Костёл Святого Казимира (Вильнюс)
| Костёл | |
Костёл Святого Казимира
Švento Kazimiero bažnyčia | |
 Костёл Святого Казимира | |
| Страна | Литва |
| Город | Вильнюс |
| Конфессия | Католицизм |
| Епархия | Вильнюсская |
| Орденская принадлежность | Иезуиты |
| Архитектурный стиль | барокко |
| Дата основания | 1604 |
| Строительство | 1604—1616 годы |
Костёл Свято́го Казими́ра (Švento Kazimiero bažnyčia, kościół Śwętego Kazimierza; с 1840 года до 1915 был православным кафедральным собором Святого Николая) — римско-католический иезуитский неприходской костёл в Вильнюсском деканате; первый образец стиля раннего барокко в Вильне. Располагается в Старом городе на улице Диджёйи 34 (Didžioji g. 34). Службы на литовском языке и, по воскресеньям, на русском языках.
Содержание
История
Костёл вместе с прилегающим монастырём строились иезуитами при щедрой финансовой поддержке Сигизмунда III и Льва Сапеги. Постройка была начата в 1596 году, а окончена в 1604 году. В основание костёла был положен больших размеров камень, найденный на Антокольских горах, откуда его притащили семьсот виленских мещан — усердных богомольцев; впереди процессии шествовали высшие сановники во главе с великим канцлером литовским Львом Сапегой. Камень с надписью был заложен в фундамент при торжественном богослужении. Одновременно рядом с костёлом был заложен монастырь для профессоров иезуитов. Костёл был освящён в честь святого Казимира 12 мая 1604 года.[1]
Храм неоднократно страдал от пожаров — в 1610 году, в 1655 году, когда город был взят войсками царя Алексея Михайловича, в 1707 и 1749 годах. Окончательно был достроен в 1616 году, отделка интерьера завершена в 1618 году. Боковые нефы превращены в отдельные часовни, над которыми сооружены открытые галереи.
Во время пожара 1749 года был уничтожен интерьер костёла, рухнули перекрытия купола. В 1750—1755 годах была произведена капитальная реконструкция храма под руководством архитектора Томаша Жебровского: восстановлен многоступенчатый купол в стиле барокко, были сооружены шлемы двух высоких башен, построены 13 алтарей в стиле позднего барокко под мрамор с множеством скульптур, изображающих святых, и роскошная костёльная кафедра. Во время реконструкции храма в боковых стенах были замурованы галереи По мнению некоторых исследователей, стиль элементов реконструкции указывает на то, что костёл восстанавливал архитектор Глаубиц.
С упразднением ордена иезуитов в 1773 году костёл перешёл в ведение ксендзов-эмеритов. Во время восстания Костюшко полковник Якуб Ясинский в 1794 году заключил в костёле 1013 русских пленных. В 1799 году храм стал приходским.
В 1812 году французы превратили его в склад зерна, нанеся значительный ущерб храму. В 1814 году[2] или, по другим сведениям, в 1815 году костёл под своё попечительство взяли монахи миссионеры и обновили его. В 1832 году костёл был закрыт и предназначен под православную церковь. По проекту академика А. И. Резанова во время реконструкции 1834—1837 годах были разрушены 10 алтарей и замечательная костёльная кафедра работы Глаубица. Перестройка и превращение в православный собор во имя святого Николая Чудотворца завершились к 1840 году; в сентябре 1840 года собор был освящён митрополитом Иосифом (Семашко). Наименование собора кафедральным последовало в 1844 году.
Во второй половине 1860-х годов виленский архитектор Н. М. Чагин дополнительно переделывал здание, придавая более «православный» вид: были снижены угловые башни фасада, на них помещены луковицеобразные купола, великокняжеская митра на центральном куполе заменена маковкой. Все купола были покрыты позолоченной жестью. К храму пристроен притвор с таким же луковицеобразным куполом, фасад храма искусно отделан. В костёле были снесены хоры, разрушен надгробный памятник польного гетмана литовского Винцента Госиевского, погибшего во время бунта войска в 1662 году (фигура возлежащего рыцаря из белого мрамора). В марте 1864 года был торжественно заложен новый иконостас по проекту академика А. И. Резанова, получившего за него на Всемирной выставке 1867 года в Париже золотую медаль. К скульптурным и живописным работам над этим алтарём были приглашены известные художники: образа нижнего яруса и образ Саваофа выполнил профессор К. Б. Вениг, иконы Спасителя в архиерейском облачении, Божией Матери, Иоанна Крестителя и образа верхнего третьего яруса принадлежали кисти профессора К. Д. Флавицкого, другие образа иконостаса написал академик Н. И. Тихобразов. Запрестольный образ Воскресения Господня был написан академиком В. В. Васильевым.
Снаружи на фронтоне средней башни в нишах третьего яруса художником Марьяновским по картонам Н. И. Тихобразова были написаны фрески, изображающие святого Николая, святого Александра Невского и святого Иосифа Обручника. По завершении работ по внутреннему и наружному украшению собор был торжественно освящён 22 октября 1867 года архиепископом Минским и Бобруйским Антонием (Зубко).[3]
Во время Первой мировой войны при немецкой оккупации Вильны в 1915 году храм стал гарнизонной протестантской церковью. При первом большевистском нашествии в 1919 году многотысячная толпа, собравшаяся в костёле, обороняла от ареста ксендза Мукермана, который в конце концов во избежание кровопролития сдался сам.
Храм был возвращён католикам и вместе с монастырём принадлежал иезуитам Польши. В 1922—1925 годах были отстроены хоры, но уже в отличном от прежнего виде, под руководством архитектора Боровского обновлён интерьер с устранением по возможности изменений, внесённых русскими архитекторами и художниками.
С 1940 года костёл и монастырь принадлежали иезуитам Литвы. При костёле в монастырском помещении действовала гимназия. Начиная с 1942 года здесь работала первая мужская гимназия мальчиков (бывшая литовская гимназия им. Витаутаса Великого), позже переименованная в среднюю школу имени А. Венуолиса, ныне иезуитская гимназия.
Во время Второй мировой войны снарядом снесло центральную и среднюю башни фасада. В 1942—1944 годах центральная башня (великокняжеская митра с крестом) была восстановлена по проекту архитектора Йонаса Мулокаса. Фасад с крестом так и не был отстроен. В 1948 году костёл Святого Казимира был закрыт. В 1965 году здание было заново отреставрировано (архитекторы Алдона Швабаускене, Витаутас Габрюнас) и в 1966 году здесь был открыт Музей атеизма.
В 1991 году костёл и монастырь были реставрированы и заново освящены. В части помещений монастыря размещается издательство «Айдай» („Aidai“), специализирующееся на издании религиозной и философской литературы.
Архитектура
Храм построен по образцу римских ранних безбашенных барочных костёлов (церковь Иль Джезу). В плане формы латинского креста, образуемого пересечением очень широкого и высокого продольного (центрального) и короткого поперечного нефов. Храм по существу трёхнефный, но боковые нефы представляют собой не соединённые друг с другом открытые капеллы. Это создаёт впечатление едва ли не прямоугольного объёма. Внутреннее пространство базиликальное.
Над средокрестием на восьмиугольном барабане поднимается высокий купол с фонарём. Диаметр купола составляет 17 м, высота — 40 м[4]. Это первый и самый большой купол в архитектуре Вильнюса[5]. Две высокие башни главного фасада отличают костёл от римского прототипа; двубашенный фасад стал характерной местной традицией.
Пристроенный в 1755 году притвор в стиле барокко внёс разнообразие в суровые и лаконичные формы храма. Пилястры и сложно профилированный карниз стен создают впечатление художественной целостности.
Традиции готики и позднего ренессанса (маньеризма) усматриваются в мощных контрфорсах боковых фасадов, круглых лестничных башнях по обе стороны пресбитерия, декоре сводов ризницы.
В храме имеются мемориальные таблицы в память святого Анджея Боболи, служившего в костёле в 1624—1630 и 1646—1652 годах, архитектора Йонаса Мулокаса, епископа Юлийонаса Стяпонавичюса.
Крипта
В церкви под алтарной частью находится крипта, в которой хранятся мощи святого Андрея Боболи. Стены крипты украшены религиозными рисунками и надписями на латинском языке.
- Kriptawkazimire1.jpg
Рисунок
- Kriptawkaximire3.jpg
Рисунок
- Kriptawkazimire2.jpg
Рисунок
- Kriptawkazimire4.jpg
Рисунок
- Moscibobobli.jpg
Мощи святого Андрея Боболи
Напишите отзыв о статье "Костёл Святого Казимира (Вильнюс)"
Примечания
- ↑ А. А. Виноградов. . Путеводитель по городу Вильне и его окрестностям. Со многими рисунками и новейшим планом, составленным по Высочайше конфирмованному. В 2-х частях. — Второе. — Вильна: Типография Штаба Виленского военного округа, 1908. — 74—75 с.
- ↑ А. А. Виноградов. . Путеводитель по городу Вильне и его окрестностям. Со многими рисунками и новейшим планом, составленным по Высочайше конфирмованному. В 2-х частях. — Второе. — Вильна: Типография Штаба Виленского военного округа, 1908. — 75 с.
- ↑ А. А. Виноградов. . Путеводитель по городу Вильне и его окрестностям. Со многими рисунками и новейшим планом, составленным по Высочайше конфирмованному. В 2-х частях. — Второе. — Вильна: Типография Штаба Виленского военного округа, 1908. — 78 с.
- ↑ А. Медонис. Туристу о Вильнюсе. Перевод с литовского языка. Вильнюс: Минтис, 1965. С. 73.
- ↑ А. Папшис. Вильнюс. Вильнюс: Минтис, 1977. С. 57.
Литература
- Wilno. Przewodnik krajoznawczy Juliusza Kłosa, Prof. Uniwersytetu St. Batorego. Wydanie trzecie poprawione po zgonie autora. Wilno, 1937. S. 176—179. (польск.)
- Памятники искусства Советского Союза. Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония. Справочник-путеводитель. Москва: Искусство. 1986. ISBN 5-210-00094-X. С. 400—401.
Ссылки
- [www.vilnius.skynet.lt/hramy12.html Костел Св. Казимира]
- [www.vilnius-tourism.lt/index.php/en/34321/ The Church of St Casimir] (англ.)
- [vilnius.lcn.lt/parapijos/kazimiero/ Vilniaus Šv. Kazimiero bažnyčia] (лит.)
Отрывок, характеризующий Костёл Святого Казимира (Вильнюс)
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
