Коутс, Гордон

Джозеф Гордон Коутс Joseph Gordon Coates<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Новой Зеландии
30 мая 1925 — 10 декабря 1928
Монарх:	Георг V
Предшественник:	Фрэнсис Белл
Преемник:	Джозеф Уорд
Вероисповедание:	англиканин
Рождение:	3 февраля 1878(1878-02-03) Хукатере, Новая Зеландия
Смерть:	27 мая 1943(1943-05-27) (65 лет) Веллингтон, Новая Зеландия
Супруга:	Марджори Грейс Колс
Дети:	пятеро
Партия:	Реформистская партия
Награды:

Джозеф Гордон Коутс (англ. Joseph Gordon Coates; 1878—1943) — кавалер Военного креста с розеткой, 21-й премьер-министр Новой Зеландии (1925—1928).

Ранние годы

Родился на полуострове Хукатере в бухте Каипара, Новая Зеландия, где его родители держали ферму. С ранних лет Коутсу пришлось заботиться о своей семье, потому что его отец страдал от биполярного расстройства. Он получил начальное образование в местной школе, кроме того, его мать была хорошо образована и дала ему домашнее образование. Коутс стал отличным наездником, хотя в результате несчастного случая у него до конца жизни была повреждена нога. Поскольку в этой районе проживало много маори, он хорошо овладел их языком. Ходили слухи, что до женитьбы у него родилось двое детей от женщины-маори. Он якобы был помолвлен с учительницей Евой Ингол, но её отец не дал согласия на их брак на основании, что болезнь его отца может оказаться наследственной. В конце концов, в 1914 году Коутс женился на Мэрджори Грейс Колс, от которой у него было пять дочерей.

Начало политической карьеры

Коутс начал заниматься политикой в 1905 году, будучи избранным в окружной совет Отаматеа. В 1913—1916 годах был председателем этого совета. До этого он хорошо зарекомендовал себя в качестве командира Отаматейского горного добровольческого пехотного полка. На выборах 1911 года был избран в парламент от округа Каипара как независимый кандидат, примкнувший к Либеральной партии. В парламенте Коутс в основном поддерживал либералов и вошёл в группу депутатов, которые поддержали продление полномочий премьер-министра Джозефа Уорда. Когда Уорда сменил Томас Маккензи, Коутс отказался от предложенного министерского поста.

Однако постепенно Коутс отошёл от Либеральной партии, в первую очередь, из-за разногласий по вопросу о полной земельной собственности для фермеров, против которой выступали либералы. Коутс укрепился в собственном мнении из-за негативного опыта с арендой фермы своей семьи. Во время голосования о доверии правительству в 1912 году он голосовал против либералов, способствуя приходу к власти оппозиционной Реформистской партии. В 1914 году Коутс официально вступил в Реформистскую партию. Однако он не стал фанатичным сторонником одной идеи и имел друзей разных политических взглядов. Его политическая деятельность, в первую очередь, была направлена на улучшение положения северных районов Новой Зеландии.

С началом Первой мировой войны Коутс подал заявление в действующую армию, но премьер-министр Уильям Мэсси отговорил его от этого, поскольку большинство реформистов и без того было непрочным. Тем не менее в ноябре 1916 года Коутс получил разрешение отправиться на фронт. Он служил с отличием и был награждён Военным крестом. После возвращения домой многие смотрели на него как на героя, и 2 сентября 1919 года Мэсси назначил его членом кабинета, закрепив за ним посты министра юстиции, министра связи и министра телеграфа. Позже он стал министром общественных работ и министром путей сообщения. С марта 1921 года Коутс стал министром по делам туземцев, где весьма пригодилось его знание языка маори. Он подружился с Апирана Нгата и сотрудничал с ним для удовлетворения нужд маори.

Премьер-министр

Известность Коутса постепенно стала такой, что люди увидели в нём естественного преемника Мэсси. После смерти Мэсси 10 мая 1925 года временным главой правительства стал Фрэнсис Белл, пока партия выбирала своего лидера. 30 мая Коутс стал премьером, одержав победу на партийных выборах над Уильямом Носворти.

Деятельность Коутса во главе правительства была отмечена намерением развивать аграрную экономику Новой Зеландии, из которой он вышел сам. Этой цели он посвятил несколько проектов, среди которых сооружение моста Копу на полуострове Коромандел, который облегчил сообщение местным фермерам.

Хотя Коутс обладал харизмой и навыками хорошего управленца, ему недоставало умения подавать себя и публичных выступлений. Он сохранил большую часть кабинета Мэсси, хотя общественность желала новых лиц. Его прагматичный и неполитизированный подход к решению проблем вызвал недовольство некоторых его сторонников, которые выступали за более консервативный курс. Некоторые полагали, что у него не получается представить себе «полную картину» происходящего в стране, и он слишком сосредотачивается на отдельных проектах. На выборах 1925 года реформисты одержали убедительную победу, но этим они были больше обязаны организационной работе Альберта Дэви и хаосу среди либералов.

Но на горизонте замаячила Великая депрессия, и состояние экономики Новой Зеландии стало ухудшаться. Коутс и реформисты подверглись критике. Некоторые критики называли отдельные меры по преодолению кризиса «социалистическими», а Альберт Дэви вышел из партии, чтобы создать собственную Объединенную партию как обновленную версию либеральной. На выборах 1928 года Реформистская и Объединенная партия получили одинаковое число мест в парламенте. При поддержке лейбористов Объединённая партия сформировала правительство, и Коутс подал в отставку.

Коалиция

В 1931 году Лейбористская партия прекратила поддержку Объединенной партии, протестуя против различных экономических мер правительства, которые они считали негативными для рабочих. После этого Коутс и реформисты согласились войти в коалицию с Объединённой партией, чтобы не допустить победы лейбористов на предстоящих выборах. Премьер-министром остался лидер Объединённой партии Джордж Форбс, однако Коутс и его коллеги по Реформистской партии получили ряд влиятельных постов. Однопартиец Коутса Уильям Дауни Стюарт стал министром финансов.

По итогам выборов 1931 года коалиция Реформистской и Объединённой партий сохранила власть, хотя лейбористы и увеличили своё представительство. Однако экономические проблемы сохранялись, а безработица росла. Между Коутсом и Стюартом возник конфликт по поводу ответственности правительства, и Коутс сам стал министром финансов. Премьер-министр Джордж Форбс становился все более апатичным и разочарованным, а Коутс все более занимался делами правительства. Также ходили упорные слухи об эмоциональном состоянии самого Коутса, о том, что дрожание его рук вызвано чрезмерным употреблением алкоголя.

На выборах 1935 года коалиция потерпела поражение, получив лишь 19 мест: Коутс едва сохранил своё место в парламенте. Лейбористская партия, набравшая 53 места, сформировала первое лейбористское правительство во главе с Майклом Джозефом Сэвиджем.

Последние годы

После поражения коалиционного правительства Коутс в основном отошёл от публичной деятельности. Некоторое время он испытывал финансовые трудности, вызванные неожиданным падением доходов, но ситуация улучшилась, когда группа друзей подарила ему крупную сумму денег в благодарность за длительную службу.

После слияния Объединённой и Реформистской партии в Национальную партию в мае 1936 года Коутс стал депутатом от неё в парламенте. Некоторые из его сторонников убеждали его выдвинуть свою кандидатуру в лидеры партии, но другие полагали, что Коутс и Форбс слишком сильно ассоциируются с экономическими проблемами страны и новой партии нужны свежие лица. Форбс выдвинул на пост лидера Чарльза Уилкинсона, но Коутс и его сторонники отвергли эту кандидатуру, дойдя до того, что угрожали выйти из партии и возродить Реформистскую партию, если Уилкинсон станет лидером. В конце концов, с перевесом в один голос победил бывший реформист Адам Гамильтон.

С началом Второй мировой войны лейбористское правительство пригласила Коутса и Гамильтона войти в специальный военный кабинет. Их согласие вызвало конфликт с коллегами по Национальной партии — из-за этого Гамильтон был смещён с поста лидера партии, а отношения Коутса с новым главой партии Сиднеем Холландом ухудшились. Коутс был твёрдо убеждён, что политическим разногласиям не место во время войны, и пытался убедить лейбористов и националистов работать вместе. Он был удовлетворён, когда обе партии создали объединённую Военную администрацию, в которой исполнительным органом служил Военный кабинет. Военная администрация быстро распалась из-за решения националистов покинуть её. Коутс публично осудил решение Национальной партии и остался в Военном кабинете. В это время Коутс решил выдвигаться на следующих выборах как независимый кандидат, а не как кандидат Национальной партии.

Однако его здоровье ухудшалось. Коутс в течение всей жизни много курил, а также у него возникли проблемы с сердцем. 27 мая 1943 года он скончался в своём офисе в Веллингтоне. Лейбористы высказали ему больше похвал, чем однопартийцы, хотя политики всех партий отдали ему дань уважения.

Дополнительная литература

• Mr. J.G. Coates, n.p.: n.p., 1925-1926  (подборка газетных вырезок тех лет посвященная Коутсу) (англ.)

• The Right Honourable Joseph Gordon Coates, P.C. M.P., M.C. and Bar, 1878-1943: газетные статьи о его жизни и работе написанные ко времени его смерти., Wellington, [N.Z.]: Historical Branch, Dept. of Internal Affairs, 1943  (англ.)

• Bassett, Michael (2005), Coates of Kaipara, Auckland, [N.Z.]: Auckland University Press, ISBN 1-869-40117-4  (англ.)

• Bassett, Michael, [www.dnzb.govt.nz/ "Coates, Joseph Gordon 1878-1943". Новозеландский биографический словарь, обновлено 22 июня 2007], <www.dnzb.govt.nz/>. Проверено 17 апреля 2008.  (англ.)

• Easton, Brian H. (2001), The nationbuilders, Auckland, [N.Z.]: Auckland University Press, ISBN 1-869-40260-X  (этот том содержит статью о Коутсе) (англ.)

• Farland, Bruce (1969), Gordon Coates, Wellington, [N.Z.]: A.H. & A.W. Reed  (англ.)

• Farland, Bruce (1995), Coates’ tale: war hero, politician, statesman, Joseph Gordon Coates, Prime Minister of New Zealand, 1925-1928, Wellington, [N.Z.]: B. Farland, ISBN 0-473-03182-5  (англ.)

Отрывок, характеризующий Коутс, Гордон

Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.