Костров, Ермил Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ермил Костров
Место рождения:

село Синеглинье, Вобловицкая волость, Вятская губерния

Место смерти:

Санкт-Петербург

Гражданство:

Российская империя

Род деятельности:

поэт, переводчик

Жанр:

классицизм, сентиментализм

Язык произведений:

русский

Ерми́л Ива́нович Костро́в (6 [17] января 1755, село Синеглинье, Вобловицкая волость, Вятская губерния — 9 [20] декабря 1796, Санкт-Петербург) — русский переводчик и поэт, который первым в России перевёл «Илиаду» Гомера и «Золотого осла» Апулея.





Биография

Ермил Костров родился в 1755 году в селе Синеглинье Вятской губернии (ныне — село Синегорье Нагорского района Кировской области), в семье дьяка Кострова Ивана Вуколовича и его супруги, Екатерины Артемьевны. Рано лишился отца (умер в 1756 году) и матери (1765 год). После смерти отца семья была переписана в экономические крестьяне. Учился в Вятской семинарии, с 1775 года — в Славяно-Греко-Латинской академии, затем на философском факультете Московского университета (1778—1780)[1].

Как пишет Пушкин, «Костров был от императрицы Екатерины именован университетским стихотворцем и в сем звании получал 1500 рублей жалования»[2]. Он хотел преподавать в Московском университете, но до кафедры допущен не был.

К Кострову участливо относился поэт Державин, в хороших отношениях с ним был Суворов, которому Костров посвятил ряд произведений. Но от нищеты спастись не удалось. Происхождение мешало реализовать все его возможности.

Когда наступали торжественные дни, Кострова искали по всему городу для сочинения стихов и находили обыкновенно в кабаке или у дьячка, великого пьяницы, с которым был он в тесной дружбе. Он несколько времени жил у Хераскова, который не давал ему напиваться. Это наскучило Кострову. Он однажды пропал. Его бросились искать по всей Москве и не нашли. Вдруг Херасков получает от него письмо из Казани. Костров благодарил его за все его милости, но, писал поэт, «воля для меня всего дороже».

А. С. Пушкин[2]

От неудовлетворённости Костров заболел и умер в полной нищете от перемежающейся лихорадки в 1796 году. «Костров на чердаке безвестно умирает» — писал в лицейские годы в стихотворении «К другу стихотворцу» Пушкин.

Творчество

Первыми его произведениями были оды архиепископу Платону, князю Потёмкину, Шувалову, Екатерине II, и другие, написанные в подражание Ломоносову, пестрящие церковнославянизмами, в духе нарождающегося сентиментализма. Вскоре Костров отказался от этого жанра, а перешёл к новым, разработанным к тому времени поэтами-лириками — песням и стихотворениям на случай. Но законы жанра диктуют свои правила. Кострову пришлось изменить и темы своих стихотворений. Если раньше он посвящал оды правителям, суворовским победам, мощи и величию прошедших времен, то теперь стал воспевать любовь, веселье, природу.

Язык его произведений также претерпел изменения, он стал простым и понятным, исчезли громоздкие фразы, его мелкие стихотворения — К бабочке, Клятва и другие — грациозны, легки и могут состязаться с лучшими лирическими произведениями XVIII века. Последней крупной работой Кострова стало прозаическое переложение Оссиана.

Оды Костров напечатал отдельным изданием, а прочие стихотворения помещал в «Московских ведомостях», «Приятном и полезном препровождении времени», «Собеседнике любителей российского слова», «Аонидах» Карамзина (1796) и других журналах.

Память

Сочинения

  • Полное собрание сочинений Ч. 1—2, СПб., 1802;
  • Сочинения, СПб., 1849 (совм. с соч. Аблесимова);
  • Сборник «Русская поэзия». Под ред. С. А. Венгерова. Т. 1. СПб., 1897;
  • Стихотворения. Поэты XVIII века. Т. 2. Л., 1958

Напишите отзыв о статье "Костров, Ермил Иванович"

Примечания

  1. [www.hist.msu.ru/Science/HisUni/Profess/Students/Studalph.htm Студенты Московского университета.]
  2. 1 2 [www.rvb.ru/pushkin/01text/08history/02articles/1097.htm А. С. Пушкин. Table-talk. "Херасков очень уважал Кострова..."]

Библиография

Ссылки

  • [kostrov.ouc.ru/ Сайт, посвящённый Ермилу Кострову]
  • [az.lib.ru/k/kostrow_ermil_iwanowich/ Lib.Ru - Классика: Костров Ермил Иванович: Собрание сочинений]
  • [books.google.com/books?id=SaAZAAAAYAAJ&printsec=frontcover Илиада (перевод Ермила Кострова)]
  • [books.google.com/books?id=ULgNAAAAIAAJ/ Сочиненiя Кострова, СПб., 1849] (см. также [books.google.com/books?id=NWgAAAAAcAAJ/ здесь])
  • [books.google.com/books?id=8UsBAAAAMAAJ/ Полное собраніе всѣхъ сочиненій и переводовъ въ стихахъ, части 1-2, СПб., 1802]

Отрывок, характеризующий Костров, Ермил Иванович

– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.