Костричкин, Андрей Андреевич
Андрей Костричкин | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: | |
Дата смерти: |
28 февраля 1973 (71 год) |
Гражданство: | |
Профессия: | |
Карьера: | |
Направление: | |
Награды: |
Андре́й Андре́евич Костри́чкин (по некоторым источникам Александрович[1][2]) — советский актёр кино и театра, Заслуженный артист РСФСР (1935)
Содержание
Биография
Андрей Костричкин родился 24 августа 1901 года в Санкт-Петербурге.
В 1926 году он окончил киномастерскую ФЭКС («Фабрика эксцентрического актёра») и институт искусств в Ленинграде. В 1938—1941 годах актёр работал в ленинградском ТЮЗе, с 1942 года был актёром Блокадного театра (впоследствии — Драматический театр имени В. Ф. Комиссаржевской). Вместе со своими товарищами по «Фабрике эксцентрического актера», Андрей Костричкин принимал участие в создании немых фильмов «Мишки против Юденича», «Чёртово колесо», «Новый Вавилон». Самой успешной стала роль Акакия Акакиевича в экранизации повести «Шинель» Н. В. Гоголя. В результате, во многие последующие ленты Костричкина брали на роли «маленького человека»: Чучугин («Чужой пиджак»), Ян Кнукке («Женитьба Яна Кнукке»), Бирман («Города и годы»), Иванов («Двадцать два несчастья»), латинист «Тараканиус» («Кондуит»). В звуковом же кино Андрей Костричкин играл исключительно эпизодические роли — портье в фильме «Девушка спешит на свидание» (1936), старичок на свадьбе в картине «Чужая родня» (1955), Домовой в сказке «Снежная королева» (1966), дед Есенина в ленте «Пой песню, поэт…» (1971).
Жена — актриса Янина Жеймо. Дочь Янина Костричкина, работает над дублированием фильмов
Фильмография
- 1925 — Мишки против Юденича — белогвардеец
- 1926 — Шинель — Акакий Акакиевич Башмачкин
- 1926 — Чёртово колесо — ударник
- 1927 — С. В. Д. — Союз великого дела — слуга Медока
- 1927 — Братишка
- 1927 — Чужой пиджак — кассир Чучугин
- 1929 — Чёрный парус
- 1929 — Новый Вавилон — главный продавец
- 1930 — Мёртвая душа — душа общества
- 1930 — Наши девушки — техник Смирнов
- 1930 — Двадцать два несчастья — Иванов, кооператор
- 1930 — Города и годы — Альберт Бирман
- 1931 — Человек из тюрьмы — Карасёв, моряк
- 1931 — Кинометла № 3 — корреспондент
- 1932 — Ищу протекции — крестьянин Осечкин
- 1932 — Беглец
- 1932 — Три солдата
- 1933 — Первый взвод — Пётр, повар
- 1933 — Победители ночи
- 1934 — Анненковщина — Захар Васильевич
- 1934 — Поручик Киже — солдат (в титрах не указан)
- 1935 — Сокровище погибшего корабля — репортёр
- 1935 — Женитьба Яна Кнукке — Ян Кнукке
- 1936 — Девушка спешит на свидание — портье
- 1936 — Кондуит — латинист «Тараканиус»
- 1937 — Соловей — Волдыевский
- 1938 — Занзегур — полковник Деникина
- 1938 — Бакинцы— полковник Марков
- 1939 — Случай на полустанке — рассказчик во дворе
- 1940 — Станица Дальняя — дед Самсон
- 1945 — Давид Гурамишвили — химик
- 1947 — Поезд уходит в 10 — доктор
- 1947 — Пирогов — опоздавший
- 1955 — Следы на снегу — старик
- 1955 — Чужая родня — старичок на свадьбе
- 1956 — Костёр бессмертия — глухой
- 1956 — Дорога правды — отец Светы
- 1957 — Шторм — архитектор
- 1957 — Степан Кольчугин — глухой старик
- 1957 — На переломе — кассир
- 1959 — Неоплаченный долг — офицер
- 1961 — Две жизни — машинист
- 1961 — Чёртова дюжина
- 1964 — Казнёны на рассвете
- 1966 — Снежная королева — домовой
- 1966 — Три толстяка
- 1971 — Пой песню, поэт… — дед Есенина
Напишите отзыв о статье "Костричкин, Андрей Андреевич"
Примечания
Ссылки
- [www.rusactors.ru/k/kostrichkin/index.shtml Андрей Александрович Костричкин]
Отрывок, характеризующий Костричкин, Андрей Андреевич
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.