Махарадзе, Константин Иванович

Котэ Махарадзе
Константин Иванович Махарадзе (კონსტანტინე ივანეს ძე მახარაძე)
Дата рождения:	17 ноября 1926(1926-11-17)
Место рождения:	Тифлис, Грузинская ССР, СССР
Дата смерти:	19 декабря 2002(2002-12-19) (76 лет)
Место смерти:	Тбилиси, Грузия
Гражданство:	СССР СССР → Грузия Грузия
Профессия:	актёр, театральный педагог, спортивный комментатор, телеведущий
Награды:	Народный артист Грузинской ССР

Котэ́ (Константи́н) Ива́нович Махара́дзе (груз. კოტე (კონსტანტინე) ივანეს ძე მახარაძე; 17 ноября 1926, Тифлис, Грузинская ССР, СССР — 19 декабря 2002, Тбилиси, Грузия) — известный советский спортивный комментатор, телеведущий, актёр театра и кино, театральный педагог. Народный артист Грузинской ССР (1967).

Биография

Котэ Махарадзе родился 17 ноября 1926 года в городе Тифлисе Грузинской ССР.

В детстве занимался баскетболом, был чемпионом Грузинской ССР среди юношей в составе клуба «Динамо» (Тбилиси).

В 1941 году окончил Тбилисское хореографическое училище.

В 1944 году поступил в Тбилисский государственный театральный институт (ТГТИ), который окончил в 1948 году.

В 1948—1970 годах был актёром Грузинского государственного академического театра имени Шота Руставели.

С 1950 года — лектор ТГТИ.

С 1957 года — спортивный комментатор грузинского телевидения, с 1972 года — актёр Тбилисского академического театра имени К. Марджанишвили.

С 1994 года — профессор ТГТИ.

В 2001 году стал сорежиссёром и ведущим первого в истории грузинского Международного фестиваля балетного искусства «Чабукиани-Баланчин...».

Скончался 19 декабря 2002 года в Тбилиси. Похоронен на городском кладбище «Дидубийский пантеон», где погребены многие из известных писателей, артистов, учёных и национальных героев Грузии. Позже рядом с ним была похоронена его жена — Софико Чиаурели.

Фильмография

• 1975 — Не верь, что меня уже нет —
• 1977 — Как утренний туман —
• 1982 — Две главы из семейной хроники —
• 1984 — Выигрыш одинокого коммерсанта — Хосе
• 1984 — Две версии одного столкновения — Карло Мадзони, капитан танкера «Уайт стар»
• 1984 — И прекрасный миг победы — комментатор
• 1984 — Покаяние — прокурор
• 1985 — Противостояние — полковник Серго Сухишвили
• 2001 — Блюстители порока — Альфред Хичкок

Награды

• почётное звание «Народный артист Грузинской ССР» (1967)
• лауреат Государственной премии Грузинской ССР имени Шота Руставели
• лауреат международного кинофестиваля спортивных фильмов
• кавалер ордена Трудового Красного Знамени (1967)
• кавалер Орденов Чести Грузии (1997; 09.08.2002).

Память

• Фразу Котэ Махарадзе «Пока мяч в воздухе…» в компьютерной видеоигре «FIFA-10» от «EA Sports» произносит российский спортивный комментатор Василий Уткин.

Отрывок, характеризующий Махарадзе, Константин Иванович

На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.