Кострома (госпитальное судно)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Кострома» — пароход Добровольного флота, госпитальное судно, сопровождавшее отряд Небогатова в составе 2-й Тихоокеанской эскадры и участвовавшее в Цусимском сражении.





Покупка

Весной 1888 года Добровольный флот принял решение о срочной покупке нового грузопассажирского судна для замены парохода «Кострома», погибшего на камнях у мыса Крильон 18 мая 1887 года. Строить судно на заказ не было времени, поэтому в Великобританию были направлены инспектор Добровольного флота М. Бахтин и инженер-механик Н. Вавилов с заданием приобрести уже построенное судно. В Ньюкасле на верфи фирмы «Hawthorn R & W. Leslie & Со» они купили новый пароход, только что получивший название «Port Caroline», на который в тот момент устанавливалась специально для него построенная машина фирмы «Wigham Richardson & Co».

Технические характеристики

  • Длина: 114,3 м
  • Ширина: 12,8 м
  • Скорость: 13 уз
  • Тип машины: паровая тройного расширения
  • Мощность: 2600 л. с.
  • Кол-во пассажиров:
    • В каютах: 23 × 2-го класса, 22 × 3-го класса
    • На палубе: 596—1327
  • Грузоподъёмность: 3574 т

История службы

18 февраля 1888 после подписания контракта на покупку пароход получил название «Кострома». Весной 1888 года прибыл в Одессу и был сразу введен в эксплуатацию на линии до Владивостока.

В 1897 году был использован для перевозки войск из Владивостока в Порт-Артур и доставки этих войск обратно в Россию.

В июне 1900 года использовался для перевозки войск, участвовавших в подавлении Боксёрского восстания.

С началом русско-японской войны в 1904 году в Одессе был переоборудован под госпиталь на 200 коек и включен в состав отряда контр-адмирала Н. И. Небогатова, с которым соединился 8 марта 1905 года в районе Суды.

14 мая 1905 года был захвачен японским вспомогательным крейсером «Садо-Мару» и отконвоирован в Сасебо. 14 июля того же года, в соответствии с Гаагской конвецией, был освобожден и вернулся во Владивосток. 10 сентября 1905 года вернулся в Одессу и в конце декабря был возвращен в состав Добровольного флота. 25 августа (7 сентября) 1913 года во время очередного рейса был выброшен штормом на Карагинскую косу п-ва Камчатка, названную в дальнейшем Костромской. Снять судно с отмели не успели, так как оно было разграблено японскими рыболовными бригадами. Остатки остова судна были переданы на строительство школы в с. Карага.

В 1998 году при сильном отливе недалеко от берега ещё можно было увидеть остатки механизмов судна.

Командный состав судна в 1905 году

Известные люди, служившие на корабле

Напишите отзыв о статье "Кострома (госпитальное судно)"

Примечания

Литература

  • Зуев Г. И. Госпитальные суда Российского флота в русско-японской войне 1904—1905 гг // Судостроение. — 1996. — N2-3. — С. 60-62.

Ссылки

  • [dobflot.ru/kostroma-2/ Добровольный флот России]
  • [www.blackseatrans.com/article.php?articleID=2297 Валерий Братушенко. Фрагменты истории «Добровольного флота»]
  • [ntic.msun.ru/ntic/exhibition/fesco/second/d24.html Реестр флота]
  • [web.archive.org/web/20071107161023/ntic.msun.ru/ntic/exhibition/fesco/pic/d24_1.jpg Фото]
  • [karaginzi.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=51:-lr-&catid=34:2011-06-23-11-41-14&Itemid=56 Статья — попытка свести воедино данные о Костроме ]

Отрывок, характеризующий Кострома (госпитальное судно)

«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.