Кочубинский, Александр Александрович

Александр Александрович Кочубинский

Алекса́ндр Алекса́ндрович Кочуби́нский (22 октября (4 ноября) 1845, Кишинёв, Бессарабская область — 13 (26) мая 1907, Одесса, Херсонская губерния) — профессор Новороссийского университета по кафедре славяноведения, историк, филолог, археолог.

Биография

Александр Кочубинский родился в семье бессарабского священника. Учился в одесской гимназии при Ришельевском лицее и в московском университете (1863—1867), где окончил курс по историко-филологическому факультету. В 1867—1869 годы был учителем гимназий во Владимире и Одессе. В 1869 годы командирован за границу для изучения организации средних школ в Германии и Австрии. В 1871 году стал преподавать славянскую филологию в Новороссийком университете; с 1873 года — магистр, доцент университета. Неоднократно посещал славянские страны с научными целями: в 1874—1876 годы присылал из-за границы обширные отчёты, напечатанные в «Записках Новороссийского Университета». С 1877 года — доктор, ординарный профессор Новороссийского университета.

В 1896—1900 годах был председателем историко-филологического общества при Новороссийском университете.

Награждён Макариевской премией.

Похоронен на «Старом кладбище» Одессы.

Научное мировоззрение и сочинения

А. А. Кочубинский был убеждён в том, что католицизм враждебен славянству и России. В поляках он, как и многие славянофилы, видел «слуг Рима»; оправдывал подавление Польского восстания 1863 года. Но при этом Кочубинский не поддерживал славянофильский тезис о необходимости активного распространения русского языка и православной религии на всех славян. В своих сочинениях настойчиво проводил мысль о пользе славянской взаимности, под которой понимал духовное единство славян, их тесное сближение на культурном и научном поприще (но не поглощение одних наций другими).

Вклад Кочубинского в различные области славяноведения и по объёму, и по научному значению неравноценен.

По языкознанию он написал ряд работ, например:

• «Звук а — отличительнейшая черта сербского вокализма» (Филологические записки, 1870, вып. 6; 1871, вып. 1)
• «Как долго жил русский супин?» (Филологические записки, 1872, вып. 4)
• «К вопросу о взаимных отношениях славян, наречий» (Т. 1-2. Одесса, 1877—1878) и др.

Прародину славянства А. А. Кочубинский видел «между Карпатами и Дунаем» и полагал, что древние элементы сохранились в славянских языках пропорционально близости или отдаленности поселения соответствующих народов от этой области. Его выводы не были приняты современной ему наукой, хотя признавалось, что сочинения Кочубинского содержат ценные наблюдения. В целом языковедческие работы не составляют сильной стороны его творчества.

Большое научное значение имели труды А. А. Кочубинского по истории. Они касались двух основных сюжетов: развития русской политики в восточном вопросе и истории Чехии. К первой проблеме относятся работы:

• «Сношения России при Петре I с южным славянством и румынами» (ЧОИДР, 1872, кн. 2)
• «Наши две политики в славянском вопросе» (ИВ, 1881, № 7-8)
• «На Босфоре в 1735 г.» (BE, 1897, кн. 10)
• «Граф Андрей Иванович Остерман и раздел Турции» (ЗНУ, 1899, т. 74, Уваровская премия 1900) и др.

Кочубинский хорошо знал источники и литературу по истории славян, ввел в научный оборот новые архивные материалы.

В истории Чехии Кочубинский исследовал различные эпохи (из древнего периода его особенно интересовал вопрос о введении христианства в Великоморавской державе):

• «Братья подобои и чешские католики в нач. XVII в.» (1873)
• «В краю былых еретиков» (ИВ, 1882, № 7-8)
• «6 аир. 885 — [6 апр.] 1885 г. Добрый сеятель и добрая нива» (Одесса, 1885)
• «Тысячелетие славянского самосознания» (ИВ, 1885, № 3)
• «Карта расселения славян в IX в., в эпоху деятельности Свв. Кирилла и Мефодия» (Одесса, 1885)
• «Начальные годы русского славяноведения» (Одесса, 1887—1888)
• «Ян Амос Коменский в ист. судьбах своего народа» (ЗНУ, 1893, т. 59)
• «Миклошич и Шафарик» (ASlPh, 1906, Bd. 25)
• «П. Й. Шафарик. Очерк жизни русской науки полвека тому назад» (BE, 1906, кн. 5)

Наиболее ценными в творческом наследии А. А. Кочубинского представляются труды по истории славяноведения:

• «Начальные годы русского славяноведения» (премия Макария за 1890)
• «Граф Сперанский и университетский устав 1835 года» (BE, 1894, кн. 4
• «Граф С. Г. Строганов. Из истории наших университетов (18)30-х гг.» (BE, 1896, кн. 7-8)
• «В. И. Григорович, в истории славяноведения» (ЗНУ, 1893, т. 59)
• биографические работы об О. М. Бодянском, П. А. Лавровском, Ф. Миклошиче, Я. Ф. Головацком; заметки и сообщения о М. Гаттале, К. Я. Гроте, М. А. Колосове и пр.

Кочубинский внёс существенный вклад в исследование Судакской, Аккерманской и Хотинской крепостей. Он также озабочен был проблемой архитектурной консервации этих средневековых твердынь. В ходе археологических раскопок близ села Нерубайского обнаружил казну запорожских казаков.

В 1875 г. Кочубинский обнаружил в Национальном музее Будапешта трансильванскую рукопись начала ХIX века, содержащую запись молитвенных песнопений на языке жителей русского «этнического куста», расположенного близ Германштадта. Этой сенсационной находке посвящены статьи Кочубинского «Трансильвания и ископаемое славянское племя» и «О русском племени в Дунайском Залесье».

А. А. Кочубинскому принадлежат также сочинения:

• «О преподавании отечественного языка в Чехии и Германии»
• «Славянские наречия и сравнительное языкознание (вступительная лекция)»
• «Мы и Они (1711—1878)»
• «Очерки истории и политики славян»
• «Историки литературы славян»
• «Наши две политики в Славянском вопросе»
• «Адмирал Шишков и канцлер Румянцев»
• «Архивные материалы для этнографии болгар».

Литература

• Кочубинский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [1biografia.ru/nauka/slaveanovedi/5116-aleksandr-aleksandrovich-kochubinskiy.html Биография]

Отрывок, характеризующий Кочубинский, Александр Александрович

Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.