Котёл у Порлампи
| Котёл у деревни Порлампи | |||
| Основной конфликт: Советско-финская война (1941—1944) | |||
 Надпись на памятнике на финском, шведском и русском: В память о боях в Юля-Соммее и Порлампи 1941 | |||
| Дата |
24 — 31 августа 1941 года | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа Финляндии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Котёл у деревни Порлампи (фин. Porlammen motti) (24 августа - 31 августа 1941 года) — окружение в районе деревни Порлампи (ныне - Свекловичное) отступавших из Выборга частей 43-й, 115-й и 123-й стрелковых дивизий 23-й армии РККА.
Содержание
Ход боевых действий
20 августа 1941 года, 123-я и 43-я стрелковые дивизии, взорвав укрепления на границе юго-западнее, западнее и северо-западнее Выборга по приказу Ставки, преследуемые финскими частями, начали отход в район севернее Выборга.
24 – 26.08.1941 года силами 115-й и 123-й стрелковых дивизий из района южнее Выборга в восточном направлении был нанесен контрудар на Вуосальми с задачей ликвидировать плацдарм, занимаемый финскими войсками. Контрудар был отражён, и 26 августа наши войска перешли к обороне. Вечером 25 августа финские войска, захватив станцию Кямяри, перерезали железную дорогу Выборг-Ленинград, а 26 августа — Средне-Выборгское шоссе в районе Хумола.
С другой стороны Выборга финские части в тот же день форсировали Выборгский залив и перерезали Приморские железную дорогу и шоссе. Части 123-й (два батальона 272 сп и обоз дивизии) и 43-й стрелковых дивизий (с приданными двумя дивизионами 101 гап резерва ГК), а также остатки 115-й стрелковой дивизии оказались в окружении южнее Выборга в лесном массиве между деревнями Порлампи и Мятсякюля.
Окруженным войскам было приказано выходить из окружения самостоятельно. Части войск удалось пробиться к посёлку Койвисто, откуда они перебрались на остров Бьорке, обороняемый частями Выборгского укрепленного сектора береговой обороны.
2 сентября двумя транспортами, подошедшими к молу Койвисто, были эвакуированы в Кронштадт около 6 тысяч бойцов, командиров и политработников.
В числе плененных в Порлампи оказался командир 43-й стрелковой дивизии генерал-майор В.В.Кирпичников.
В то же время в центральной и западной частях перешейка отступление, по словам командующего Северо-Западным направлением маршала Ворошилова, превратилось в бегство, во время которого части и соединения 23-й армии потеряли почти все оружие, боевую технику и понесли значительные потери в личном составе. По свидетельствам финнов, отступавшие и прорывавшиеся из окружения советские войска (в основном подразделения 123-й стрелковой дивизии с приданными частями, остатки 265-й стрелковой дивизии и отдельные группы из 43-й и 115-й стрелковых дивизий) оказывали ожесточенное сопротивление в боях в районе Вярякоски, Кямяря, Хотакка, Лейпясуо, Сумма, Каукярви, Уусикиркка.
Потери
В ожесточенных боях в районе Порлампи, общие потери частей Красной Армии ( 43-й, 115-й и 123-й стрелковых дивизий) составили убитыми около тысячи человек, в плену оказалось три тысячи.
В качестве трофеев финны захватили 164 орудия различного калибра (152 мм орудий более 40 штук.), 27 минометов , 91 пулемет, 21 танк, 6 броневиков, 146 тракторов , 457 грузовых автомобилей (большая часть в неисправном состоянии), 31 легковой автомобиль, 1261 повозок, более 3000 лошадей.
Напишите отзыв о статье "Котёл у Порлампи"
Ссылки
- [iremember.ru/memoirs/zenitchiki/shalov-ivan-afanasevich/ Шалов Иван Афанасьевич, описание боя у Порлампи]
- [www.aroundspb.ru/porlampi.html Отчет 8-й пехотной дивизии финской армии о боях в районе станции Сомме - деревни Порлампи 24-31 августа 1941 года, в результате которой были окружены и разбиты части Выборгской группировки 23-й армии.]
См. также
- Советско-финская война (1941—1944)
- Выборгская операция (1944)
- Сражение при Куутерселькя
- Свирско-Петрозаводская операция
- Бои за Вуосалми
Отрывок, характеризующий Котёл у Порлампи
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
