Котека

Котека (koteka), или холим (holim) — своеобразный футляр для пениса (фаллокрипт), который традиционно носят мужчины некоторых (в основном, высокогорных) этнических групп в Новой Гвинее, чтобы прикрывать гениталии. Обычно их делают из плода высушенной тыквы-калебаса (Lagenaria siceraria), хотя могут использоваться плоды и других растений, например из кувшинки хищного растения из рода Непентес (непентеса удивительного). К основанию котеки прикреплена небольшая петля из растительного волокна, которую надевают вокруг мошонки. Вторая петля надевается вокруг груди или живота и прикреплена к основной части котеки. Мужчины выбирают себе котеки, похожие на те, что носят остальные мужчины в их культурной группе. Например, племя яли предпочитает длинные тонкие котеки, которые удерживаются на месте с помощью нескольких ротанговых обручей, носимых на пояснице. Мужчины из Тиома носят две тыквы, удерживаемые полоской ткани и используют пространство между тыквами для ношения мелких предметов, например монет или табака.

Разновидности

Существует большое разнообразие котек, различающихся по форме и длине. Мальчики и мужчины могут носить прямые и короткие котеки, длина которых варьируется от 10 до 20 см (их, как правило, носят во время какой-то энергичной работы или же во время боя). Существуют и более длинные, прямые котеки, длина которых достигает 60 и более сантиметров (то есть могут быть выше плеча), а также средние по длине изогнутые котеки. По котекам, как правило, можно определить принадлежность человека к тому или иному племени. Например, представители племени яли (Yali) носят длинные, тонкие фаллокрипты, в то время как представители племени тиом (Tiom) носят двойные котеки, в пространстве между которыми переносят небольшие предметы, например деньги или табак. Мальчики начинают носить котеки, как правило, с 4—5 лет и носят непрерывно на протяжении всей жизни, снимая их только во время мочеиспускания и полового контакта.

Использование

Котеки, украшенные перьями, бисером, ракушками, надевают во время традиционных церемоний. Наиболее искусно сделанные котеки продают в качестве сувениров туристам, они далеко не всегда похожи на те, что используются на церемониях.

Фаллокрипт может быть просто украшением, висящим на мужских гениталиях как часть культуры, для церемониального использования или просто для красоты. Среди множества древних и современных народностей Океании, Африки и многих частей Америки он был (а в некоторых местах и остаётся) обычной формой украшений. Некоторые аборигенные народы Австралии носят украшенные резьбой ракушки, называемые Lonka Lonka. Они подвешиваются на гениталии с помощью ремешка, сплетённого из человеческих волос. Они зачастую украшены гравировкой в виде геометрических фигур. Некоторые южноамериканские народности в ритуальных целях носили тяжёлые, вырезанные из жадеита или другого камня украшения в качестве пирсинга на коже пениса и мошонки.

Культурное значение

Котека — это традиционная одежда в некоторых высокогорных племенах Новой Гвинеи. Котеки носят без другой одежды, подвешенными в направленном вверх положении (смотрите [www.trekearth.com/gallery/Asia/Indonesia/photo363660.htm фото]).

В целом котеки не имеют какого-либо символического значения. Они лишь используются для прикрытия гениталий мужчины. Однако среди отдельных племён папуасов им находится и другое применение. Например, представители народности эипо (Eipo), когда очень разозлены или боятся чего-то, хватаются руками за котеки. Иногда они даже ослабляют верёвку, за счёт которой котека держится на теле, и, подпрыгивая, размахивают котекой, очевидно провоцируя врага.

Многие племена можно различить по способу, которым они носят котеки: направленными прямо вбок, прямо вверх или под определённым углом. Диаметр котеки также служит отличительным признаком. Вопреки распространённому мнению, практически не существует связи между размером котеки и социальным статусом её владельца. Котеки разных размеров служат для разных целей: очень короткие надевают когда собираются выполнять какую-то работу, а более длинные и искусно сделанные — по случаю праздника. Котеку изготавливают из специально выращенной тыквы, к которой, чтобы она лучше вытягивалась по мере роста, привязывают тяжесть в виде камня. Желаемую кривизну тыкве придают, перетягивая её шнурами, чтобы ограничить рост в определённых направлениях. В результате тыква может принять весьма причудливую форму. После созревания тыквы из неё выскабливают сердцевину и высушивают. Иногда плод пропитывают пчелиным воском или смолой местных растений. Котека может быть раскрашенной, а также иметь украшения в виде ракушек, перьев и т. п.

Социолингвистически и политически термин котека в наши дни служит названием племенных групп, населяющих высокогорные местности Новой Гвинеи. Например, в Западном Папуа в настоящее время существует ассоциация племён Котека (Koteka Tribal Assembly). Раньше термин котека никогда не использовался для идентификации социальной или этнической группы.

Обычно предполагается, что в ношении котеки имеется элемент демонстрации сексуальной силы, однако сами аборигены утверждают, что носят их только чтобы прикрывать .

Попытки запрещения

В 1971—1972 годах правительство проводило так называемую «Operasi Koteka» (операцию «котека»), которая предусматривала попытки убедить людей носить шорты и рубашки, потому что такая одежда более «современна» (специально для закупки одежды для папуасов индонезийское правительство ежегодно выделяло около 100 млн индонезийских рупий). Но поскольку у людей не было ни сменных комплектов одежды, ни мыла, чтобы стирать, нестираная одежда стала вызывать кожные заболевания. Существуют также отчёты, в которых говорится о том, что некоторые мужчины носили шорты в качестве головного убора, а женщины использовали платья в качестве мешков для переноски груза.

Кроме того, программа включала в себя строительство дорог, рыбных прудов, внедрение новых сельскохозяйственных культур (прежде всего риса). Таким образом, её основной целью было повышения уровня жизни коренных жителей провинции. Тем не менее правительственная программа не нашла поддержки среди местных папуасов. В конце концов, правительственная кампания была отменена. Тем не менее, ношение западной одежды считается обязательным в правительственных зданиях и в школах. Однако для посещения церкви котека считается вполне подходящим одеянием.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

См. также

• Гульфик

Ссылки

• [www.westpapua.ca/?q=en/node/43 «Koteka! Size is Not a Sign of Status»] Статья на веб-сайте West Papua Action Network.
• "Tribe caught in a time warp, " by Kenneth L. Whiting, Chicago Sun-Times, May 14, 1987, page 47.
• "Stone Age Ways Surviving, Barely, " by Calvin Sims, New York Times, March 11, 2001, page 1.8. (Also linked at environment.uchicago.edu/studies/courses/archive/2001/es212/daily_notes/stoneage.doc)
• [www.art-pacific.com/artifacts/nuguinea/bilas/phalloco.htm Phallocrypts from Papua New Guinea and Papua (Irian Jaya), Indonesia] Статья на веб-сайте Art-Pacific.com. Note illustration of man wearing a «koteka» made from a flashlight rather than a gourd.
• [www.livingstone.cz/tamtamy/?acc=etnicke_skupiny&lang=eng The Dani in the Baliem Valley] Статья на веб-сайте: Tom-Toms of Time: Mysterious Indonesia.
• [www.pilotguides.com/destination_guide/pacific/papua_new_guinea/penis_gourds.php Penis Gourds from Papua New Guinea] Статья на веб-сайте «Pilot Destination Guide».
• [rbg-web2.rbge.org.uk/ethnobotany/Yali2.pdf Ethnobotany of the Yali of West Papua] by William Milliken, Royal Botanic Garden, Edinburgh.
• [mkat.iwf.de/index.asp?Signatur=E+2654 Eipo (West New Guinea, Central Highlands) — Making a Penis Gourd (Sanyum)] (in German) by Franz Simon and Wulf Schiefenhövel. IWFMedia Catalog page for 15-minute video filmed in 1976 showing the construction of a penis gourd. Small preview of entire video is available on the page.
• «Lipstick Girls» and «Fallen Women»: AIDS and Conspiratorial Thinking in Papua, Indonesia, " by Leslie Butt. Cultural Anthropology, August 2005, Volume 20, Issue 3, page 412.
• "Indonesia: Cover up, " The Economist. July 29, 1995, Volume 336, Issue 7925, page 28.
• Ucko, Peter J. (1969): «Penis sheaths: a comparative study.» in Proceedings of the Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland for 1969.

Отрывок, характеризующий Котека

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.