Кортелью, Джордж Брюс
Джордж Брюс Кортелью George Bruce Cortelyou | ||||
| ||||
---|---|---|---|---|
18 февраля 1903 — 30 июня 1904 | ||||
Президент: | Теодор Рузвельт | |||
Предшественник: | должность учреждена | |||
Преемник: | Виктор Меткалф | |||
| ||||
4 марта 1907 — 7 марта 1909 | ||||
Президент: | Теодор Рузвельт | |||
Предшественник: | Лесли Шоу | |||
Преемник: | Франклин Маквей | |||
| ||||
6 марта 1905 — 14 января 1907 | ||||
Президент: | Теодор Рузвельт | |||
Предшественник: | Роберт Винн[en] | |||
Преемник: | Джордж фон Мейер[en] | |||
Рождение: | 26 июля 1862 Нью-Йорк, США | |||
Смерть: | 23 октября 1940 (78 лет) | |||
Супруга: | Лилли Кортелью | |||
Партия: | Республиканская партия | |||
Образование: | Педагогическое училище штата Массачусетс Джорджтаунский университет Университет Джорджа Вашингтона |
Джордж Брюс Кортелью (англ. George Bruce Cortelyou, 26 июля 1862 — 23 октября 1940) — американский политик, 1-й министр торговли и труда США, 44-й министр финансов США[1].
Биография
Джордж Кортелью родился в Нью-Йорке. В 1862 году окончил колледж Уэстфилд со степенью бакалавра искусств. Позже изучал право в Джорджтаунском университете и университете Джорджа Вашингтона. После окончания института работал учителем.
В 1891 году Кортелью поступил на работу в службу инспекции Почтовой службы США. В 1892 году Джордж был назначен секретарём 4-го заместителя Генерального почмейстера США в Вашингтоне[2].
В 1900 году Кортелью стал личным секретарём президента Уильяма Мак-Кинли. В его обязанности входило ответственность за протокол, связь с общественностью, пресс-релизы и составление ленты важных новостей для президента. 18 февраля 1903 года президент Рузвельт назначил Кортелью министром торговли и труда США. Этот пост он занимал до 30 июня 1904 года. Между 1904 и 1907 годами Джордж был председателем Национального комитета Республиканской партии.
Напишите отзыв о статье "Кортелью, Джордж Брюс"
Примечания
Ссылки
|
|
Отрывок, характеризующий Кортелью, Джордж Брюс
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.