Космос-557

Космос-557
Спутник	Земли
Запуск	11 мая 1973 00:20:00 UTC
Ракета-носитель	Протон-К
Стартовая площадка	Байконур
Длительность полёта	10,98 дней
Сход с орбиты	22 мая 1973
NSSDC ID	[nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=1973-026A 1973-026A]
SCN	[www.n2yo.com/satellite/?s=06498 06498]
Технические характеристики
Масса	19,4 т.
Элементы орбиты
Наклонение	51,6°
Период обращения	89,1 мин
Апоцентр	225 км
Перицентр	206 км

«Ко́смос-557» — орбитальная космическая станция, по программе гражданских пилотируемых станций «Долговременная орбитальная станция» (ДОС) массой 19,4 т. Была выведена на орбиту ракетой-носителем «Протон-К» 11 мая 1973 г.

Перигей орбиты при выведении составлял 206 км, апогей — 225 км, наклонение — 51,6°.

После выведения на орбиту на станции была включена система ионной ориентации. Отказ датчика привёл к тому, что космический аппарат вошёл в режим автоколебаний, ракетные двигатели системы ориентации работали непрерывно, разворачивая станцию из одного крайнего положения в другое. Затем станция ушла из зоны радиовидимости. На следующем витке, когда радиосвязь восстановилась, оказалось, что всё топливо (перекись водорода) для двигателей системы ориентации было выработано. Солнечные батареи неориентированного космического аппарата вырабатывали недостаточно электроэнергии и через некоторое время аккумуляторы разрядились. Стыковка с ней для эксплуатации в пилотируемом режиме стала невозможной. 22 мая 1973 года, проработав 10,98 дней, неуправляемая станция вошла в плотные слои атмосферы над Боливией и прекратила существование.

Из соображений секретности станция не получила открытого названия «Салют-3», в советских средствах массовой информации было объявлено что «в СССР произведён запуск искусственного спутника Земли серии „Космос“ под номером 557». В США имела обозначение «Салют-3А».

Устройство станции

«Космос-557» представлял собой модифицированную станцию «Салют-1». Вместо четырёх солнечных батарей («крыльев»), установленных попарно на переходном и агрегатном отсеке, были установлены три поворотные на цилиндрической части малого диаметра рабочего отсека. Площадь солнечных батарей была увеличена с 28 м² (на «Салюте-1») до 60 м².

После гибели экипажа «Союза-11» (Добровольский, Волков, Пацаев) космические корабли серии «Союз» стали двухместными, соответственно станция была рассчитана на пребывание двух космонавтов. Также были другие изменения.

Орбитальная станция «Салют-4», запущенная 26 декабря 1974 года, имела конструкцию и устройство, аналогичное несостоявшейся орбитальной станции «Космос-557».

Литература

Константин Феоктистов. Траектория жизни. Между вчера и завтра.. — Москва: Вагриус, 2000. — С. 221-292. — 380 с. — (Мой 20 век). — 7000 экз. — ISBN 5-264-00383-1.

Орбитальные станции СССР и России «Салют»
Предыдущая станция: Салют-2	Следующая станция: Салют-3
Салют-1 (ДОС-1) | - (ДОС-2)² | Салют-2 (ОПС-1, Алмаз)¹ | Космос-557 (ДОС-3)¹ | Салют-3 (ОПС-2, Алмаз) | Салют-4 (ДОС-4) | Салют-5 (ОПС-3, Алмаз) | Салют-6 (ДОС-5-1) | Салют-7 (ДОС-5-2) | Мир (ДОС-6) | Мир-2 (ДОС-7)² ¹ Не использовались для пребывания человека в космосе ² Не выводились на орбиту

Отрывок, характеризующий Космос-557

Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.