Корчной, Виктор Львович

Виктор Львович Корчной
1993 год
Страны:	СССР СССР Швейцария Швейцария
Дата рождения:	23 марта 1931(1931-03-23)
Место рождения:	Ленинград, СССР
Дата смерти:	6 июня 2016(2016-06-06) (85 лет)
Звание:	гроссмейстер (1956) международный мастер (1954)
Максимальный рейтинг:	2695 (январь 1979, январь 1980)
Награды и премии:	(лишён в 1976)

Ви́ктор Льво́вич Корчно́й (фр. Viktor Kortchnoï; 23 марта 1931, Ленинград, СССР — 6 июня 2016, Волен, Швейцария) — советский, впоследствии — швейцарский шахматист, гроссмейстер (1956), претендент на звание чемпиона мира с начала 60-х годов XX века, участник матчей на первенство мира по шахматам 1978 и 1981 года. Четырёхкратный чемпион СССР (1960, 1962, 1964, 1970), трёхкратный чемпион Ленинграда (1955, 1957, 1964). На момент смерти являлся старейшим играющим гроссмейстером в мире.

Биография

Родился в Ленинграде в польско-еврейской семье. Его отец Лев Меркурьевич Корчной (1910—1941), уроженец Мелитополя, был выпускником Ленинградского института холодильной промышленности, работал на кондитерской фабрике. Мать, выпускница Ленинградской консерватории, пианистка Зельда Гершевна Азбель (1910—?), происходила из Борисполя (её отец, Герш Азбель, был еврейским писателем). Родители Корчного разошлись вскоре после его рождения, и он сначала жил с матерью, а с 1935 года воспитывался отцом и его новой женой — Розой Абрамовной Фридман, которую называл «приёмной матерью». В подростковом возрасте пережил блокаду. Его отец погиб на фронте и в подростковые годы Виктор Корчной воспитывался мачехой. Выдающимися дарованиями в детстве не отличался, но выделялся упорством и настойчивостью, благодаря которым добивался успеха. По окончании 203-й мужской школы имени А. С. Грибоедова поступил на исторический факультет Ленинградского университета, обучение на котором успешно завершил.

В 1944 году, в возрасте 13 лет, начал заниматься в кружках Дворца пионеров — литературном, музыкальном и шахматном. В литературном оказался непригоден для выступлений из-за дефекта речи, в музыкальном — не смог заниматься из-за отсутствия личного фортепиано для занятий, но сохранил любовь к стихам. В шахматном кружке проявил себя способным и быстро растущим игроком: уже в 1947 году стал чемпионом СССР среди школьников. В 1956 году в 25 лет получил звание гроссмейстера, в 1960 году впервые выиграл первенство СССР.

С детства отличался прямотой суждений, обострённым чувством справедливости. В юности отказался заниматься у гроссмейстера А. Толуша, одного из сильнейших игроков СССР, полагая это изменой своему первому тренеру, кандидату в мастера В. Заку. Позднее, выиграв чемпионат СССР, получил приглашения от обеих команд, занимавшихся подготовкой к матчу-реваншу на первенство мира между М. Талем и М. Ботвинником в 1961 году, но отверг оба предложения, полагая неэтичным столь близко знакомиться с подготовкой своих будущих потенциальных соперников.

С 1963 года член символического клуба победителей чемпионов мира Михаила Чигорина.

Является четырёхкратным чемпионом СССР по шахматам (1960, 1962, 1964, 1970), двукратным победителем межзональных турниров (1973, 1987) и матчей претендентов (1977, 1980) и пятикратным чемпионом Европы.

Кульминацией спортивной карьеры Корчного стали два матча за мировую шахматную корону с Анатолием Карповым. Оба матча проходили по «безлимитному» регламенту, до 6 побед без учёта ничьих. Соперник Корчного был на 20 лет моложе его, что отразилось на ходе затяжных, многомесячных поединков. Матч 1978 года в Багио, Филиппины, Корчной проиграл со счётом 5:6, уступив решающую, 32-ю партию. Матч 1981 года в Мерано, Италия, Корчной проиграл со счётом 2:6.

Корчной уступил Карпову также в финальном матче претендентов 1974 в Москве. В составе советской сборной Корчной становился победителем Шахматной олимпиады шесть раз.

Заслуженный мастер спорта СССР (1960; лишён звания в 1976 г.).

Победитель около ста международных турниров. Дважды принимал участие в матчах сборных СССР и мира. В матче 1970 года выступал за сборную СССР. В матче 1984 года играл за сборную мира.

Отказался возвращаться в СССР с турнира в Амстердаме (лето 1976), поселился в Швейцарии и получил в 1994 году швейцарское гражданство, выступал на международных соревнованиях за эту страну. В составе сборной Швейцарии десять раз участвовал в Шахматной олимпиаде. Наивысшее достижение швейцарской команды с участием Корчного — 6-е место.

Корчной являлся старейшим играющим гроссмейстером в мире. Многие^[кто?] считают Корчного сильнейшим игроком, который так и не стал чемпионом мира (другая кандидатура — Пауль Керес). В августе 2011 года, в возрасте 80 лет, выиграл ветеранский турнир в честь 100-летия М. М. Ботвинника.

Виктор Корчной скончался в Швейцарии 6 июня 2016 года на 86-м году жизни.

Эмиграция и её последствия

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

По свидетельству самого Корчного, уже в 1966 году на турнире в Германии ему предложили не возвращаться в СССР, но тогда он отклонил это предложение, о чём впоследствии сожалел: «потерял 11 лет человеческой жизни». Неуживчивость вкупе со спортивными успехами делала фигуру Корчного неудобной для советского спортивного руководства, но до 1974 года он продолжал успешно выступать.

В 1974 году после проигрыша претендентского матча Анатолию Карпову Корчной дал интервью в югославской печати и агентству ТАНЮГ, в котором допустил негативные высказывания в адрес победителя, а главное — дал понять, что его проигрыш был результатом давления «сверху». Реакция руководства Спорткомитета СССР, находившегося полностью на стороне Карпова, была крайне резкой. Было опубликовано коллективное письмо гроссмейстеров, осуждавших Корчного, ему уменьшили размер стипендии и запретили выезжать из СССР. Через год благодаря содействию Карпова Корчной снова стал выездным.

После этого, как только у гроссмейстера появилась такая возможность, в 1976 году во время шахматного турнира IBM в Амстердаме он, получив от Макса Эйве гарантии, что его шахматные звания и возможность выступать останутся в неприкосновенности, отказался возвращаться в СССР, попросив политического убежища в Нидерландах. Сам Корчной говорил, что основной причиной такого решения было желание продолжать играть в шахматы и бороться за титул чемпиона мира, в то время как Шахматная федерация СССР предпочла делать ставку на более молодых гроссмейстеров и возможностей для Корчного участвовать в международных соревнованиях высокого ранга становилось всё меньше.

В Нидерландах Корчному отказали в политическом убежище, дав только вид на жительство. Некоторое время он жил там, затем его приглашали в США, но он отказался и, наконец, поселился в Швейцарии, где получил политическое убежище, а позже — гражданство. За Швейцарию Корчной выступает на международных соревнованиях. В 1978 году был лишён советского гражданства.

Жене Корчного Белле (Изабелла Егишевна Маркарян; 1931—1995) и сыну Игорю (род. 1959) было отказано в выезде из СССР (они четыре раза подавали заявление на выезд в Израиль). По этому поводу, по запискам КГБ (№ 1167-А от 12.06.78 и № 2093-А от 30.10.78.) вышло специальное постановление Секретариата ЦК КПСС «О нежелательности выезда за границу семьи невозвращенца Корчного В. Л. и антиобщественных акциях членов его семьи». Игорь был исключён из института, его попытались призвать в армию, но он уклонялся от призыва в течение года (после службы в армии ему могли на законном основании запретить выезд из СССР как потенциальному носителю военных секретов), после чего сдался властям, был арестован и осуждён на два с половиной года заключения за уклонение от призыва. Хотя само по себе осуждение было формально законным, обставлено оно было как явное сведение счётов. Вышло даже специальное сообщение ТАСС: «Состоялся суд над сыном известного своим скандальным поведением гроссмейстера Корчного». Попытки гроссмейстера добиться освобождения сына и разрешения на выезд семье с помощью писем Л. И. Брежневу и обращений к «интеллигенции СССР» ни к чему не привели. Лишь через шесть лет семья (жена, сын и приёмная мать) смогла выехать.

Предпринимались попытки добиться пожизненной дисквалификации Корчного, бойкотировать его. Имя Корчного старались не упоминать в советских СМИ, во время матчей на первенство мира с Карповым его именовали «претендент», что превратило это слово в своеобразное ругательство. Официального бойкота Корчному никто не объявлял, но в некоторых случаях советские шахматисты демонстративно отказывались от участия в международных турнирах, если в них играл Корчной, ставя организаторов перед выбором: либо не позволять Корчному выступать, либо советская делегация бойкотирует турнир. При этом представители советских спортивных организаций заявляли: «Никакого бойкота нет, просто наши шахматисты не хотят встречаться с Корчным и совершенно самостоятельно отказываются ездить на турниры, где он выступает». Благодаря усилиям западных организаторов, не все поддавались на шантаж и Корчной имел возможность играть и зарабатывать себе на жизнь, однако, по подсчётам журналистов, из-за бойкота гроссмейстер лишился возможности участия в нескольких десятках турниров. Иногда страдали и посторонние. По утверждению Корчного, его друг, английский гроссмейстер Майкл Стин, за дружбу с гроссмейстером-невозвращенцем подвергся преследованию у себя на родине и после того, как ему не позволили участвовать в чемпионате Лондона, оставил шахматы.

Когда после побега из СССР Корчной продолжил успешно выступать и занимать высокие места в турнирах, его имя стало часто упоминаться в среде антисоветски настроенных эмигрантов. Но сам Корчной себя диссидентом никогда не называл. В книгах и интервью он подчёркивал, что единственной причиной эмиграции для него было желание продолжить профессиональную карьеру шахматиста, а единственной причиной выступлений против СССР, в том числе весьма резких, — давление с советской стороны.

Миллионы считают меня диссидентом, человеком, который боролся за то, чтобы Советский Союз распался. Но это не так. Я просто хотел играть в шахматы. И бежал из Союза, потому что моей карьере угрожала опасность. Не я первый начал, это советские власти втянули меня в войну. Можно считать так: борясь против СССР, я боролся за себя. В. Л. Корчной

В 1990 году вместе с другими диссидентами, объявленными в своё время врагами Советского Союза, Корчной был реабилитирован, восстановлен в гражданстве. Ему предлагали вернуться, но он категорически отказался, хотя после 1990 года постоянно бывал в России на шахматных турнирах.

В своих книгах Корчной рассказывает о травле, развёрнутой Советским Союзом против него после первого матча за шахматную корону с Анатолием Карповым. Крайне резок в суждениях, приводит много примеров «нечистоплотного» поведения великих шахматистов, с которыми ему приходилось иметь дело («Записки злодея»). Высказывает обиду на многих советских шахматистов, но особенно негативно говорит об Анатолии Карпове. Утверждал в интервью, что осуждающее его письмо в 1974 году было инспирировано Тиграном Петросяном. Некоторых из тех, к кому относился в целом спокойно, всё же упрекал в соучастии в неблаговидной деятельности Шахматной федерации СССР и Карпова. Так, Корчной говорил: «Я, естественно, союзник Каспарова в его противостоянии Карпову. Но вместе с тем, когда Каспаров братался с Кампоманесом ради достижения своих целей, мне становилось тошно…» Во время раскола мирового шахматного движения Корчной выступил в поддержку ФИДЕ, возглавляемой Кирсаном Илюмжиновым, и тех нововведений, против которых высказывались инициаторы создания ПША.

Творческий портрет

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Сам Виктор Корчной всегда говорил, что не считает себя каким-то особым талантом, а все его успехи, в том числе и шахматные, основаны на упорстве и настойчивости. Для Корчного был характерен очень тщательный, кропотливый анализ позиции, результатом которого нередко являются принципиально новые продолжения в известных вариантах или же «реабилитация» вариантов, признаваемых теорией сомнительными или вовсе плохими. При этом новое продолжение не ограничивается техническим анализом нескольких ходов, но создаёт новую концепцию игры для данного типа партий.

С конца 1950-х — начала 1960-х годов за Корчным закрепилась репутация «защитника», контратакующего шахматиста, который сознательно готов отдать противнику инициативу за материал (например, пешку), отбить атаку и реализовать материальный перевес. Однако такое представление было не более чем журналистским стереотипом — Корчной был активным, в высшей степени инициативным шахматистом — в том числе упорно и изобретательно играющим в защите.

Хотя имя Корчного нечасто встречается в теории дебютов, его идеи и разработки вошли в современные варианты большого числа начал. Признаны теорией и вошли в практику современных шахмат трактовка Корчным вариантов французской защиты, в которых наличие изолированной пешки окупается богатой фигурной игрой, системы Тартаковера — Бондаревского — Макогонова в ферзевом гамбите, открытого варианта испанской партии, ряд продолжений в новоиндийской защите и другие. Корчной обосновал парадоксальный выпад конём на четвёртом ходу чёрными в английском начале, проанализировал и начал применять вариант защиты Грюнфельда, который сейчас считается основным в этом дебюте. Исследовал многие варианты староиндийской защиты и являлся одним из наиболее успешных игроков белыми в староиндийской защите.

В турнирной борьбе для Корчного была характерна предельная концентрация на игре, как во время партии, так и в перерывах. В интервью самим гроссмейстером и знающими его людьми рассказывались истории о том, как за доской Корчной буквально забывал всё на свете.

В 1985—1993 годах Корчной "сыграл" партию с духом Гезы Мароци. Связь с Мароци "происходила" с помощью медиума Р. Ролланса. Корчной победил на 47-м ходу.

В 1972 году В. Корчной (вместе с М. Талем, Ю. Авербахом, М. Таймановым и А. Котовым) снялся в фильме «Гроссмейстер» (Ленфильм, сц. Л. Зорина, реж. С. Микаэлян) в роли тренера главного героя — шахматиста Сергея Хлебникова (Андрей Мягков). После отъезда Корчного из СССР фильм был снят с проката.

Книги, интервью

• «Антишахматы: Записки злодея. Возвращение невозвращенца». — М., 1992. ISBN 5-89959-001-7.
• «Избранные партии». — СПб., 1996. ISBN 5-87395-005-1 (ошибоч.).
• «Мои 55 побед белыми». — Russian Chess House, М., 2004. («Великие шахматисты мира»). ISBN 5-94693-031-1.
• «Мои 55 побед чёрными». — Russian Chess House, М., 2004. («Великие шахматисты мира»). ISBN 5-94693-032-X.
• «Шахматы без пощады: Секретные материалы политбюро, КГБ, спорткомитета». — М., 2006. ISBN 5-17-033432-X. ISBN 5-271-12663-3. ISBN 5-9578-2866-1.
• «КГБ играет в шахматы», послесловие Виктор Корчной.
• «Сицилианская защита. Атака Раузера» — Russian Chess House, М., 2008. («Шахматный университет»). ISBN 978-5-94693-151-9.

Документальные фильмы

• «Точка невозврата. Виктор Корчной». Россия, Телеканал НТВ, режиссёр Оксана Струтинская, 2010.
• «Виктор Корчной. Шахматы без пощады». Россия, Телекомпания «Вектор-Русь», режиссёр Алексей Водем, 2010.

Ссылки

• [ratings.fide.com/card.phtml?event=1300016 Личная карточка Виктора Корчного] на сайте ФИДЕ
• [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=15866 Партии Виктора Корчного] в базе Chessgames.com (англ.)
• [www.olimpbase.org/players/c6ak4qqi.html Личная карточка Виктора Корчного] на сайте OlimpBase.org
• [www.reporter.com.ua/cgi-bin/view_inter.pl?i_id=60 Интервью с гроссмейстером]
• [www.chesspro.ru/_events/2007/korchnoi.html ChessPro Интервью. Виктор Корчной]
• [www.krugosvet.ru/articles/105/1010569/1010569a1.htm Виктор Корчной в энциклопедии Кругосвет]
• [www.nashagazeta.ch/node/7224 Некоронованный победитель: Виктор Корчной]. Интервью «Нашей газете» (Швейцария)

Отрывок, характеризующий Корчной, Виктор Львович

Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.