором Тифлисского музыкального училища[1].
Богомир Богомирович Корсов умер в 1920 году в городе Тифлисе.
Жена: знаменитая певица (контральто) Александра Павловна Крутикова.
Творчество
Оперный репертуар певца насчитывал 42 партии. Был первым исполнителем партий Мазепы («Мазепа» Чайковского, 1884)[2], Алеко («Алеко» Рахманинова) и др.
Партии: Риголетто («Риголетто»), Яго («Отелло») и Жермон («Травиата» Верди); Борис («Борис Годунов» Мусоргского), Петр («Вражья сила» Серова), Демон («Демон» Рубинштейна), Мизгирь («Снегурочка» Римского-Корсакова) и др.
Напишите отзыв о статье "Богомир Корсов"
Примечания
Источники
- Соловьёв Н. Ф. Корсов, Богомир Богомирович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- «Русская Музыкальная Газета». — 1905. — № 3—4.
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/61266/Корсов, Корсов, Богомир Богомирович]
Отрывок, характеризующий Богомир Корсов
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
