Коцебу, Август фон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Август Фридрих Фердинанд фон Коцебу
нем. August Friedrich Ferdinand von Kotzebue

Немецкий драматург и романист.
Дата рождения:

3 мая 1761(1761-05-03)

Место рождения:

Веймар, Герцогство Саксен-Веймар, Священная Римская империя германской нации

Дата смерти:

23 марта 1819(1819-03-23) (57 лет)

Место смерти:

Мангейм, Великое герцогство Баден

Гражданство:

Саксен-Веймар Саксен-Веймар →
Российская империя Российская империя

Род деятельности:

драматург, прозаик, переводчик, поэт, надворный советник, член-корреспондент СПбАН

Годы творчества:

1777—1819

Жанр:

драма, проза

Язык произведений:

немецкий язык

Дебют:

Erz ä hlungen (Лейпциг, 1781)

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Коцебу.

А́вгуст Фри́дрих Фе́рдинанд фон Коцебу́ (нем. August Friedrich Ferdinand von Kotzebue; 3 мая 1761 — 23 марта 1819) — немецкий драматург и романист, газетный агент на русской службе в Остзейском крае (издавал в Берлине ряд газет, где проводил прорусскую пропаганду); потом в Германии, был директором придворного театра в Вене и написал ряд драм, завоевавших популярность благодаря сценичности и пониманию вкусов толпы. В своё время он был даже популярнее Гёте или Шиллера.





Биография

Август Фридрих Фердинанд фон Коцебу родился 3 мая 1761 года в городе Веймар, столице Герцогства Саксен-Веймар.

Август фон Коцебу лишился отца в 1763 году и получил воспитание под руководством матери. Учился в Веймарской гимназии, где в числе учителей находился его дядя, Музеус, писатель, обращавший особенное внимание на развитие в своих учениках способности к самостоятельному творчеству.

В 1777 году поступил в Йенский университет, где изучал латинский и греческий языки и поэзию; участвовал в спектаклях общества артистов-любителей, исполняя, ввиду своей молодости, женские роли ingenues. Он занимался стихотворством и в 1777 году его стихотворение «Ralph und Guido» было напечатано в издании Виланда «Der deutsche Mercur». Пробыв год в Йенском университете, Коцебу перешел, по обычаю того времени, в другой университет, в Дуйсбурге, где тотчас же составил любительскую труппу и начал давать спектакли в католическом монастыре, так как протестантское население отказалось дать помещение для такого дела. В 1779 году Коцебу возвратился в Йенский университет, и продолжал здесь своё юридическое образование. Сдав окончательный экзамен, он вернулся в Веймар и занялся адвокатурой.

Осенью 1781 года, по указанию прусского посланника при русском дворе, он отправился в Санкт-Петербург, был секретарём генерала Ф. Бауэра и стал его помощником по дирекции существовавшего в Петербурге немецкого театра, для которого написал несколько пьес. В 1783 году, после смерти Ф. Бауэра перешёл на службу в Остзейский край асессором апелляционного суда. В 1785 году назначен президентом Ревельского магистрата. В 1786 году он основал для Эстляндии и Лифляндии ежемесячное издание, просуществовавшее, впрочем, один только год: «Für Geist und Herz. Eine Monatsschrift für die nordischen Gegenden, Reval, 1786». В 1790 году Коцебу отправился на воды в Пирмонт, а затем в Веймар, где ждала его жена, которая вскоре умерла в родах.

В Пирмонте Коцебу познакомился с доктором фон Циммерманом, корреспондентом Екатерины II и противником господствовавшей в Германии партии Aufklärung. Бардт, основатель общества, известного под именем «Двадцати двух» или «Германского союза» и имевшего задачей пропаганду философских идей, противником которых был Циммерман, написал про Циммермана брошюру «Mit dem Herrn Zimmermann deutsch gesprochen von D. C. F. Bahrdt». Коцебу, прочитав брошюру, решил отомстить за Циммермана и издал памфлет, в виде драмы «Doktor Bahrdt mit der eisernen Stirn oder die deutsche Union gegen Zimmermann. 1790» и подписал это произведение фамилией барона Книгге, писателя, который был одним из противников Циммермана. Успех памфлета был необычайный, но подлог этот не прошел для Коцебу безнаказанно. Один из выведенных в памфлете лиц, ганноверский полицейский чиновник, подал в ганноверскую полицию жалобу с просьбой официально расследовать дело. Суд объявил награду в несколько сот талеров тому, кому удастся открыть настоящего автора памфлета. Коцебу понял, в какую неприятную историю он впутался и сначала решился на полупризнание. 18 августа (н. ст.) 1791 года он объявил, что, под влиянием дружбы своей с Циммерманом, он принимал участие в составлении памфлета, но что он совершенно непричастен ко всему тому, что касается Ганновера и выведенных в памфлете персонажей. Дальнейшие разоблачения он обещал сделать тогда, когда будут наказаны памфлетисты, годами преследовавшие Циммермана. Не желая признаться в авторстве и видя, что истина неминуемо откроется благодаря энергическим расследованиям, Коцебу решил уехать обратно в Россию. Этот скандал скомпрометировал Коцебу в глазах всей Германии, которая не простила ему его поступка, несмотря на публичное покаяние, принесенное им в брошюре «An das Publikum von A. von Kotzebue, 1794», которую он поручил раздавать бесплатно по всей Германии.

В 1795 году Коцебу вышел в отставку, и поселился, со своей второй женой в своем имении Фриденталь, в 40 верстах от Нарвы, и занимался творчеством. В 1798—1799 — секретарь императорского театра в Вене. Получив от императора ежегодную пенсию в тысячу флоринов, титул придворного поэта и разрешение поселиться, где ему угодно, с одним лишь обязательством отдавать венскому театру первенство в представлении своих новых произведений, сохраняя, право ставить их в то же время и на других сценах, — Коцебу пропутешествовал весну 1799 г. по южной Германии, а в начале лета поселился на родине, в Веймаре.

10 апреля (н. ст.) 1800 года фон Коцебу выехал из Веймара в Россию, для свидания с родственниками своей жены и детьми от первого брака, воспитывавшимися в Петербурге, но по Высочайшему повелению был арестован на границе, так как попал под подозрение, что он — «якобинец» и сослан в Сибирь. 30 мая 1800 года прибыл в Тобольск. Тобольский губернатор Д. Р. Кошелев определил местом жительства ссыльного город Курган Курганского округа Тобольской губернии. 11 июня 1800 года в сопровождении унтер-офицера Тюкашева отправлен из Тобольска в Курган, куда прибыл через 6 дней. Коцебу снял небольшой домик на Береговой улице (ныне ул. А.П. Климова) за 15 рублей в месяц. Вскоре император Павел I прочитал драму «Der alte Leibkutscher Peter des Dritten (Лейб-кучер Петра III)» в переводе Николая Краснопольского (СПб., 1800). Павел I был настолько восторжен, что 15 июня 1800 года помиловал Коцебу в срочном порядке и даже одарил поместьем в Лифляндии (на территории современной Эстонии) с четырьмя сотнями душ и пожаловал чин надворного советника. 7 июля 1800 года Коцебу в сопровождении нарочного Деева выехал из Кургана в Тобольск. В 1801 году поставлен во главе немецкого театра в Петербурге. Император приказал Коцебу перевести на немецкий язык свой вызов европейским государям, составленный им собственноручно на французском языке. Перевод понравился Императору и он пожаловал Коцебу табакерку с бриллиантами и поручил ему составить описание вновь выстроенного Михайловского дворца. После смерти императора Павла I надворный советник Коцебу вновь вышел в отставку и 29 апреля (н. ст.) 1801 выехал в Пруссию, поселился в Веймаре.

С 1802 года жил в Берлине, где выступил горячим противником романтизма и политических идеалов молодой Германии. Коцебу был назначен членом Прусской Академии Наук (Берлин) и получил за свои сочинения каноникат, связанный с материальными выгодами. С 1803 года издавал драматический альманах «Almanach dramatischer Spiele», который просуществовал 18 лет. В 1803 году Коцебу потерял свою вторую жену. В 1803 и 1804 годах он путешествовал по Франции, был в Лифляндии, где женился в третий раз, и оттуда проехал в Италию.

Редактировал еженедельник «Ernst und Scherz» (в 1803—1806 вместе с Гарлибом Меркелем). Издавая в Веймаре и Мангейме крайне реакционный «Литературный еженедельник» («Literarisches Wochenblatt»).

Во время подчинения Пруссии Наполеону Коцебу бежал в Россию. В 1813 году он последовал за русскими войсками и в 1814 году в Берлине издавал газету «Русско-немецкий народный листок». 4 октября (ст. ст.) 1815 года избран в члены-корреспонденты Императорской Академии Наук (Санкт-Петербург). В 1816 году назначен русским генеральным консулом в Кёнигсберге. С 1817 года он состоял при министерстве иностранных дел в России и считался командированным в Германию, с содержанием в 15000 рублей в год, проживал в Веймаре. Будучи непопулярным человеком в Германии и подозреваемым в шпионаже в пользу России, он был принужден переселиться из Веймара в Мангейм, где и был заколот студентом Карлом Людвигом Зандом 23 февраля 1819 года. По одной из версий, он убит за свою прорусскую деятельность. Косвенным образом к этому убийству была причастна организация немецкого студенчества — Буршеншафт. Это убийство послужило предлогом для запрета Буршеншафт и отказа от введения конституции в Пруссии и других германских государствах.

А. Коцебу похоронен в городе Мангейм. На кладбище его могила находится на самом видном месте напротив ворот под надгробием, на котором выбита следующая надпись:

Мир безжалостно преследовал его,

клевета избрала его мишенью,

счастье он обретал лишь в объятиях жены,

а покой обрел лишь в смерти.

Зависть устилала путь его шипами,

Любовь - расцветшими розами.

Да простит его небо,

как он простил землю.

Свыше двадцати пьес А. Коцебу и повесть «Опасный заклад» перевёл на русский в начале XIX века Н. П. Краснопольский. Также часть пьес переводил в 1820-х гг. Ф.А. фон Эттингер. Имя Коцебу стало нарицательным для обозначения низкопробной драматургии, засилье которой на русской сцене в первой четверти XIX века вызывало протесты критиков и насмешки сатириков, а называлась она «коцебятиной»[1]. Интересно, что впоследствии сын А. Коцебу Павел служил начальником штаба командующего русской армии в Крыму М. Д. Горчакова, сына автора термина «коцебятина» Д. П. Горчакова, а другой сын А.Коцебу был новороссийским губернатором.

Август фон Коцебу оставил целый ряд интересных сочинений мемуарного жанра, среди которых наиболее известны Записки об убийстве Павла I. Также написал 211 драматических произведений, 10 романов, 3 сборника рассказов, 2 сборника стихотворений, 5 исторических трудов, 4 автобиографических сочинения и 9 сочинений полемического характера, кроме того, им переведено пять сочинений с иностранных языков и в том числе стихотворения Г. Р. Державина; он был редактором и издателем 10 периодических изданий, значительная часть текста которых принадлежит его перу. 98 пьес Коцебу изданы в 28 томах (Лейпциг 1797—1823); полное собрание его сочинений вышло в 40 томах (Лейпциг 1840—41).

Семья

  • 1 жена (с 1785) по Фредерика Юлия Эссен (дочь генерала русской службы Ф. Эссена; 16 августа 1763, Ревель — 26 ноября 1790, Веймар)
    • Сын Вильгельм Фридрих (12 мая 1785, Ревель — 1813, Полоцк)
    • Сын Отто (17 (30) декабря 1788, Ревель — 3 февраля 1846, Ревель)
    • Сын Маврикий (30 апреля 1789, Ревель — 22 февраля 1861, Варшава)
    • Дочь Каролина Фридерика Элен (11 ноября 1790, Веймар — ?)
  • 2 жена (с 1794) Кристина Гертруда фон Крузенштерн (25 апреля 1769, Ревель — 8 августа 1803, Берлин)
    • Дочь Амалия Софи Фридерика Генриетта (27 апреля 1795, Ревель — 8 сентября 1866)
    • Дочь Элизабет Эмилия (21 марта 1797 — 2 сентября 1866, Ревель)
    • Сын Август Юлиус (7 июня 1799, Йена — 16 апреля 1876, Ревель)
    • Сын Павел (10 августа 1801, Берлин — 19 апреля 1884, Ревель)
    • Дочь Луиза (21 мая 1803 — 2 февраля 1804)
  • 3 жена (с 1804) Вильгельмина Фридерика фон Крузенштерн (30 июля 1778, Лоху — 22 января 1852, Хайдельберг)
    • Сын Карл Фердинанд Константин Вальдемар (13 октября 1805, Ярлепа — 9 июля 1896 Таормина)
    • Сын Адам Фридрих Людвиг (10 октября 1806—31 марта 1807)
    • Сын Фридрих Вильгельм (11 декабря 1808, Шварцен — 20 июля 1880, Тифлис)
    • Сын Георг Отто (13 апреля 1810, Шварцен — 15 мая 1875, Дрезден)
    • Дочь Вильгельмина Фридерика (в замужестве фон Крузенштерн, 30 ноября 1812, Ревель — 7 марта 1851, Баден-Баден)
    • Сын Вильгельм (Василий) (7 марта 1813, Ревель — 24 октября 1887, Ревель)
    • Сын Александр Фридрих Вильгельм Франц Фердинанд (28 мая (9 июня) 1815, Кёнигсберг — 12 (24) августа 1889, Мюнхен)
    • Сын Эдуард (11 января 1819, Мангейм — 19 октября 1852, Кутаис)

Избранная библиография

Напишите отзыв о статье "Коцебу, Август фон"

Примечания

  1. ↑ [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1179 Краснопольский Николай Степанович]

Литература

Ссылки

  • [www.memoirs.ru/rarhtml/KORF_RA69_4.htm Корф М. А. История издания в русском переводе сочинения Коцебу «Свитригайло, Великий Князь Литовский» // Русский архив, 1869. — Вып. 4. — Стб. 613—628.]
  • [www.bbl-digital.de/eintrag// Коцебу, Август фон] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Отрывок, характеризующий Коцебу, Август фон

Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Коцебу,_Август_фон&oldid=77612104»