Коршунов, Александр Фомич
Поделись знанием:
| Александр Фомич Ко́ршунов | |||||||
| белор. Аляксандр Фаміч Коршунаў | |||||||
 | |||||||
| Место рождения: |
д. Полишино, Горецкий уезд, Смоленская губерния, РСФСР, СССР | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место смерти: | |||||||
| Научная сфера: | |||||||
| Место работы: | |||||||
| Учёная степень: | |||||||
| Альма-матер: | |||||||
| Награды и премии: |
</td></tr> </table> Александр Фомич Ко́ршунов (белор. Аляксандр Фаміч Коршунаў; 1924—1991) — белорусский советский литературовед, текстолог. Кандидат филологических наук (1956). Лауреат Государственной премии Белорусской ССР имени Якуба Коласа (1980). СодержаниеБиографияРодился в деревне Полишино (ныне Горецкого района Могилёвской области, Беларусь). Участник Великой Отечественной войны. 27 сентября 1943 года был мобилизован в ряды РККА. В составе войск 3-го Белорусского фронта участвовал в боях за освобождение Орши, Витебска. 14 ноября 1943 года был тяжело ранен. После ампутации ноги в 1944 году демобилизован как инвалид Великой Отечественной войны. Окончил Белорусский государственный университет (1956). В 1954—1991 годах — в Академии наук Белорусской ССР, старший научный сотрудник Института литературы имени Янки Купалы. Умер 12 июля 1991 года в Минске[1]. Научная деятельностьИсследовал историю древней белорусской литературы, творчество Ф. Скорины, С. Будного, В. Тяпинского, А. Филипповича, церковно-полемическую и мемуарную литературу XVI—XVII веков. Подготовил к изданию «Баркулабовскую летопись» и «Письма» Ф. Кмиты-Чернобыльского, «Дневники» Ф. Евлашовского и Я. Цедровского, «Предисловия и послесловия» Ф. Скорины (совместно с Николаем Прошковичем, 1969). Библиография
Составитель «Хрэстаматыі па старажытнай беларускай літаратуры» (1959). Один из авторов «Гісторыі беларускай дакастрычніцкай літаратуры» (Т. 1; 1968), сборника «Иван Фёдоров и восточнославянское книгопечатание» (1984), учебных пособий. Награды
Напишите отзыв о статье "Коршунов, Александр Фомич"Примечания
Литература
Ссылки
Отрывок, характеризующий Коршунов, Александр ФомичКазалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов. Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит: – J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади. Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу. И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание. Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик. – «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна. «Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.] И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости. Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды. Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов. Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться? История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров. Категории:
Навигация | ||||||
