Котляревский, Нестор Александрович

Нестор Александрович Котляревский
Род деятельности:	литературовед, критик
Дата рождения:	21 января (2 февраля) 1863(1863-02-02)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	12 мая 1925(1925-05-12) (62 года)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Отец:	Александр Александрович Котляревский

Не́стор Алекса́ндрович Котляре́вский (21 января (2 февраля) 1863, Москва — 12 мая 1925, Ленинград) — историк литературы, литературный критик, публицист. Первый директор Пушкинского Дома (с 1910).

Биография

Сын слависта, историка литературы, археолога и этнографа А. А. Котляревского. Учился в коллегии Павла Галагана и на историко-филологическом факультете Московского университета (1881—1885). На 3-м курсе, Нестор Александрович Котляревский представил профессору А. М. Иванцову-Платонову сочинение на заданную факультетом тему: «Христианские апокрифы II века как исторический источник», получившее золотую медаль; а позже, перейдя к Н. И. Стороженко и окончательно утвердившись в занятиях по истории литературы, сначала — всеобщей, затем — русской, написал большой очерк «О любовной поэзии Средних веков». Очерк остался ненапечатанным, а дебютировал Н. А. Котляревский в печати переводом сочинения Е. Laveley «Образование народных эпопей и происхождение песни о Нибелунгах» (1884), к которому дал предисловие, скромно подписанное инициалами Н. К. 1 июня 1885 года он окончил университет со степенью кандидата и был на два года оставлен при кафедре истории всеобщей литературы с командировкой за границу, в Парижский университет, для подготовки к магистерским экзаменам.

Вернувшись осенью 1889 года в Москву, Котляревский выпустил в конце этого же года свой труд по истории русской литературы, брошюру «Литературные очерки. Вып. I. Поэзия скорби и гнева. Москва. 1890»; а затем, сдав в течение зимы 1889—1890 годов магистерские испытания, — переехал в Петербург. Однако степень магистра истории всеобщей литературы он получил после состоявшегося 17 октября 1899 года в Московском университете публичного диспута по его труду «Мировая скорбь в конце прошлого и в начале нашего века»; профессор В. И. Герье, бывший одним из неофициальных оппонентов на этом диспуте, признал, что автор диссертации мог бы с таким же успехом получить и степень магистра всеобщей истории за свой труд, — настолько дельным был он признан для обеих научных дисциплин. Дальнейшую связь с Московским университетом Нестор Александрович сохранил только через числившееся при университете Общество любителей российской словесности, членом которого, сначала действительным (с 14 ноября 1902 года), а затем и почётным (с 15 октября 1911 года), он стал по избранию.

С переездом в 1890 году в Петербург, сделавшийся с тех пор местом постоянного жительства и службы Нестора Александровича, он посвятил себя учёной и, наряду с нею, педагогической деятельности; вместе с тем он вошёл в различные литературные круги столицы и скоро занял в них видное место. В доме А. Н. Пыпина он встречался со многими представителями науки и искусства: Н. П. Кондаковым, И. В. Ягичем, С. В. Ковалевской, В. С. Соловьёвым, М. А. Балакиревым.

Педагогическую деятельность Н. А. Котляревский начал на Высших женских курсах (Бестужевских) курсах, куда летом 1892 года был приглашён к чтению лекций по истории литературы Средних веков, в звании преподавателя. Звание это Нестор Александрович сохранял до 1898 года. В 1908 году, уже в звании профессора он один учебный год читал здесь свой курс «История русской литературы в 50-е и 60-е годы XIX века», легший в основу его книги «Канун освобождения». Следующий курс «Литературныя течения на Западе в первой половине XIX в.», послуживший основанием книги «Девятнадцатый век», он читал только в 1914/1915 учебном году. С 1893 года он был преподавателем Александровского лицея по кафедре истории литературы. Приглашался Котляревский также преподавать в Николаевскую Академию Генерального штаба, на Высшие курсы Лесгафта, Высшие историко-литературные курсы Раева и в Александровскую военно-юридическую Академию (с 1911).

Начиная с 1900 года Н. А. Котляревский через каждые два года избирался Обществом русских драматических писателей и оперных композиторов в члены жюри по присуждению Грибоедовской премии Общества. В 1900 году он, по приглашению председательствующего в Отделении русского языка и словесности Академии наук А. Н. Веселовского, взял на себя рассмотрение сочинений К. К. Случевского, представленных на соискание Пушкинской премии; в 1903 году он представил, ему же порученный, отзыв о труде Вл. Каренина о Жорж Санд, представленном на ту же премию; за этот отзыв, как и за предыдущий, Котляревский получил золотую Пушкинскую медаль и после этого, 23 сентября 1903 года, вошёл, по приглашению того же Веселовского, в число членов Комиссии по присуждению Пушкинских премий.

8 ноября 1906 года, по представлению А. Ф. Кони Н. А. Котляревский был избран в почётные академики по Разряду изящной словесности при Отделении русского языка и словесности Академии наук. Первым выступлением его в новом звании была речь памяти графа А. К. Толстого, произнесённая 21 января 1907 года и отмеченная Пушкинской золотой медалью. 1 февраля 1907 года он был избран в члены Комиссии по изданию сочинений Пушкина при II Отделении Академии Наук, в которой оставался, позже — в качестве председателя, до своей кончины. 14 Февраля 1909 года он был избран в ординарные академики по Отделению русского языка и словесности.

Незадолго до избрания ординарным академиком (9 января 1909 года) Котляревский получил от президента Академии приглашение принять на себя звание члена и участие в работе Комиссии по постройке памятника Пушкину в Санкт-Петербурге. После того, как 10 июня 1910 года академик С. Ф. Ольденбург передал ему управление делами Комиссии и подведомственного ей Пушкинского Дома, стал первым директором Дома.

Похоронен Н. А. Котляревский на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Труды

• «М. Ю. Лермонтов. Личность поэта и его произведения» (Москва, 1891);
• «Памяти Е. А. Баратынского» («Вестник Европы», 1895, июль) и несколько брошюр о современных ему поэтах.
• «Мировая скорбь в конце прошлого и в начале нашего века» (магистерская диссертация; Санкт-Петербург, 1898);
• «H. В. Гоголь. Очерк из истории русской повести и драмы» (Санкт-Петербург, 1903);
• «Декабристы» (СПб: Летний сад, 2009. - 479 с.)

Литература

• Котляревский, Нестор Александрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=116 Биография] на сайте ИРЛИ РАН.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50845.ln-ru Профиль Нестора Александровича Котляревского] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Котляревский, Нестор Александрович

– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.