Кортен, Гюнтер

Гюнтер Кортен Günther Korten<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Командующий 1-го воздушного флота
12 июня 1943 года — 23 августа 1943 года
Предшественник:	Альфред Келлер
Преемник:	Курт Пфлюгбейль
Начальник Генштаба люфтваффе
25 августа 1943 года — 22 июля 1944 года
Предшественник:	Ганс Ешоннек
Преемник:	Вернер Крейпе
Рождение:	26 июля 1898(1898-07-26) Кёльн, Рейнланд
Смерть:	22 июля 1944(1944-07-22) (45 лет) Растенбург, Восточная Пруссия
Отец:	Хуго Кортен
Мать:	Мария Кортен
Военная служба
Род войск:	бомбардировочная авиация
Звание:	генерал-полковник авиации
Сражения:	Первая мировая война Западный фронт Вторая мировая война Польская кампания Французская кампания Битва за Англию Балканская кампания Операция Барбаросса Сталинградская битва
Награды:

Гюнтер Кортен (нем. Günther Korten, 26 июля 1898, Кёльн, Рейнланд — 22 июля 1944, Растенбург, Восточная Пруссия) — один из высших командиров люфтваффе, начальник Генерального штаба люфтваффе (1943—1944), генерал-полковник авиации (22 июля 1944 посмертно).

Биография

Гюнтер Кортен родился 26 июля 1898 года в Кёльне в семье архитектора Хуго Кортена (1855—1931) и его супруги Марии (1866—1942). 2 сентября 1914 года добровольцем вступил в армию и был зачислен в 34-й полевой артиллерийский полк (2-й Лотарингский). 1 декабря 1914 года был назначен фенрихом и 3 декабря переведён в 8-й саперный батальон. 18 октября 1915 был произведён в лейтенанты. 28 октября 1916 в батальоне связи 15-й пехотной дивизии. С 26 января по 31 мая 1919 командовал сапёрной ротой Добровольческого корпуса.

1 июня 1919 был назначен командиром роты батальона «Рейнланд» в составе рейхсвера. 9 сентября 1919 командир 10-го сапёрного батальона, с 1 января 1921 командир 6-го сапёрного батальона. С 1 мая 1924 года адъютант и офицер снабжения 6-го сапёрного батальона. 31 июля 1925 был произведён в обер-лейтенанты. 1 ноября 1927 был прикомандирован к 6-му артиллерийскому полку.

С ноября 1928 по октябрь 1929 года проходил подготовку на секретных лётных курсах в Липецком авиацентре. 1 ноября 1929 в составе штаба 1-й дивизии был прикомандирован к Берлинской службе аэрофотосъемки (нем. Bildstelle Berlin), которая занималась подготовкой войсковой разведки. С 1 октября 1933 офицер для особых поручений при главнокомандующем Сухопутными войсками. 1 апреля 1934 года перешёл в люфтваффе и находился на штабной должности.

С 1 октября 1934 офицер Генерального штаба при статс-секретаре Имперского министерства авиации Эрхарде Мильхе. С октября 1935 по сентябрь 1936 года проходил курс обучения штабного офицера при Военной академии. 1 октября 1936 был назначен командиром 122-й разведывательной группы и комендантом авиабазы в Пренцлау. В августе 1937 года был переведён в Имперское министерство авиации. 1 октября 1937 назначен начальником 4-го отдела Управления личного состава ОКЛ. С 13 марта 1938 года начальник оперативного отдела (Ia) в штабе командующего люфтваффе в Австрии, а 1 апреля назначен начальником штаба. С февраля 1939 начальник штаба командования люфтваффе «Остмарк».

18 марта 1939 начальник штаба 4-го воздушного флота, участвовал в Польской кампании. 19 декабря 1939 начальник штаба 2-го авиакорпуса. 21 февраля 1940 переведён в штаб 3-го воздушного флота, а 11 июня назначен начальником штаба. Участвовал во Французской кампании и Битве за Англию.

15 января 1941 года был снова назначен начальником штаба 4-го воздушного флота, участвует в Балканской кампании и вторжении в СССР. 24 августа 1942 принял командование 1-м авиакорпусом, одновременно с 26 августа возглавлял оперативную авиагруппу «Дон», действовавшую в районе Сталинграда и поддерживавшую группу армий «Дон». С апреля 1943 1-й авиакорпус, возглавляемый Кортеном, вёл активные боевые действия в Крыму. С 12 июня 1943 командующий 1-м воздушным флотом, действовавшим на советско-германском фронте.

После самоубийства Ганса Ешоннека 19 августа 1943 был срочно вызван в Берлин и 25 августа назначен начальником Генштаба люфтваффе (официально утвержден 3 сентября 1943). В сентябре 1943 года учредил специальную инспекцию штурмовой авиации (нем. Inspektion der Schlachtflieger), которой были подчинены все группы пикирующих бомбардировщиков, группы непосредственной поддержки войск, группы скоростных бомбардировщиков, а также все подразделения «истребителей танков» (нем. Panzerjägerverbände). После поражения под Курском, победы союзников на Сицилии и в Южной Италии, и участившимися налётами на Германию тяжёлых бомбардировщиков принял решение о необходимости защищать Третий рейх от вторжения и перебросить авиачасти с Востока и из области Средиземноморья в Германию.

20 июля 1944 года присутствовал на совещании в Ставке Гитлера в Растенбурге, когда полковник Штауффенберг поставил под стол портфель с бомбой. Во время взрыва получил тяжёлые ранения, от которых через два дня скончался в госпитале. Похоронная церемония проходила 3 августа 1944 года в Танненбергском мемориале.

Награды

• Знак за ранение (1918) (чёрный)
• Почётный крест ветерана войны
• Железный крест, 1-го класса
  • Пряжка к Железному кресту 1-го класса
• Железный крест, 2-го класса
  • Пряжка к Железному кресту 2-го класса
• Медаль «В память 13 марта 1938 года»
• Медаль «В память 1 октября 1938 года»
• Знак наблюдателя в золоте с бриллиантами (1940)
• Рыцарский крест Железного креста (3.05.1941)
• Немецкий крест в золоте (29.12.1942)
• Планка «Бомбардировщик» (в золоте)
• Знак наблюдателя в золоте с бриллиантами
• Крымский щит
• Манжетная лента «Крит»
• Орден Михая Храброго 3-го класса (29.07.1942 № 2177)
• Орден Креста Свободы 1-го класса со звездой и мечами (07.01.1944)
• Медаль «За выслугу лет в Вермахте» 1,2,3 и 4-го класса
• Упоминался в «Вермахтберихт» (12 августа 1943)
• Нагрудный знак «За ранение 20 июля 1944 года» (золотой)

Литература

• Залесский К. А. Люфтваффе. Военно-воздушные силы Третьего рейха. — М.: Эксмо, 2005. — 736 с. — 5000 экз. — ISBN 5-699-13768-8.

Ссылки

• [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Personenregister/K/KortenGuenther.htm Биография Гюнтера Кортена на сайте lexikon-der-wehrmacht.de]  (нем.)
• [www.ww2awards.com/person/24067 Награды Гюнтера Кортена с сайта ww2awards.com]
• [www.youtube.com/watch?v=FaQzxez6pQ8 Похоронная церемония в Танненбергском мемориале]
• [www.geocities.com/~orion47/WEHRMACHT/LUFTWAFFE/Generaloberst/KORTEN_GUENTHER.html Биография на сайте Axis Biographical Research]

Отрывок, характеризующий Кортен, Гюнтер

Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.