Котвич, Владислав Людвигович

Владислав Людвигович Котвич
польск. Władysław Kotwicz
Дата рождения:	20 марта 1872(1872-03-20)
Место рождения:	д. Оссовье, Лидский уезд, Виленская губерния, Российская империя ныне Лидский район, Гродненская область
Дата смерти:	3 октября 1944(1944-10-03) (72 года)
Место смерти:	д. Чарный Бор близ Вильнюса, ныне Вильнюсский район, Литва
Страна:	Российская империя, Польша
Научная сфера:	востоковедение, монголоведение, тюркология
Место работы:	Петербургский университет, Петербургский институт живых восточных языков, университет имени Яна Казимира
Альма-матер:	Петербургский университет

Владислав Людвигович Котвич (польск. Władysław Kotwicz; 20 марта 1872, деревня Оссовье, около Лиды (ныне территория Белоруссии) — 3 октября 1944, деревня Чарный Бор под Вильнюсом) — русский и польский лингвист (работал в 1891—1924 в России), востоковед, специализировавшийся, главным образом, в области языков монгольской группы алтайской семьи. Член-корреспондент Российской академии наук (1923), действительный член Польской академии знаний, председатель Польского востоковедческого общества (1922—1936).

Жизнь и деятельность

В 1891 Котвич начал учёбу в Петербургском университете на факультете востоковедения, специализировался в области языков монгольской группы, а также изучал маньчжурский и китайский языки. После четырех лет учёбы он начал службу в качестве чиновника канцелярии министра финансов (1895). Научную деятельность в университете ему было суждено начать лишь в 1900 году, которую он до 1917 года соединял с службой чиновника. Кстати, она давала ему возможность знакомства с рядом влиятельных особ в научной, хозяйственной и политической жизни Монголии.

Начать научную работу в университете Котвич смог только после защиты докторской диссертации и получения им звания приват-доцента. Сразу же в 1900 году он получил и должность заведующего кафедрой монгольской филологии. Однако штатной должности доцента ему пришлось ждать до 1917 года. Звание профессора Котвич получил в 1923 году.

Котвич участвовал в нескольких научных экспедициях в Калмыкию (1894, 1896, 1910, 1917), но наиболее значимым научным путешествием была экспедиция в Северную Монголию (1912), где он изучал древнетюркские рунические надписи, а также монастырь в Эрдэни-Дзу (XVI в.), расположенный в четырёхстах километрах к западу от Урги (ныне Улан-Батор).

После Октябрьской революции Котвич занимался созданием Центрального института живых восточных языков. Организационная работа продолжалась до осени 1920 года. И в это же время он был назначен директором вновь созданного института, функции которого он выполнял до 1922 года.

Именно в 1922 году Котвич получил сразу два приглашения на работу в Польшу: в Ягеллонский университет в Кракове и в университет имени Яна Казимира во Львове. Котвич выбрал Львов предположительно потому, что ректорская администрация Львовского университета намеревалась открыть крупный институт востоковедения. Поэтому их приглашение представлялось учёному более перспективным. В 1923 г. репатриировался в Польшу, в 1924 году приехал во Львов и сразу же получил должность заведующего специально созданной для него кафедрой филологии Дальнего Востока.

В это же время было создано Польское востоковедческое общество и его председателем избрали Котвича, который эту функцию исполнял до самой смерти. В 1927 году он стал еще и главным редактором журнала «Rocznik Orientalistyczny» (Востоковедческий ежегодник). В 1902 году он организовал серию «Collectanea Orientalia» (Востоковедческий сборник), которую сам же и финансировал (до 1939 года вышло 16 его выпусков, после войны продолжения не последовало).

В течение многих послевоенных лет Котвич считался одним из самых известных алтаеведов. Ученый был убежден в том, что алтайские языки имеют общее происхождение. Эта точка зрения носила спорный характер и критиковалась, но Котвич к этой проблеме относился довольно скептически (он попросту не обращал внимания на подобного рода утверждения). И предполагал скорее существование в далеком прошлом довольно тесной языковой общности, охватывающей три группы: тюркскую, монгольскую и тунгусо-маньчжурскую, о чем писал в своем труде «Studia nad językami ałtajskimi» (Исследования алтайских языков) на страницах 313—314.

Малоизвестным интересным фактом из жизни ученого является то, что он в 1940 году в Вильнюсе издал «Грамматику литовского языка. Краткий курс» (137 стр.).

В настоящее время рукописи и другие материалы, оставшиеся после смерти Котвича, находятся в научном архиве Польской Академии Наук и Польской Академии Умений в Кракове.

Важнейшие труды Котвича (опубликовал около 150 работ)

• 1902 Лекции по грамматике монгольского языка. Санкт-Петербург, 1902;
• 1905 Калмыцкие загадки и пословицы;
• 1909 Материалы для изучения тунгусских наречий // Живая старина. 1909;
• 1911 Обзор современной постановки изучения восточных языков за границей, 1911;
• 1914 Краткий обзор истории и современного политического положения Монголии, 1914;
• 1915 [freekalmykia.org/misc/Tod/Kotvich/kotvich.pdf Опыт грамматики калмыцкого разговорного языка]. Петроград (второе издание: Жевница под Прагой, 1929);
• 1917 Монгольские надписи в Эрдени-дзу // Сб. Музея антропологии и этнографии при Российской АН, т. 5, в. 1, П., 1917;
• 1919 Русские архивные документы по сношениям с ойратами в XVII—XVIII вв. // Известия Российской Академии наук. 1919. № 12—15;
• 1936 Les pronoms dans les langues altaїques, Kraków;
• 1939 La langue mongole, parlée par les Ouigours Jaunes près de Kan-tcheou, Wilno.
• 1948 Contribution à ľhistoire de ľAsie Centrale // Rocznik Orientalistyczny.

Важнейшие посмертные публикации его трудов

• 1948 Józef Kowalewski orientalista (1801—1878), Wrocław;
• 1951 «Studia nad językami ałtajskimi», Rocznik Orientalistyczny 16 [1951]: 1-317.

Источники

• M. Lewicki. Władysław Kotwicz (20.III 1872 — 3.X 1944) // w: Rocznik Orientalistyczny 16 (1953): XI—XXIX.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50841.ln-ru Профиль Владислава Людвиговича Котвича] на официальном сайте РАН
• Котвич Владислав Людвигович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Сидорчук И. В., Ростовцев Е. А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/419.html Котвич Владислав Людвигович] // Биографика СПбГУ

Отрывок, характеризующий Котвич, Владислав Людвигович

На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников: