Коулман, Орнетт

Орнетт Коулман англ. Ornette Coleman
Орнетт Коулман в 2008 году
Основная информация
Место рождения	Форт-Уэрт, Техас
Годы активности	1958 — 2015
Страна	США США
Профессии	саксофонист, трубач, композитор
Инструменты	альт-саксофон тенор-саксофон скрипка труба
Жанры	Фри-джаз Фри-фанк Авангардный джаз Джаз-рок
Сотрудничество	Charlie Haden Eric Dolphy Pat Metheny Jack DeJohnette Scott LaFaro Дон Черри Ed Blackwell Charles Moffett Dewey Redman David Izenzon Jerry Garcia LSO Джамааладэн Такума
Награды	Стипендия Макартура (1994)
[www.ornettecoleman.com/ ornettecoleman.com]

О́рнетт Ко́улман (англ. Ornette Coleman; 9 марта 1930, Форт-Уэрт, Техас — 11 июня 2015, Нью-Йорк) — американский джазовый саксофонист и композитор. Один из самых известных джазовых новаторов, пионер фри-джаза.

Биография

Саксофон освоил самостоятельно, играл в школьном духовом оркестре (вместе с Дьюи Рэдменом и барабанщиком Чарльзом Моффетом), в 14 лет начал выступать с местными ритм-энд-блюзовыми группами, некоторое время аккомпанировал вокалисту Бит Джо Тернеру. В 1952—1959 работал в Лос-Анджелесе лифтёром и брал уроки музыки, в 1957 году вместе со своими друзьями — трубачом Доном Черри, барабанщиком Эдом Блэкуэллом и другими единомышленниками — начал экспериментировать, играл на пластиковом альт-саксофоне в строе С (как самоучка, вначале он неверно транспонировал). Первые сольные альбомы — «Something Else!» (1958) и «Tomorrow Is The Question» (1959) — помог организовать Рэд Митчелл. Джон Льюис и Гантер Шуллер помогли квартету Коулмана (с Доном Черри, Эдом Блэкуэллом и Чарли Хэйденом) получить ангажемент в нью-йоркском клубе «Five Spot» (1959). В 1959—1963 годах квартет записал семь альбомов, выступал на крупнейших американских фестивалях (в Ньюпорте и Монтрё), гастролировал в Европе. Перелом в стиле Коулмана произошёл в 1961 году, по выходе альбома «Free jazz: A collective improvisation» (термин «фри-джаз» обязан названию этого альбома). С этого времени Коулман полностью отказался от традиционных тонально-гармонических схем (в том числе, от блюзовых «квадратов» и пр.) и от песенных музыкальных форм как основы для импровизации. При этом в ритмике Коулмена никаких новаций не произошло: в его фри-джазовых композициях сохранилась опора на (преимущественно двухдольный) метр, использовались привычные синкопы и особые виды ритмического деления — триоли, квинтоли и т. п.

В 1963—1964 гг. Коулман прекратил выступления и потратил более полутора лет на освоение трубы и скрипки. В 1965 организовал квартет (с Чарльзом Моффетом и Дэвидом Айзензоном), а в следующем году журнал Down Beat назвал его «музыкантом года». В 1970-е годы, пытаясь синтезировать фри-джаз с роком, он начал использовать в аранжировках электрогитары и ударную установку (для этого организовал и возглавил ансамбль под названием «Prime Time») — впрочем, коммерческого успеха фьюжн-альбомы Коулмана не имели.

Творчество

Сохраняют популярность пьесы Коулмана «доабстрактного» творческого периода, среди них «Одинокая женщина» («Lonely woman», 1959) и «Конгениальность» («Congeniality», 1959). Позднейшие фри-джазовые эксперименты Коулмана вызвали противоречивые оценки: часть музыкантов (Леонард Бернстайн, Вирджил Томпсон, Херби Хэнкок, Гюнтер Шуллер) восторженно приветствовала «новаторство» Коулмана, но были и те, кто высказывался о них резко отрицательно. Диззи Гиллеспи не считал музыку Коулмана джазом («I don’t know what he’s playing, but it’s not jazz»). Мейнард Фергюсон полагал, что Коулман не вполне овладел инструментом («He’s got bad intonation, bad technique. He’s trying new things, but he hasn’t mastered his instrument yet»). Чарлз Мингус сравнивал его игру с барабанящей кошкой («It doesn’t matter the key he’s playing in — he’s got a percussional sound, like a cat with a whole lot of bongos»), а Майлзу Дейвису и вовсе показалось, что у Коулмана «не все дома» («the man is all screwed up inside»). Широкую известность приобрела ироничная реплика английского саксофониста и музыкального критика Бенджамина Грина: «Поскольку Коулман наловчился играть хроматическую гамму в любой момент от начала и до конца, теперь не получится упрекнуть его в том, что он играет фальшиво все ноты. Подобно остановившимся часам, по крайней мере дважды в день Коулман оказывается прав» ([www.theguardian.com/music/from-the-archive-blog/2015/jun/11/ornette-coleman-ronnie-scotts-jazz-1966 рецензия в Guardian, 1966]).

Коулман также изредка писал музыку для кино, для камерного ансамбля (три произведения^{[какие?]} были исполнены в 1985 году на фестивале в Хартфорде). В 1971 году написал масштабную патриотическую сюиту для джазового квартета и симфонического оркестра «Американские небеса» («Skies of America»), первая запись которой (сокращённая версия для саксофона с оркестром) была сделана в 1972, с участием Лондонского симфонического оркестра.

Дискография

• Something Else!!!!: The Music of Ornette Coleman — 1958
• Coleman Classics Vol.1 — 1958
• Tomorrow Is The Question! — 1959
• The Shape of Jazz to Come — 1959
• Change Of The Century — 1959
• This Is Our Music — 1960
• Free Jazz: A Collective Improvisation — 1961
• Ornette! — 1961
• Ornette On Tenor — 1961
• The Art Of The Improvisers — 1961
• Twins — 1961
• To Whom Who Keeps A Record — 1960
• Beauty Is A Rare Thing — 1961
• Town Hall — 1962
• Chappaqua Suite — 1965
• An Evening With Ornette Coleman — 1965
• Who’s Crazy Vol. 1 — 1965
• Who’s Crazy Vol. 2 — 1965
• The Paris Concert (2CDs) — 1965
• Live At The Tivoli — 1965
• At The «Golden Circle» Vol. 1 — 1965
• At The «Golden Circle» Vol. 2 — 1965
• Ornette Coleman: The Empty Foxhole. Blue Note 9/66 — 1966
• The Music Of Ornette Coleman — Forms & Sounds — 1967
• The Unprecedented Music Of Ornette Coleman — 1968
• Live in Milano — 1968
• New York Is Now — 1968
• Love Call — 1968
• Ornette At 12 — 1968
• Crisis — 1969
• Man On The Moon / Growing Up — 1969
• Broken Shadows — 1969
• Friends And Neighbors — 1970
• Science Fiction — 1971
• European Concert — 1971
• Broken Shadows — 1972
• Paris Concert — 1966
• The Belgrade Concert — 1971
• Skies Of America — 1972
• J For Jazz Presents O.C. Broadcasts — 1972
• Dancing In Your Head — 1976
• Body Meta — 1976
• Soapsuds, Soapsuds — 1977
• Of Human Feelings — 1979
• Opening The Caravan Of Dreams — 1983
• Prime Time/Time Design — 1983
• Song X — 1985
• In All Languages — 1987
• Live at Jazzbuehne Berlin — 1988
• Naked Lunch — 1991
• Tone Dialing — 1995
• Sound Museum — Hidden Man — 1994
• Sound Museum — Three Women — 1994
• Verona Jazz — 1996
• Colors: Live from Leipzig — 1996
• Sound Grammar — 2006

Литература

• Фейертаг В. Б. Джаз. XX век. Энциклопедический справочник. — СПб.: Скифия, 2001. — 564 с. — ISBN 5-94063-018-9.

Ссылки

• [www.ornettecoleman.com Официальный сайт]  (англ.)
• [allsaxmusic.com/ornette-coleman/ Орнетт Коулман]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Коулман, Орнетт

Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?