Костёл Святого Симеона и Святой Елены (Минск)
| Католический храм | |
Костёл святого Симеона и святой Елены
Касцёл святога Сымона і святой Алены | |
 Костёл святого Симеона и святой Елены | |
| Страна | Беларусь |
| Город | Минск |
| Конфессия | Католицизм |
| Епархия | Минско-Могилёвский архидиоцез |
| Тип здания | Костёл |
| Архитектурный стиль | неороманский, неоготика с чертами модерна |
| Строитель | Эдвард Войнилович |
| Архитектор | Томаш Пайздерский |
| Основатель | Эдвард Войнилович |
| Строительство | 1905—1910 годы |
| Состояние | действует |
| Сайт | [chyrvony.by/ Официальный сайт] |
|
Объект Государственного списка историко-культурных ценностей Республики Беларусь, № 713Г000229 |
Костёл святого Симеона и святой Елены (белор. Касцёл святога Сымона і святой Алены, польск. Kościół św. Szymona i Heleny), часто называемый также Красным костёлом — наиболее известный католический храм Минска.
Административно относится к юго-восточному деканату Минско-Могилёвской архиепархии. Памятник архитектуры, включён в Государственный список историко-культурных ценностей Республики Беларусь (код 713Г000229)[1]. В ряде источников, включая воспоминания самого донатора храма Эдварда Войниловича, стиль храма характеризуется как неороманский[2], в ряде других, как неоготика с чертами модерна[1][3]
Костёл размещается на площади Независимости в непосредственной близости от Дома Правительства.
Содержание
История
Строительство храма началось в 1905 году. Строительством руководил минский дворянин Эдвард Войнилович[4], он же пожертвовал крупную сумму на строительство храма. Автором проекта стал польский архитектор Томаш Пайздерский. Костёл получил имена святых Симеона и Елены в память двух рано умерших детей Войниловича. Осенью 1908 года были завершены основные строительные работы, в 1909 году на башню подняты колокола, а 20 сентября 1910 года архиепископ Ключинский освятил храм[2]. Храм был целиком построен из красного кирпича, что принесло ему народное прозвище «Красный костёл».
В 1923 году почти все храмовые ценности были экспроприированы, а окончательно костёл был закрыт в 1932 году. Сначала в нём располагался Государственный польский театр БССР, затем он переоборудован под киностудию. В 1942 году во время оккупации города немецкими войсками храм был вновь открыт, но сразу после войны был закрыт и уже надолго. Существовали планы полного уничтожения здания, которые не были реализованы. В здании размещались службы киностудии, затем — Дом Кино Союза кинематографистов БССР и Музей истории белорусского кино.
В советское время здание подверглось перестройке — появились пристройки на левом боковом фасаде; три апсиды были соединены в одну. Вся живопись в интерьере была закрашена, но несмотря на это храм был объявлен памятником архитектуры республиканского значения. В 1970-е гт. сделаны новые витражи, которые воплощали аллегории пяти искусств, автором которых был белорусский художник-монументалист Гавриил Ващенко[5], а также люстры из меди.
В 1990 году костёл святых Симона и Елены был возвращён Католической церкви. В ходе немедленно начавшихся реставрационных работ на сводах и в пресвитерии были расчищены росписи. В 1996 году у костёла была установлена скульптура Архангела Михаила, пронзающего змея. В 2000 году был установлен памятник «Колокол Нагасаки».
Архитектура
Костёл святого Симеона и святой Елены представляет собой пятинефную, трёхбашенную базилику асимметричной объёмно-пространственной композиции с мощным трансептом, торцы которого решены так же как и главный фасад — с большим окном-розой под треугольным фронтоном. Первоначально храм имел три апсиды в конце каждого нефа, но после перестройки в советский период они были объединены в одну центральную полуцилиндрическую апсиду[2].
Ядром архитектурной композиции является 50-метровая прямоугольная четырёхъярусная башня в юго-восточной части[3]. Необычно то, что две шатровые малые башни костёла поставлен не на главном фасаде, а по бокам алтарной части.
Высота зала для богослужений составляет 14,83 м, башни-колокольни — 50 м, двух малых башен — 36 м. Ширина главного фасада составляет 45 м.
Скульптуры были выполнены скульптором Зигмундом Отто, ему же принадлежит авторство амвона, ограждений, бронзовых деталей. Живопись на сводах и стенах, оконные витражи принадлежали авторству художника Франциска Бруздовича[2].
Галерея
- Kosciol Sw Szymona i Sw Heleny Minsk - 2013 AD d.JPG
Главный фасад
- Вул. Савецкая, 15 -2.JPG
Вид сбоку
- Kosciol Sw Szymona i Sw Heleny Minsk - 2013 AD f.JPG
Вид со стороны почтамта
- RedChurh100a.jpg
Внутреннее убранство костёла, приуроченное к его 100-летию
- Čyrvony kaścioł - Miensk.jpg
Вид с высоты птичьего полёта
- Belarus-Minsk-Church of Simon and Helena-3.jpg
Вид со стороны Дома правительства
- Red church.JPG
Утки перед костёлом
- Red Church (Mensk).JPG
Вид со стороны педуниверситета
- Kosciol Sw Szymona i Sw Heleny - plebania - Minsk - 2013 AD.JPG
Плебания костёла
См. также
Напишите отзыв о статье "Костёл Святого Симеона и Святой Елены (Минск)"
Примечания
- ↑ 1 2 [orda.of.by/.lib/spik/minsk/188?m=39,47.2 Збор помнікаў гісторыі і культуры. Мінск. Стр. 188]
- ↑ 1 2 3 4 [www.radzima.org/be/minsk/2989.html Касцёл Святых Сымона й Алены]
- ↑ 1 2 [orda.of.by/.add/gallery.php?minsk/symon/art/abes «Архітэктура Беларусі. Энцыклапедычны даведнік». Мінск, «Беларуская Энцыклапедыя імя Петруся Броўкі», 1993 год. 620 стар. ISBN 5-85700-078-5.]
- ↑ [www.pawet.net/library/history/bel_history/_memoirs/012/Эдвард_Войнилович._Воспоминания.html Эдвард Войнилович. Воспоминания] (Проверено 30 октября 2012)
- ↑ [minsknews.by/culture/narodnyiy-hudozhnik-belarusi-gavriil-vashhenko-shestidesyatniki-byili-ershistee/ Народный художник Беларуси Гавриил Ващенко: «Шестидесятники были ершистее»]
Ссылки
- [chyrvony.by/ Официальная страница прихода Св. Симеона и Св. Елены в Минске]
- [minsk-old-new.com/minsk-2727.htm Красный костел] (Проверено 30 октября 2012)
- [www.catholic.by/2/belarus/dioceses/minsk-mohilev/100333.html Храм на сайте Католической церкви в Белоруссии]
- [www.radzima.org/be/minsk/2989.html Касцёл Святых Сымона й Алены]
- [orda.of.by/.add/gallery.php?minsk/symon/art/abes «Архітэктура Беларусі. Энцыклапедычны даведнік». Мінск, «Беларуская Энцыклапедыя імя Петруся Броўкі», 1993 год. 620 стар. ISBN 5-85700-078-5.]
- [www.minsk-old-new.com/minsk-2727.htm «Красный костел» на сайте «Минск старый и новый»]
- [globus.tut.by/minsk/symon_gallery.htm Снимки на Globus.tut.by]
- [spadchyna.net/index.php?option=com_content&view=article&id=151&Itemid=165 Владислав Завальнюк]
- [zviazda.by/2014/12/62825.html Таямницы Чырвонага касцёла] // Газета "Звязда" (белор.)
| ||||||||||
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Касцёл Святога Сымона і Святой Алены (белор.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Костёл Святого Симеона и Святой Елены (Минск)
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
