Костёр пылающий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Костёр пылающий
Le brasier ardent
Жанр

мелодрама

Режиссёр

Иван Мозжухин

Продюсер

фр. Alexandre Kamenka

Автор
сценария

Иван Мозжухин

В главных
ролях

Иван Мозжухин
Наталия Лисенко
Николай Колин

Оператор

фр. Joseph-Louis Mundwiller

Кинокомпания

фр. Societe de Films Albatros

Страна

Франция

Год

1923

IMDb

ID 0293777

К:Фильмы 1923 года

Костёр пылающий (фр. Le brasier ardent) — немой фильм Ивана Мозжухина, созданный в 1922 году по оригинальному сценарию самого Ивана Мозжухина и вышедший в прокат в августе 1923 года.





Сюжет

Кошмарный сон мучает женщину. Пылающий костёр и в нём — удивительный образ то ли человека, то ли дьявола соблазняет, привлекает её. И она бежит в страхе.

Пробуждение. Ночной страх ушёл, а женщина смеётся над книгой «Детектив Z», откуда она и пришёл к ней в сон зрительный образ эксцентричного, бесконечно разного, соблазнительного молодого человека.

Сейчас это богатая женщина, окружённая слугами, почти чудесно устроенным технически бытом. Зрителю неизвестна точно её судьба до замужества, но прошлое её темно, и она не хочет его вспоминать. Лишь сама сцена знакомства с будущим мужем ею часто вспоминается.

Муж — бизнесмен из Южной Америки, в Париже то ли в отпуске (как он говорит), то ли по делам (как становится понятно из нескольких деловых эпизодов). В конце концов, свадебный контракт заключён, куплена недвижимость, дела завершены — и он собирается вернуться с женой в Южную Америку, не видя к этому никаких препятствий.

Несмотря на доверие к жене, у него есть неопределённые подозрения. Ибо она молода, и у неё есть поклонники. Нам показывают несколько сцен, в которых настроение пары супругов меняется от счастливо-наивного до остервенело-озлобленного. И когда муж сообщает, что ничто их здесь не держит — и он, и она произносят, каждый про себя и для себя — она: «Ах, как я люблю Париж!», он: «Ненавистный город!».

Она едет в «Дерби», к поклонникам. За кадром как будто звучит мистическое «Куда ты собираешься, женщина? Остановись!» — повтором из кошмарного сна. Муж гонится за ней.

Муж попадает в совершенно сюрреалистическое агентство «Найдём всё», где подписывает контракт о возвращении ему в краткий срок (2 месяца) расположения и нежности жены. Он сам выбирает — какой детектив с ним будет работать. Зрителю (но, понятное дело, не мужу) видно, что это тот самый «детектив Z» и мужчина из кошмара.

Вернувшись домой, муж обнаруживает пропажу документов о покупке недвижимости, а кстати появившийся детектив оказывается вынужден «начать расследование» и этой пропажи. Хотя ему и зрителю с первых шагов очевидно, что документы украдены и спрятаны женой.

Детектив находит документы, но говорит женщине — «Ответьте мне искренне, что держит Вас тут?», подразумевая наличие любовника или какой-то тайны. И получает предельно искренний ответ — «Сам Париж». С которым соглашается. И отдаёт портфель с документами ей, с условием, что если она изменит своё решение — она его ему вернёт.

После разнообразных перипетий детектив и женщина неоднократно, но каждый раз не договаривая и не решаясь сделать последний шаг, демонстрируют зрителю, что очарованы друг другом. Из последних сил удерживаясь от того, чтобы продемонстрировать это и мужу.

Детектив мучительно ищет — что же сделать такое, что могло бы изменить отношение женщины к городу, к возможному отъезду. И вот кульминация. Сцена в кафе «Монмартр». Он объявляет, что будет играть «дъявольскую музыку» — и та девушка, что протанцует дольше других — получит тысячу франков. В финале этой сцены, более жесктокой и дикой, нежели ночной кошмар, замертво падает победительница этого состязания. И Женщина покидает кафе, в страхе от этого города и того, что в нём есть. И возвращает докумеенты, отсутствие которых — препятствие к возвращению в Южную Америку...

На судне «Свобода» через Атлантику плывёт один муж. Он принял такое решение.

Съёмочная группа

В ролях

Интересные факты

  • В фильме не упоминаются имена — даже подписи во всех документах по ходу сюжета выглядят как «Муж», «Детектив», «Председатель»…

В советском прокате

Под названием «Гримасы Парижа» этот фильм с успехом демонстрировался и в советском прокате.

Напишите отзыв о статье "Костёр пылающий"

Ссылки

  • [seance.ru/blog/video/mozhuhin_wordorder Лекция Алексея Гусева о фильме] на сайте журнала «Сеанс»

Отрывок, характеризующий Костёр пылающий

Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.