Костелло, Джон
| Джон Мэри «Джек» Линч англ. John Mary "Jack" Lynch ирл. Seán A Mac Coisdealbha | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 18 февраля 1948 года — 13 июня 1951 года | |||
| Президент: | Шон Томас О’Келли | ||
| Предшественник: | Имон де Валера | ||
| Преемник: | Имон де Валера | ||
| 2 июня 1954 года — 20 марта 1957 года | |||
| Президент: | Шон Томас О’Келли | ||
| Предшественник: | Имон де Валера | ||
| Преемник: | Шон Лемасс | ||
| Рождение: | 20 июня 1891 Дублин, Ирландия | ||
| Смерть: | 5 января 1976 (84 года) Дублин, Ирландия | ||
| Супруга: | Ида Мария О'Мэлли | ||
| Дети: | 4 сыновей, 1 дочь | ||
| Партия: | Фине Гэл | ||
| Образование: | Дублинский университетский колледж Кингс-инн | ||
| Профессия: | Адвокат | ||
Джон Алоизиус Костелло (ирл. Seán Alabhaois Mac Coisdealbha, англ. John Aloysius Costello, 20 июня 1891, Дублин — 5 января 1976, Дублин) — ирландский юрист и политик, дважды премьер-министр Ирландии.
Джон Костелло родился в католической семье, имевшей происхождение от первых английских поселенцев, и закончил Университетский колледж Дублина, получив юридическое и лингвистическое образование. После стажировки в Кингс-инн в 1914 он приступил к адвокатской практике. В 1922 он поступил в администрацию генерального прокурора Ирландского Свободного государства, а в 1926 занял этот пост в правительстве Уильяма Косгрейва. После поражения Куманн на нГэдалл на парламентских выборах в 1932 Костелло потерял свой пост, но в 1933 был избран депутатом парламента от этой партии, вскоре преобразовавшейся в Фине Гэл, и находился в палате до 1969 с перерывом в 1943—1944, встав в резкую оппозицию к правительству де Валеры.
В 1948 Фианна Файл потеряла абсолютное большинство в парламенте, и все остальные политические партии заключили соглашение о формировании коалиционного правительства, однако лидер крупнейшей в правительстве Фине Гэл Ричард Мулкахи оказался неприемлемой фигурой для лидера Республиканской партии, социалиста и бывшего члена ИРА Шона Макбрайда, получившего портфель министра иностранных дел, и умеренный Костелло возглавил правительство. Основным его мероприятием на этом посту стал официальный выход Ирландии из Содружества наций в 1949, ликвидировавший двусмысленную ситуацию с Ирландией как республикой при формальном сохранении статуса доминиона. В 1950 министр здравоохранения Ноэль Браун предложил схему бесплатного государственного медицинского обслуживания матерей и детей до 16 лет, что вызвало сильное недовольство среди врачей и Католической церкви, опасавшейся государственного контроля за рождаемостью, и привело к отставке Брауна и тому, что правительство потеряло доверие двух независимых депутатов. На досрочных выборах в 1951 Фианна Файл восстановила большинство в парламенте, а Костелло стал лидером оппозиции.
В 1954 уже де Валера утратил парламентское доверие, и после очередных выборов Фине Гэл смогла сформировать коалиционный кабинет с лейбористами и рядом мелких партий. В 1955 Костелло удалось добиться принятия Ирландии в ООН, однако рост активности ИРА и экономические проблемы заставили Макбрайда в 1957 отказать в поддержке правительству. На очередных досрочных выборах Фианна Файл получила ошеломляющее большинство и сохранила власть на следующие 16 лет. Костелло, в 1959 отклонивший после отставки Мулкахи пост лидера Фине Гэл, сложил и пост лидера оппозиции, постепенно вернувшись к юриспруденции.
В 1948 Джон Костелло был избран членом Ирландской королевской академии, а в январе 1975 одновременно с де Валерой стал почётным гражданином Дублина.
Внешние ссылки
- [www.electionsireland.org/candidate.cfm?ID=1837 Электоральная история Костелло]
| |||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Костелло, Джон"
Отрывок, характеризующий Костелло, Джон
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
