Косенко, Виктор Степанович

Косенко Виктор Степанович
Основная информация
Имя при рождении	укр. Косенко Віктор Степанович
Дата рождения	24 ноября 1896(1896-11-24)
Место рождения	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти	3 октября 1938(1938-10-03) (41 год)
Место смерти	Киев, УССР
Профессии	композитор, педагог, пианист
Награды

Ви́ктор Степа́нович Косе́нко (укр. Косенко Віктор Степанович; 11 ноября (23 ноября) 1896, Санкт-Петербург — 3 октября 1938, Киев) — украинский композитор, пианист, педагог, музыкант .

Биография

В 1918 году окончил Петроградскую консерваторию по классам композиции у Н. А. Соколова и фортепиано у И. Е. Миклашевской.

С 1918 преподавал в Музыкальном техникуме в Житомире (позднее — директор Житомирского музыкального училища, которому в 1938 году было присвоено его имя).

С 1929 преподавал в Киевском музыкально-драматическом институте (с 1932 — профессор).

В 1934—1937 работал в Киевской консерватории. В историю украинской музыки Косенко вошёл, прежде всего, как мастер лирических произведений. Его вокальное, камерное и симфоническое творчество наполнено романтическими интонациями славянской музыки и народной песни.

Одному из немногих украинских композиторов того времени, Косенко удалось получить европейское музыкальное образование. Его детство прошло в Варшаве. Он был настоящим вундеркиндом: уже в возрасте шести лет, не зная нот, он играл на слух «Патетическую сонату» Бетховена. Уникальные способности мальчика развивались под руководством профессоров Варшавской консерватории. Музыкальное образование Косенко продолжил у мэтров Петербургской консерватории. Её тогдашним директором был известный русский композитор Александр Глазунов. Оценив одарённость Косенко, Глазунов освободил его от платы за обучение. В Петербурге юный музыкант встречался с Рахманиновым, Скрябиным.

Большую часть жизни Косенко провёл в Житомире. Здесь он и его друзья-музыканты создали кружок деятелей искусств, которая не уступала столичной. По воспоминаниям певицы Зои Гайдай, их слушателями были, прежде всего, крестьяне, рабочие и солдаты. На жизнь молодой Косенко зарабатывал тапёром. По рассказам современников, зрители ходили по несколько раз на один фильм, чтобы насладиться чудесной игрой — ведь Косенко был пианистом-виртуозом.(Каждый раз он старался играть другую музыку к фильму)

Выступал как пианист с сольными концертами и в ансамблях. В своём творчестве, разнообразном по жанрам и преимущественно лирическом по характеру, В. Косенко опирался на традиции русской (П. И. Чайковский, С. В. Рахманинов, А. Н. Скрябин) и украинской классики (Н. В. Лысенко).

Композитор прожил всего 42 года. Умер в Киеве, похоронен на Байковом кладбище.

Уже будучи профессором Киевской консерватории, Косенко создал симфоническую «Молдавскую поэму», которую так и не смог услышать — она прозвучала лишь в наши дни. Он оставил после себя десятки произведений, которые вошли в золотой фонд украинской фортепианной музыки, среди них — Альбом детских пьес, на котором выросло много поколений юных пианистов Украины.

Сочинения

• Для оркестра
  • Героическая увертюра для симфонического оркестра (1932)
  • Молдавская поэма (1937)
  • Концерт для фортепиано с оркестром (1928, завершён Л. Ревуцким и Г. И. Майбородой)
• Камерные ансамбли, в том числе
  • трио 1927
  • соната для виолончели и фортепиано 1923
  • соната для скрипки и фортепиано 1927
  • Соната для альта и фортепиано 1928
• для фортепиано
  • 3 сонаты (1922, 1924, 1926-29)
  • 24 детских произведения (1936)
  • Этюды
  • Прелюдии
  • Поэмы и др.
• Сочинения для хора
• Романсы
• Песни
• Обработки украинских народных песен

Ссылки

• Косенко, Виктор Степанович: ноты произведений на International Music Score Library Project
• Косенко Виктор Степанович — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Косенко, Виктор Степанович

Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.