Кортик (фильм, 1973)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1973 года
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
О фильме 1954 года см. Кортик (фильм, 1954).
| Кортик | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
210 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| Следующий фильм | |
| IMDb | |
«Ко́ртик» — советский трёхсерийный художественный телевизионный фильм, снятый в 1973 году по одноимённой повести Анатолия Рыбакова режиссёром Николаем Калининым. Первая часть приключенческой трилогии «Кортик», «Бронзовая птица», «Последнее лето детства».
Содержание
Сюжет
1 серия
Гражданская война в России, 1921 год. В небольшом городке Ревске (прототипом Ревска, по признанию автора книги, явился город Сновск) [1] у бабушки и дедушки гостит их внук, школьник из Москвы Миша Поляков. Ему и его другу Генке Петрову случайно попадает в руки кортик, принадлежавший офицеру с линкора «Императрица Мария». С кортиком связана какая-то тайна — его ищет бывший офицер с погибшего линкора — белогвардеец, а ныне главарь банды, Валерий Сигизмундович Никитский. Мишин друг — командир Красной Армии Полевой — пытается во что бы то ни стало сберечь кортик, в чём Миша ему и помогает. Миша и Генка едут в Москву.
2 серия
Прошёл ровно год после событий, описанных в первой части.
Миша, Генка и их друг, юный пианист Слава, собираются выследить Филина, человека, которого остерегался Полевой. Сначала ребятам удаётся испугать Филина и его таинственного товарища.
Во время второй слежки они встречаются с беспризорником Мишей Коровиным. Коровин принимает участие в слежке за Филиным и его напарником. Он похищает ножны для кортика у Борьки-Жилы, сына Филина.
3 серия
Миша и Генка переходят в 7 класс, где знакомятся с учителем искусств Борисом Федотовичем Романенко (прозвище среди учеников — Барфед) и посвящают его в свои тайны. Учителю удаётся разгадать знаки, выбитые на кортике и ножнах. В них зашифровано странное послание о змее и часах. Загадка змеи решилась довольно быстро. Остаётся найти часы и сокровища, которые они таят.
Неожиданно в дело вступает таинственный сообщник Филина. Но есть и хорошая новость: с войны возвратился командир Полевой. Вместе с Мишей и Генкой они дают решающий бой бандитам.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Сергей Шевкуненко | Миша Поляков (озвучивание — Ярослава Турылёва) |
| Владимир Дичковский | Генка Петров (озвучивание — Агарь Власова) |
| Игорь Шульженко | Слава Эльдаров
(озвучивание — Надежда Подъяпольская) |
| Михаил Голубович | Сергей Иванович Полевой, комиссар, командир Красной Армии |
| Эммануил Виторган | Валерий Сигизмундович Никитский, главарь банды |
| Наталья Чемодурова | мать Миши Полякова |
| Роман Филиппов | Филин, завскладом |
| Виталий Быков | Николай Севостьянов, пионервожатый |
| Тамара Трушина | Агриппина Тихоновна, тётя Генки |
| Виктор Сергачёв | дядя Сеня |
| Леонид Кмит | дедушка Миши |
| Зоя Фёдорова | бабушка Миши |
| Борис Владомирский | филателист |
| Галина Рогачева | Алла Сергеевна, мать Славы |
| Сергей Полежаев | Константин Эдуардович, отец Славы |
| Эдуард Горячий | отец Генки |
| Витаутас Томкус | бандит |
| Гедиминас Карка | путевой обходчик |
| Эмилия Мильтон | Подволоцкая, бабушка Лёли, вдова профессора морской академии |
| Татьяна Кудрявцева | |
| Ю. Найматулин | |
| Кузьма Кулаков | |
| Б. Падва | |
| Саша Примако | Миша Коровин, беспризорник |
| Андрей Войновский | Борька-Жила |
| Саша Мазалов | Шурка Огуреев |
| Гриша Черняков | Игорь Буш, артист цирка |
| Наташа Гайдукова | Лена Буш, сестра Игоря |
| Миша Залётов | Юра-скаут |
| Света Потапчик | Лёля Подволоцкая |
| Денис Калинин | маленький беспризорник |
| Е. Швечкова | Маша Сахарова |
| Марина Бойцова | Зина Круглова |
| Павел Кормунин | Борис Федотович, учитель рисования |
| Светлана Турова | Александра Сергеевна, учительница геометрии |
| Ростислав Янковский | Алексей Иванович, директор школы |
| Серёжа Лисичёнок | Филя Китов, «Кит» (в титрах не указан) |
| Юрий Сидоров | Свиридов, следователь |
| Вера Кузнецова | Мария Гавриловна Терентьева, мать Владимира Терентьева |
| Толя Дашкевич | Вова Баранов, «Бяшка» |
| М. Козявина | эпизод |
Озвучивание
- Ярослава Турылёва — роль Сергея Шевкуненко (Миша)
- Агарь Власова — роль Владимира Дичковского (Генка)
- Надежда Подъяпольская — роль Игоря Шульженко (Слава)
Место съемки
Фильм снимался в усадьбе Яшюнай Шальчининкайского района Литвы и в Вильнюсе в частности на базаре Подгале[2]. Съемки «Кортика» и «Бронзовой птицы» проходили параллельно – с весны по осень 1973 года в Гродно и Вильнюсе. Усадьбу Карагаевых снимали в литовском поселке Яшюнай.
Съёмочная группа
| Автор сценария | Анатолий Рыбаков |
| Режиссёр-постановщик | Николай Калинин |
| Оператор-постановщик | Игорь Ремишевский |
| Художник-постановщик | Юрий Альбицкий |
| Композитор | Станислав Пожлаков |
| Тексты песен | Булат Окуджава |
| Директор картины | Алексей Круковский |
Песни
- «Песня красноармейца» (исполняет Валентин Никулин)
- «Песня беспризорника» (С. Пожлаков — Б. Окуджава[3])
- «Ты гори, мой костёр» (С. Пожлаков — Б. Окуджава[4])
Неточности в фильме
- В самом начале первой серии непосредственно указано её время действия: 1921 год. При этом во второй серии Генка говорит о кинофильме «Красные дьяволята», который был снят в 1923 году. Между сериями проходит один год. Ошибка перешла из книги, поскольку в книге указано на начало нового учебного года после упоминания о кинофильме, а действие следующей книги — «Бронзовая птица» — не может происходить позднее 1923 года (поскольку упоминается, что Ленин ещё жив).
- В фильме Терентьева называют капитаном 3-го ранга, хотя в дореволюционном флоте этот чин был упразднён ещё в 1764 году. В книге он имеет чин капитана 2-го ранга, что не противоречит действительности.
- В первой серии банду с платформы эшелона обстреливает 122-мм гаубица М-30, созданная только в конце 1930-х годов.
- Во второй серии фильма Славка проигрывает Жиле в «пристенок» копейку, а самый мелкий номинал монет в 1921 году 10 копеек. Первые монеты номиналом 1 копейка появились в СССР в 1924 году.
- Эшелон, на котором в конце первой серии Полевой уезжает на фронт, ведёт паровоз 9П (выпуск которого был начат только в 1935 году).
- В книге Генке дарят на день рождения коньки. В фильме — колёса от велосипеда.
Напишите отзыв о статье "Кортик (фильм, 1973)"
Примечания
- ↑ Ёлкин, А. С. Арбатская повесть. — М.: Московский рабочий, 1978. — С. 9. — 256 с.
- ↑ [otvet.mail.ru/question/46362785 Ответы@Mail.Ru: Где снимался фильм " Кортик"? Покажите, если есть информация.. . Говорят об одной усадьбе, но доказательств я не нашла]. otvet.mail.ru. Проверено 28 февраля 2016.
- ↑ [kkre-kf.narod.ru/kf2.htm Песни из кинофильмов]
- ↑ [sovmusic.ru/text.php?fname=bronze SovMusic.ru — Ты гори, мой костёр]. Проверено 9 апреля 2013. [www.webcitation.org/6Fx17laXV Архивировано из первоисточника 17 апреля 2013].
Ссылки
| ||||||
Отрывок, характеризующий Кортик (фильм, 1973)
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
