Корчульская десантная операция

Корчульская десантная операция
Основной конфликт: Народно-освободительная война Югославии
Подготовка партизан к десанту на остров Корчула
Дата	22—24 апреля 1944
Место	Корчула, Независимое государство Хорватия
Итог	полная победа партизан, освобождение острова
Противники
Югославия Югославия Третий рейх Третий рейх
Командующие
Божо Божович Йозеф Киблер
Силы сторон
26-я далматинская дивизия: 1800 человек 118-я егерская дивизия: 1600 человек
Потери
1100 убитыми и ранеными 393 убитых и 485 раненых

Корчульская десантная операция (серб. Корчуланска десантна операција) или Десант 26-й далматинской дивизии НОАЮ на Корчулу (серб. Десант 26. далматинске дивизије НОВЈ на Корчулу) — морская десантная операция войск Народно-освободительной армии Югославии, состоявшаяся с 22 по 24 апреля 1944 на хорватском острове Корчула. В десанте участвовали 1800 солдат 26-й далматинской дивизии, которым противостоял гарнизон из 1600 человек — военнослужащих 118-й егерской дивизии.

Высадка с моря завершилась полной победой партизанских сил и окончательным освобождением острова: помимо большого количества трофейного вооружения, югославы захватили в плен несколько сот немецких военнослужащих, которые потом были демонстративно проведены по улицам нескольких городов Югославии. Операция позволила задержать 2-ю танковую армию, которая пыталась заблокировать пути к югославским островам Адриатического моря. Помимо всего прочего, эта победа стала реваншем за недавниее наступление немцев в рамках операции «Хербстгевиттер»; также этот морской десант стал первым в истории армии Югославии.

План атаки

Согласно плану командования дивизии, атака начиналась в ночь с 22 на 23 апреля: две группы югославских партизан должны были под прикрытием темноты перебраться с острова Вис на Корчулу и укрепиться в северной и южной части острова соответственно. Чтобы уничтожить локальные огневые точки противника, обеим группам давалось задание преодолеть сопротивление противника и занять местечко Блато, чтобы получить возможность обстреливать любую точку острова. Для завершения операции необходимо было нанести координированный удар по главному штабу войск противника и разрушить вражескую базу, после чего вернуться обратно на Вис.

Для того, чтобы гарантировать успех операции, командир 26-й дивизии, полковник Божо Божович 21 апреля силами трёх батальонов атаковал немецкий отряд численностью 200 человек близ Млета, чем вынудил немецкое командование перебросить стратегические резервы 118-й дивизии в Млет и отвлечь своё внимание от Корчулы. Это значительно облегчило задачу партизанам.

Силы сторон

В состав гарнизона острова входили всего 1600 военнослужащих 118-й егерской дивизии вермахта, а именно: 1-й и 2-й батальон 750-го полка и две батареи 668-го артиллерийского дивизиона. Против них было выставлено 1800 человек 26-й далматинской дивизии НОАЮ. В частности, в атаку были отправлены 1-я далматинская пролетарская ударная бригада (за исключением одного батальона), два батальона 11-й далматинской бригады, два батальона и рота миномётчиков 12-й далматинской бригады. Артиллерийскую поддержку дополнительно обеспечивали батарея горных орудий калибром 75 мм (шесть батальонов), а также миномётные батарея и две роты. Северной группой войск командовал руководитель 11-й бригады Борко Арсенич, южной группой войск командовал руководитель 1-й далматинской бригады Богдан Ступар. Штаб 4-го Приморского берегового сектора отправил в помощь партизанам шесть моторных лодок, восемь шлюпок и одно санитарное судно. Для прикрытия конвоя использовались два вооружённых корабля NB-3 и NB-4. Командиром этой импровизированной флотилии был капитан Йоже Врточник.

Ход операции

В ночь с 20 на 21 апреля в рамках подготовки к операции 11-я далматинская и 1-я далматинская бригады отправили три батальона (два из 11-й и один из 1-й) из Ластово в Млет, где нанесли отвлекающий удар. Атаке подвергся немецкий отряд в составе 200 человек. На следующую ночь из Пелешца во Млет было отправлено подкрепление, что отвлекло внимание немцев от Корчулы. Тем временем главная партизанская оперативная группа перебиралась с Виса на Корчулу. Все войска переправились уже к 5 часам утра 22 апреля. В составе южной группы были 1-й и 4-й батальоны 1-й далматинской бригады, два батальона из 11-й бригады, батарея горных орудий (всего четыре батальона). В составе северной группы были 12-я далматинская бригада (без двух батальонов) и 4-й батальон 1-й далматинской бригады (итого три батальона).

Планировалось, что битва начнётся в 6:30, однако из-за задержки некоторых отрядов, сражение началось только в 8:00. Под прикрытием тумана югославские партизаны подошли довольно близко к немцам и открыли огонь на поражение. Уже после первой атаки была преодолена первая линия обороны. За день югославы взяли местечко Блато, которое было стратегически важным на острове, не добравшись только до высоты 181. Также партизанами была захвачена батарея противника, а также подавлено сопротивление в Вела-Луке. В 23:00 началась скоординированная атака обеих групп партизанских войск: враг отступал на восток.

Вместе с тем немцы оказывали упорное сопротивление, защищаясь в бункерах, заманивая партизан на минные поля и безостановочно стреляя из пулемётов и артиллерийских орудий. Особенно жёсткие бои разгорелись около гор Святого Вито и Божьей Матери. Немцы долго удерживали эти вершины, ожидая прибытия подкрепления с часу на час. Однако в 11:00 утра югославы нанесли решающий удар и при поддержке артиллерии разгромили противника. В 16:00 командование немецкого гарнизона объявило о капитуляции.

Результаты

Победа югославских партизан позволила окончательно освободить острова в Адриатическом море от немецко-фашистских захватчиков. Благодарность маршалу Тито за победу над немецкими войсками выразил генерал Генри Мэйтленд Уилсон, отправив депешу 28 апреля 1944.

В результате боёв партизаны захватили четыре гаубицы калибром 75-мм, четыре противотанковых орудия, 10 тяжёлых пулемётов, 26 пулемётов-«шарацей» MG 42, пять миномётов калибром 81 мм, пять лёгких орудий и огромное количество пехотного оружия. Помимо этого, они разгромили полностью группировку у Млета. В бою было уничтожено 297 солдат и офицеров противника, ранено 439. Довольно много немцев попало в плен, и их демонстративно проводили по улицам нескольких освобождённых городов (например, в Комиже-на-Висе).

В битве понесли значительные потери солдаты 1-й далматинской бригады: были убиты командир 2-го батальона Марк Лагатор, заместитель политрука Иван Пивац и заместитель командира батальона, капитан Миле Маркович.

Литература

• [www.znaci.net/zb/4_5_26.htm Зборник докумената и података о Народноослободилачком рату, том V, књига 26], Војноисторијски институт, Београд
• [www.znaci.net/00001/4_12_4.htm Зборник докумената и података о Народноослободилачком рату, том XII, књига 4], Војноисторијски институт, Београд
• [www.znaci.net/00001/108.htm Мирко Нововић и Стеван Петковић, Прва далматинска пролетерска НОУ бригада], Војноисторијски институт, Београд 1986.
• [www.znaci.net/00001/125.htm Наша Прва далматинска, сјећања бораца], Слободна Далмација, Сплит 1982.
• Славко Дружијанић, Једанаеста далматинска (биоковска) бригада, Сплит 1987.
• [www.znaci.net/00001/80.htm" Никола Анић: ДВАНАЕСТА ДАЛМАТИНСКА УДАРНА БРИГАДА (ПРВА ОТОЧКА)], Домицил 12. далматинске НОУ бригаде, Супетар 1984.

Ссылки

• [www.vojska.net/eng/world-war-2/operation/herbstgewitter-1943/ Операция «Хербстгевиттер II»]  (англ.)
• [www.axishistory.com/index.php?id=960/ 118-я егерская дивизия на сайте AxisHistory.Com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Корчульская десантная операция

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.