Корф, Модест Андреевич

Модест Андреевич Корф
Акварель Эдуарда Гау
Дата рождения:	11 (23) сентября 1800(1800-09-23)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	2 (14) января 1876(1876-01-14) (75 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Отец:	Андрей Фёдорович Корф (1765—1823)
Мать:	Ольга Сергеевна Смирнова (1780—1844)

Барон, затем с 1872 граф Модест Андреевич Корф (11 (23) сентября 1800, Санкт-Петербург, — 2 (14) января 1876, там же) — директор Императорской публичной библиотеки (1849—1861), председатель Бутурлинского комитета, главноуправляющий Вторым отделением (1861—1864).

Автор мемуаров, печатавшихся в «Русской старине» в 1899—1904 гг. с собственноручными пометками Александра II.

Биография

Модест Андреевич Корф происходил из курляндских дворян, сын барона Андрея Фёдоровича Корфа.

Учился в Царскосельском лицее первого выпуска (вместе с Пушкиным, лицейское прозвище — «дьячок Мордан», от фр. mordant — кусачий), служил сначала в министерстве юстиции и в комиссии составления законов, затем в министерстве финансов. Около 5 лет затем состоял при Сперанском во II отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, оставаясь в то же время вице-директором департамента разных податей и сборов Министерства финансов.

С 1831 года управлял делами комитета министров, с 1834 — был государственным секретарём, с 1843 — членом Государственного совета.

В отношении к своим подчинённым он был добрым и любящим начальником; от высшего до низшего все могли ожидать справедливого внимания к своим трудам и готовности помочь каждому в нужде. Порядок делопроизводства был доведён до совершенства. Дела решались безостановочно; … он обладал мастерством в изложении самых запутанных дел; сжатость и ясность речи достигли под его пером высшей степени.

— Грот Я.К. [mikv1.narod.ru/text/GrotKorfRS1876.htm Воспоминания о графе М. А. Корфе] // Русская старина : ж. — 1876. — Т. 15, № 2. — С. 422-425.

В 1848 году был назначен членом негласного комитета для надзора за книгопечатанием, а в 1855 — сделался его председателем. Новые веяния в правительственных сферах, вызванные сдачей Севастополя, заставили его представить Александру II в 1856 году доклад с ходатайством о закрытии комитета как «не только переставшего быть полезным, но и сделавшегося вредным».

В 1849—1861 годах он состоял директором Санкт-Петербургской публичной библиотеки, в делах которой и позже принимал горячее участие. Будучи директором библиотеки, обновил и преобразовал её, обосновал увеличение её средств, привлёк к ней внимание публики, привлёк частные пожертвования, облегчил доступ в библиотеку, продвинул составление каталогов, основал особый отдел иностранных книг о России (Rossica). Почётный член Петербургской Академии наук с 1852 года.

В 1861 году был назначен главноуправляющим II отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии, а в 1864 году — председателем департамента законов государственного совета. В 1872 году возведён в графское достоинство. Награждён орденом Андрея Первозванного 16 апреля 1867

Модест Андреевич Корф был похоронен в Санкт-Петербурге на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Семья

Был женат на своей двоюродной сестре баронессе Ольге Фёдоровне Корф (1810—1884), дочери обер-коменданта в Митаве, барона Фёдора Фёдоровича Корфа (1760—1813) и Марии Сергеевны Смирновой. Брак был счастливым, по воспоминаниям Я. К. Грота в семействе Корфа был «патриархальный быт, посреди которого он вырос в доме своих родителей, благочестие, полное согласие между членами семьи, гостеприимство, доброта, ласка ко всем были отличительными чертами этого быта». По рассказам сына писателя М. Загоскина:

Ольга Фёдоровна была некрасивая собой и мало светская, но умная и образованная, она отличалась замечательною добротою и любовью к ближнему... Корфы жили в полном согласии и любви, и добрейшая Ольга Фёдоровна во всем старалась уступать мужу — даже в игре в карты, до которых была большая охотница.

В браке имели сына и нескольких дочерей.

• Мария Модестовна (1830—1887), в первом браке Григорова, во втором с 1864 года за надворным советником Константином Дмитриевичем Шидловским (1820—1887).
• Модест Модестович (1842—1933), гофмейстер, активный пашковец и проповедник этого направления, в 1884 году выслан из России, жил за границей.
• Ольга Модестовна (1844— ?)
• Елена Модестовна (1852—1864), автор книги «История моего котёнка» (СПб., 1863. — [2], 4 с.; 2-е изд. 1864. Тираж каждого издания— 30 экз.).

Основные труды

• Историческое описание 14-го декабря и предшедших ему событий. СПБ., 1848. VI, 168 с — история восстания декабристов с враждебных им позиций. Первые 2 издания выпущены маленьким тиражом не для продажи.

Переиздания:

Четырнадцатое декабря 1825 года. 2-е изд. СПб., 1854. X, 230 с 25 экз.

Восшествие на престол императора Николая I-го. 3-е изд. (1-е для публики). СПб., 1857. XIV, 236 с.

То же. 4-е изд. (2-е для публики). 1857. XIV, 206, [2], 31 с.

То же. 5-е изд., доп. (3-е для публики). 1857. XIV, 238, 42 с.

• Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 1—2. То же. Изд. испр. СПб., 1861. Т. 1—2. Представляет собой апологию самодержавия и принижает роль Сперанского.
• М. Корф. [www.zakharov.ru/component/option,com_books/task,book_details/id,244/Itemid,53/ Записки]. — М.: Захаров, 2003. — 720 с. — ISBN 5-8159-0292-6.

Литература

• Василенко Н. П. Корф, Модест Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.nlr.ru/ar/staff/korf.htm М. А. Корф] // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры : Биографический словарь. — СПб., 1995. — Т. 1. — С. 275—282.
• Грот Я. К. [memoirs.ru/texts/GrotKorfRS1876.htm Воспоминания о графе М. А. Корфе (Родился 11-го сентября 1800, ум. 2-го января 1876)] // Русская старина, 1876. — Т. 15. — № 2. — С. 422—425.
• Корф М. А. [www.memoirs.ru/rarhtml/KORF_RA69_4.htm История издания в русском переводе сочинения Коцебу «Свитригайло, Великий Князь Литовский»]. // Русский архив, 1869. — Вып. 4. — Стб. 613—628.
• Феттерлейн К. Корф, Модест Андреевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Корф, Модест Андреевич

Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.