Коцоев, Арсен Борисович

Арсен Борисович Коцоев
Коцойты Арсен
Псевдонимы:	А. К., Боташ, Хабош
Дата рождения:	15 января 1872(1872-01-15)
Место рождения:	Гизель, Терская область, Российская империя
Дата смерти:	4 февраля 1944(1944-02-04) (72 года)
Место смерти:	Орджоникидзе, СССР
Гражданство:	Российская империя, СССР
Род деятельности:	прозаик, переводчик, публицист
Годы творчества:	1900—1944
Премии:
[biblio.darial-online.ru/text/Kotsoev/index_rus.shtml Некоторые произведения в русском переводе]

Арсе́н Бори́сович Коцо́ев (осет. Коцойты Арсен; 15 января 1872, с. Гизе́ль, ныне Пригородного района Северной Осетии — 4 февраля 1944, Орджоникидзе) — осетинский советский писатель. Один из зачинателей осетинской художественной прозы.

Биография

Арсен Коцоев родился в бедной крестьянской семье, в девять лет пошёл в сельскую школу, затем учился в Ардонской семинарии. Учась в семинарии, увлёкся литературой. Известен эпизод из семинаристской жизни Коцоева, когда он с девятью товарищами ходил из Ардона во Владикавказ пешком, чтобы увидеть знаменитого поэта и просветителя Коста́ Хетагурова.

Коцоев не смог окончить семинарию по причине болезни; вернувшись в родное село, занялся литературной деятельностью, посылал свои рассказы в газеты «Терские ведомости» и «Казбек», печатался под псевдонимами «Хабош», «Боташ» и просто «А. К.».

Работал учителем в школах Кадгарона, Даргавса и Унала, в 1899 году во второй раз встретился с Коста́ на съезде учителей; отстранён от должности за пропаганду атеизма среди учащихся. В 1902 году за участие в крестьянском восстании Коцоев был лишён права жить в Терской области и был вынужден переехать за Кавказский хребет, в Южную Осетию. На юге он снова стал работать в осетинских школах, писал публицистические статьи для периодических изданий Закавказья. В 1905—1908 годах жил в Петербурге, служил в архиве государственного банка .

В начале 1910 года Арсен Коцоев переехал в Тифлис и стал издавать там еженедельный журнал «Æфсир» (Колос). В журнале впервые были опубликованы осетинские рассказы самого Коцоева и многих других авторов. Издание сыграло огромную роль в развитии осетинской литературы и публицистики, однако на 14-м номере, в мае того же года, журнал был закрыт.

В 1912 году Коцоев снова в Петербурге, он работал в большевистской газете «Правда» корректором, в этом году в газете были опубликованы в авторском переводе его рассказы «Помечтали», «Охотники» и «Товарищ». Писатель печатался в петербургских газетах «Петербургские ведомости», «Биржевые ведомости», «Новь».

После Октябрьской революции 1917 года Коцоев принимал участие в становлении новой осетинской печати, с 1923 по 1929 годы жил в Цхинвале, работал редактором юго-осетинской газеты «Хурзæрин» (Солнце) и журнала «Фидиуæг» (Глашатай).

В 1929 году возвратился во Владикавказ и занимался литературной деятельностью. В 1939 году Коцоев за выдающиеся заслуги в общественно-просветительной работе был награждён орденом «Знак Почёта». Вместе с тем, новая власть с подозрением относилась к уже немолодому писателю, который немало печатался при прежнем режиме. Умер 72-летний писатель во Владикавказе, в бедности и одиночестве. Скромный дом по улице Гибизова, в котором доживал свои годы Коцоев, не сохранился, на его месте построен другой, на котором висит памятная доска.

А. Б. Коцоев похоронен во Владикавказе, во дворе музея К. Л. Хетагурова. Именем писателя названы улицы во Владикавказе и Беслане. В начале 2000-х годов перед Национальной научной библиотекой РСО-А на улице Коцоева во Владикавказе установлен памятник писателю.

Творчество

Большинство рассказов А. Б. Коцоева исполнено трагизма. События многих из них связаны с суровыми обычаями горцев: в частности, с кровной местью («Сæумæрайсом» (Рано утром), «Фынддæс азы» (Пятнадцать лет) и др.). Ряд рассказов описывают страдания горцев-бедняков, верящих в колдовство и тратящих последние деньги на магические «расспросы» (заговоры). В нескольких произведениях Коцоев художественными приёмами критикует обычай выплаты калыма (осет. ирæд): герой рассказа «Афтæ дæр вæййы» (Вот как бывает) ворует овец из отары своего будущего тестя, чтобы выплатить частями калым, но однажды ночью его убивают при попытке украсть лошадей; последними словами героя были: «Да не простит Бог моему тестю Хосдзау: из-за него пристрастился я к воровству».

«Арсен был художником трагизма жизни… Сложными, как сам мир, делает пути своих героев Арсен…» — пишет о нём осетинский литературовед Шамиль Джигкаев в очерке, опубликованном в издании произведений Коцоева (Уацмыстæ. Орджоникидзе, 1971).

В рассказе «Пятнадцать лет» Коцоев описывает жестокую историю кровной мести. Пятнадцать лет главный герой рассказа Кавдын ждал, когда сын Годаха, его кровного врага, повзрослеет. Люди смеялись над Кавдыном, говоря, что он не отомстил за нанесённое оскорбление, но только спустя 15 лет выяснился коварный замысел Кавдына Долойти. Обращаясь к своей жертве, он говорит: «Ничтожного человека к чему убивать?.. Этим свою месть не освободил бы. Пятнадцать лет я ждал, пока ты вырастешь…». Коста Хетагуров в этнографическом очерке «Особа» писал о кровной мести у горцев: «Отомстить за кровь или, как говорят осетины, взять свою кровь, вовсе не значит убить самого убийцу, который мог быть хромым, косым, горбатым, старым; нужна жертва, если не больше, то, по крайней мере, равная её потере. Вот почему вся семья и фамилия такого убийцы попадали в осадное положение и если противники были сильнее, то без вины виноватые никуда не показывались, пашни и сенокосы их оставались не вспаханными и не вскошенными. Хлеб, если он ещё был на корню, выкашивался или вытаптывался, скотина их падала под выстрелами и ударами шашки». Борьба с обычаем кровной мести была особой темой в творчестве многих осетинских писателей рубежа XIX—XX веков.

В повести «Джанаспи» (1940) Коцоев показывает классовую борьбу в осетинской деревне. Действие начинается до Октябрьской революции и заканчивается в эпоху коллективизации. Основным действующим лицом повести является кулак по имени Джана́спи, разбогатевший на Первой мировой войне.

Перу Коцоева принадлежит только один роман — «Кæфхъуындар» (Дракон). Роман повествует о жизни горцев в большом городе. Произведение известно лишь по отрывкам, публиковавшимся в газете «Растдзинад» (1923 год, номера 11-17); первый отрывок сопровождался введением от редакции: «Роман скоро выйдет отдельной книгой, а мы пока печатаем лишь несколько отрывков». Отдельной книгой роман издан не был.

В последующие годы советской власти творчество Коцоева оценивалось как недостаточно современное, непролетарское и т. д. Вот что пишет о писателе Литературная энциклопедия (том V, издан в 1931 году):

КОЦОЕВ Арсен — осетинский писатель, один из основоположников осетинской прозы. Рассказы его «Пятнадцать лет», «Бывает и так» и др. переведены и на русский яз. К. — попутчик, он принадлежит к тем одиночкам из старых осетинских писателей, к-рые восприняли Октябрьскую революцию «постольку, поскольку». Низвержение царизма они встретили с восторгом, но к классовой борьбе отнеслись отрицательно, не признавая за пролетариатом руководящей роли. Для них характерна тяга к «единой Осетии». В творчестве К. особенно ярко сказалось это попутническое колебание: то он приближается к современности, нанося удары окружающему невежеству, религиозным и бытовым предрассудкам («Черное облако», «Бывает и так» и некоторые другие), то выступает против нового быта, клевеща на комсомольскую молодежь. Коцоев — один из лучших стилистов в осетинской литературе. Его рассказы вышли отдельными сборниками.

Под клеветой на комсомольскую молодёжь имеется в виду, по всей видимости, рассказ «Что произошло ночью в Фазикау», главный герой которого — комсомолка Тамара — распутная женщина, возвратившаяся из Тифлиса и шокирующая всё село своими поступками и высказываниями, а в конце истории убивающая детей своего мужа только за то, что те мешали ей жить. Как справедливо отмечал уже в 1970-х годах литературовед Шамиль Джикаев, в этом рассказе Коцоев критикует скорее не комсомол вообще, а особый тип приспособленцев, пытавшихся прикрыть новыми порядками (в случае Тамары — «освобождением женщины») своё желание жить, как им хочется. «В 20-е годы газеты часто писали, что подобные люди во множестве вступают к молодёжные организации, чтобы прикрыть свои бесчинства именем комсомола. У Тамары нет связи с районной или иной организацией, никто не проверяет её работу», — разбирает произведение Джикаев в предисловии к изданию рассказов Коцоева 1971 года.

В переводе Коцоева изданы повести А. С. Пушкина.

Рукописи произведений Коцоева не сохранились, что затрудняет их текстологическое исследование. К примеру, ряд рассказов — «Ханиффæ» (Ханиффа) и др. — издавались в разных вариантах, причём непонятно, какая правка вносилась самим Коцоевым, а что нужно отнести к редакторским правкам.

Сочинения

На осетинском языке:

• Радзырдтæ. Цхинвал, 1924;
• Радзырдтæ. Мæскуы, 1927.
• Радзырдтæ. Цхинвал, 1929;
• Радзырдты æмбырдгонд. 1-аг чиныг, Орджоникидзе, 1934.
• «Фыдбылыз», «Цæукъа æмæ фыркъа», «Ханиффæйы мæлæт», «Джанаспи». Орджоникидзе, 1940.
• Уацмыстæ, фыццаг том. Дзæуджыхъæу, 1949.
• Уацмыстæ. Орджоникидзе, 1971.

В русском переводе:

• Избранные рассказы, М., 1952;
• Саломи. Избранные рассказы, М., 1959.

Память

Во Владикавказе в память об Арсене Коцоеве названа улица.

Литература

• Коцоев Арсен Борисович// Бибоева И. Г., Кизиты М. Р., Писатели Осетии, библиографический справочник, Владикавказ, Ир, 2015, стр. 52 — 56, ISBN 978-5-7534-1499-01
• Салагаева З. Арсен Коцоев, в кн.: Очерк истории осетинской советской литературы, Орджоникидзе, 1967, с. 118—130;
• Епхиты Т. Коцойты Арсен. Орджоникидзе, 1955 (монография, на осетинском языке).
• Джусойты Н. Коцойты Арсен. Цхинвал, 1964 (на осетинском языке).

Ссылки

• О писателе:
  • [biblio.darial-online.ru/text/Kotsoev/os01.shtml Джыккайты Ш. Коцойты Арсены сфæлдыстадыл афæлгæст]  (осет.)
  • [biblio.darial-online.ru/text/Kotsoev/dangulov.shtml Савва Дангулов. Слово об Арсене Коцоеве]
• Произведения:
  • [biblio.darial-online.ru/text/Kotsoev/index_os.shtml Коцойты Арсены уацмысты тексттæ]  (осет.)
  • [biblio.darial-online.ru/text/Kotsoev/index_rus.shtml Произведения Арсена Коцоева в русском переводе]

Отрывок, характеризующий Коцоев, Арсен Борисович

Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.