Корсун, Александр Алексеевич

Александр Алексеевич Корсун (укр. Олександр Олексійович Корсун; 1818—1891) — украинский издатель и поэт.

Сын помещика. Окончил юридический факультет Харьковского университета. Ещё в студенческие годы заинтересовался украинским фольклором, в 1839 г. выпустил сборник «Украинские поверья», в который вошли семь украинских народных сказок в переводе на русский язык.

Сдружившись с Николаем Костомаровым, при его поддержке издал в 1841 г. альманах «Сніп» на украинском языке, где поместил драму Костомарова «Переяславская ночь» (укр. Переяславська ніч, напечатана под псевдомнимом укр. Ієремія Галка) и его же переводы из Байрона, сатирическую поэму Порфирия Кореницкого «Вечерницы», стихи и басни Степана и Петра Писаревских, переводы Марты Писаревской из Петрарки, лирические стихотворения Михаила Петренка, а также несколько собственных стихотворений. О результатах Корсун писал в частном письме:

Напечатал 600 экземпляров, думал, вот хорошо, будут покупать и читать родное слово. А я соберу другой выпуск, потом третий… Да ещё с картинками, да с… Куда там, дурень! Напечатал 600, продал 50, раздарил 200, а 300 не знаю, куда и деть…

В дальнейшем Корсун переписывался с Тарасом Шевченко, распространял в Харькове подписку на его поэму «Гайдамаки». В журнале «Русский архив» (1890, № 10) напечатал ценные воспоминания о Костомарове.

Источники

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Корсун, Александр Алексеевич

Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.