Кошта Гомиш, Франсишку да

Франсишку да Кошта Гомиш Francisco da Costa Gomes<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Португалии
30 сентября 1974 — 14 июля 1976
Предшественник:	Антониу Себаштьян Рибейру ди Спинола
Преемник:	Антониу Рамалью Эаниш
Председатель Совета Национального Спасения Португалии
30 сентября 1974 — 14 марта 1975
Предшественник:	Антониу Себаштьян Рибейру ди Спинола
Преемник:	пост упразднён
Председатель Революционного совета Португалии
14 марта 1975 — 14 июля 1976
Предшественник:	пост учреждён
Начальник Генерального штаба вооружённых сил Португалии
5 сентября 1972 — 13 марта 1974
Предшественник:	генерал ВВС Венансиу Аугушту Дешландиш
Преемник:	генерал Жоаким да Луз Роша
Начальник Генерального штаба вооружённых сил Португалии
29 апреля 1974 — 13 июля 1976
Предшественник:	генерал Жоаким да Луз Роша
Преемник:	генерал Антониу Рамалью Эаниш
Вероисповедание:	католик
Рождение:	30 июня 1914(1914-06-30) Шавиш, Португалия
Смерть:	31 июля 2001(2001-07-31) (87 лет) Лиссабон, Португалия
Место погребения:	Лиссабон
Отец:	Антониу Жозе Гомиш
Мать:	Идалина Жулия Морейру да Кошта
Супруга:	Мария Эстела Велозу ди Анташ Варежайо (с 1952 года)
Образование:	Военный колледж (Лиссабон, 1925), Военная кавалерийская школа (1935), Университет Порту (факультет математики, 1944)
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	капитан (1944), майор (1952), бригадный генерал (1964) генерал (1968), маршал (1981)
Командовал:	заместитель командующего португальскими войсками в Мозамбике (1965—1968), командующий португальскими войсками в Мозамбике (1968—1970), главнокомандующий португальскими войсками в Анголе (1970—1972), Начальник Генерального штаба армии Португалии (1972—1974)
Награды:	Иностранные награды:

Франсишку да Кошта Гомиш (порт. Francisco da Costa Gomes, МФА (порт.): [fɾɐ̃ˈsiʃku dɐ ˈkɔʃtɐ ˈɡomɨʃ]; 30 июня 1914, Шавиш, Португалия — 31 июля 2001, Лиссабон, Португалия) — португальский политический и военный деятель, Президент Португальской республики в 1974—1976 годах, Председатель Революционного совета Португалии и начальник Генерального штаба португальской армии в период перехода к конституционному правлению после Революции гвоздик 1974 года, маршал Португалии (1981).

Выходец из скромной семьи, он начал военную карьеру в кавалерии, одновременно окончив математический факультет Университета Порту, служил в португальских колониях, был одним из ведущих участников процесса интеграции Португалии в НАТО. Падение военного министра Жулиу Ботелью Мониша в 1961 году привело к смещению Кошты Гомиша с высокого поста в военном министерстве. В течение 1960-х годов он руководил антипартизанскими операциями португальских войск поочерёдно в Мозамбике и Анголе, а в 1972 году возглавил Генеральный штаб армии.

После Революции гвоздик генерал Кошта Гомиш, незадолго до этого вновь впавший в опалу, стал членом Совета национального спасения и заместителем его председателя — президента республики генерала Антониу ди Спинолы, а уже после Сентябрьского кризиса 1974 года сам был назначен президентом Португалии. Ему удавалось лавировать между противоборствующими политическими и армейскими группировками и в самый напряжённый период революционного процесса сохранять общий курс на восстановление в стране конституционного правления.

Передав власть избранному президенту, Франсишку да Кошта Гомиш отошёл от активной политики, но продолжил общественную деятельность, став одним из лидеров движения за мир. В 1981 году он стал последним, кто в португальской армии получил звание маршала. Когда в 2001 году Кошта Гомиш скончался, ведущие политики Португалии отмечали, что он стал ключевой фигурой в процессе перехода страны от диктатуры к демократии.

Франсишку да Кошта Гомиш в 1975 году стал первым главой португальского государства, посетившим Советский Союз. Он проявил большой интерес как к революционному прошлому России, так и к её духовной жизни: посетил Троице-Сергиеву лавру и беседовал с патриархом Пименом.

Биография

Франсишку да Кошта Гомиш родился 30 июня 1914 года в Шавише, провинции Траз-уж-Монтиш и Алту-Дору (ныне округ Вила-Реал Северного региона) на самом севере Португалии в семье Антониу Жозе Гомиша (порт. António José Gomes ) и Идалины Жулии Морейру да Кошты (порт. Idalina Júlia Moreira da Costa , 27.05.1880 — 18.02.1967), происходивших из крестьянских семей среднего достатка. Его отец, армейский капитан, скончался 1 июля 1921 года, когда Франсишку только исполнилось 7 лет. Франсишку да Кошта Гомиш был третьим сыном в семье, где было восемь детей. Его старшие братья Энрике (28.11.1901 — 1963) и Антониу (20.01.1903 — 28.05.1974) скончались до того, как тот стал президентом, о его сестре Марии Идалине известно мало.

Военная и академическая карьера

В 1920—1924 годах Кошта Гомиш получил начальное образование в Шавише и, так как материальное положение семьи было тяжелым, в 1925 году, в возрасте 11 лет, был отправлен на учёбу в Военный колледж в Лиссабон.

Хотя Франсишку да Кошта Гомиш тяжело переживал вынужденную разлуку с семьёй, его учёба продвигалась успешно. В 1931 году он окончил Военный колледж, поступил в португальскую армию, с 18 июля 1931 года служил сержантом в 9-м кавалерийском полку, с 1933 года обучался на кавалерийских курсах, а 1 ноября 1935 года принёс присягу и получил звание алферса (прапорщика). В 1936 году Кошта Гомиш прошёл обучение в Кавалерийской школе в Торриш-Новаш и в июле был переведен в 3-й кавалерийский полк в Эштремоше, а в 1938 году — в 4-й батальон Национальной республиканской гвардии в Порту. 1 декабря 1939 года он получил звание лейтенанта кавалерии. Во время службы в Порту, Кошта Гомиш, обладавший хорошими аналитическими способностями, поступил на математический факультет Университета Порту, который он с отличием закончил в 1944 году, получив степень бакалавра с отличием. Одновременно, в 1943 году он был направлен на капитанские курсы в Торриш-Новаш. 1 декабря 1944 года Коште Гомишу присвоили воинское звание капитана и направили на Курсы генерального штаба в Главной офицерской школе (порт. Curso do Estado-Maior, da Escola Central de Oficiais, 1944—1948). С 1945 года капитан Кошта Гомиш одновременно служил в 3-м отделе министерства обороны, в 1947 году участвовал в семинаре по ядерной физике во Франции, а в 1948 году был приписан к Генеральному штабу и направлен на службу в штаб-квартиру 3-го военного округа в Коимбру.

В мае 1949 года Кошта Гомиш по приглашению бригадного генерала Энрикиша да Силвы отправился на службу в португальскую колонию Макао на побережье Китая, где завершалась война между коммунистами Мао Цзэдуна и националистами Чан Кайши. Он занял должность заместителя начальника штаба, а в июле был назначен начальником штаба португальского гарнизона в Макао. В его задачу входили разработка и реализация мероприятий по увеличению гарнизона колонии до 6 000 человек. В этом качестве он также наблюдал за ходом Корейской войны.

В 1951 году Кошту Гомиша перевели в 3-й отдел Генерального штаба армии Португалии для изучения мобилизационных возможностей армии в рамках НАТО и Иберийского пакта, а в 1952 году поручили составление правительственного заявления об интеграции в НАТО. 19 декабря 1952 года он получил звание майора, преподавал в Колледже Св. Иоанна (порт. Colégio São João de Deus) в Лиссабоне, в 1953 году был назначен ответственным за реорганизацию португальской армии по стандартам НАТО и в феврале 1954 года направлен представителем Португалии в штаб Верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Атлантике (САКЛАНТ) в Норфолке (США). 11 августа 1955 года Кошта Гомиш получил звание подполковника Генерального штаба и с 1956 года был приписан к 1-му отделу секретариата министерства обороны. В 1956—1958 годах он входил в состав всех португальских делегаций на сессиях Совета НАТО в Париже и координировал планы по использованию атомной энергии в рамках этого блока.

Колониальная война

14 августа 1958 года подполковник Франсишку да Кошта Гомиш был назначен заместителем государственного секретаря по вопросам армии при министре Жулиу Ботельо Монише. На этом посту он инициировал отправку военной миссии во Французский Алжир, где шла война между Францией и Фронтом национального освобождения. Позднее Кошта Гомиш утверждал, что не предвидел, что Португалия в ближайшее время столкнется с полномасштабной войной в колониях и в своем плане реорганизации армии от 4 апреля 1958 года этого не учитывал. В следующем, 1959 году он совершил инспекционную поездку по Португальской Гвинее (2 июля), Сан-Томе и Принсипи (5 июля), Анголе (7 июля — 7 августа) и Кабо-Верде (8 — 12 августа). Во время этой поездки было принято решение сформировать роту егерей в Ламегу (порт. Companhia de Caçadores de Lamego) для борьбы с возможными партизанскими акциями, что и было осуществлено 16 апреля 1960 года. 15 августа 1959 года Кошта Гомиш одобрил план реорганизации вооружённых сил в колониях и в 1960 году посетил анклавы Португальской Индии. 21 ноября 1960 году ему было присвоено звание полковника Генерального штаба.

После попытки государственного переворота (т. н. порт. Abrilada), предпринятой министром обороны Жулиу Ботелью Монишем 13 апреля 1961 года Кошта Гомиш был снят с должности государственного секретаря и назначен командующим 3-м мобилизационным округом со штаб-квартирой в Беже. На следующий год он был переведён командиром 1-го уланского полка в Элваш, одновременно стал профессором, был приписан к Главному штабу сухопутных войск и с ноября 1963 года до 1965 года преподавал на высших офицерских курсах в Институте высших военных исследований (порт. Curso de Altos Comandos do Instituto de Altos Estudos Militares). Вскоре его военная карьера стала постепенно восстанавливаться. В августе 1964 года полковник Кошта Гомиш был назначен инспектором кавалерии, 29 сентября 1964 года получил звание бригадного генерала, а в сентябре 1965 года был отправлен заместителем командующего военным округом Мозамбика, где началась партизанская война, возглавленная ФРЕЛИМО. В 1967 году Кошта Гомиш стал уже командующим округом и 8 ноября 1968 года получил звание полного генерала. В августе 1969 года он был отозван из Мозамбика в Лиссабон, где получил назначение генерал-квартирмейстером армии, ответственным за логистику, однако уже 14 апреля 1970 года был переведен командующим военным округом в Анголу. Как командующий португальскими войсками в Анголе он попытался пойти на переговоры и достигнуть соглашения о прекращении военных действий с повстанческой организацией УНИТА, однако это не дало результата.

Во главе Генерального штаба. «Революция гвоздик»

12 сентября 1972 года премьер-министр Португалии Марселу Каэтану назначил генерала Франсишку да Кошта Гомиша начальником Генерального штаба армии вместо генерала Венансио Дешландиша и в тот день присвоил ему звание четырёхзвёздного генерала. Теперь на него легло руководство всей португальской армией в условиях колониальной войны. В мае-июне 1973 года генерал Кошта Гомиш вновь посетил Португальскую Гвинею. Тем временем в Португалии и в её армии нарастал конфликт по поводу путей дальнейшего развития страны. В 1973 году, после принятия правительством декретов о «милисиануш», в офицерской среде возникло «Движение капитанов». 26 сентября 1973 года Кошта Гомиш был единственным, кто выступил на Высшем военном совете за пересмотр летних решений о «милисиануш», ущемляющих права боевых офицеров. Раскол в вооруженных силах нарастал. 22 декабря был утвержден пост заместителя начальника Генерального штаба, который занял генерал Антониу ди Спинола, сторонник политического решения проблемы колоний. 18 января 1974 года. Кошта Гомиш совершил поездку в Мозамбик, в город Бейру, где произошли серьёзные инциденты и, после возвращения в Лиссабон дал согласие на публикацию книги генерала ди Спинолы «Португалия и будущее», призывавшей к политическому решению вопроса колоний. 5 марта 1974 года руководители Движения капитанов приняли решение считать ди Спинолу и Кошту Гомиша номинальными лидерами движения.

Через десять дней сложные интриги в правительстве и в среде командования армией привели к тому, что 14 марта 1974 года Кошта Гомиш и Антониу ди Спинола отказались участвовать в церемонии в поддержку правительства Марселу Каэтану и были смещены со своих постов за неблагонадежность.

Через месяц, 14 апреля 1974 года Спинола пригласил Кошта Гомиша к себе и ознакомил его с предложениями Движения капитанов, которое обещало в обмен на поддержку сделать Кошту Гомиша президентом, а Спинолу — начальником генштаба. Кошта Гомиш занял выжидательную позицию, отказался принять участие в движении, но просмотрел его документы. Тем не менее 25 апреля 1974 года, после Революции гвоздик, генерал Франсишку да Кошта Гомиш стал членом Совета национального спасения и заместителем его председателя — генерала Спинолы. 28 апреля он был вновь назначен начальником Генерального штаба с полномочиями, равными полномочиям главы правительства. В этом качестве он совершил поездки в Анголу (4 мая 1974 года) и в Мозамбик (10 — 13 мая 1974 года), а также с 8 июля 1974 года по май 1975 года формально возглавлял Оперативное командование на континенте (КОПКОН), созданное для руководства вооружёнными силами, дислоцированными в метрополии.

Президент Португалии

После Сентябрьского кризиса 1974 года президент Антониу ди Спинола был вынужден уйти в отставку и 30 сентября 1974 года генерал Франсишку да Кошта Гомиш был назначен Советом национального спасения президентом Португальской республики. Он сосредоточил в своих руках также посты председателя СНС, главнокомандующего вооруженными силами и начальника Генерального штаба. В тот же вечер Кошта Гомиш выступил перед народом с балкона президентского дворца «Белен», окруженный министрами кабинета Вашку Гонсалвиша и руководителями Движения вооруженных сил. Затем он обратился к нации по радио и телевидению и заверил, что вооруженные силы обеспечат правительству и народу необходимые условии для строительства нового общества. 1 октября было сформировано II Временное правительство Вашку Гонсалвиша.

Первые месяцы на посту

Поскольку полномочия президента Португалии были определены Программой Движения вооружённых сил такими же ограниченными, как и в Конституции свергнутого режима, Франсишку да Кошта Гомиш не мог полностью определять политику государства. Руководство страной находилось в руках правительства и ДВС, за президентом остались общий контроль над ситуацией, командование армией и представительские функции. Через две недели после назначения Кошта Гомиш совершил свой первый зарубежный визит, посетив США, где стал первым президентом Португалии, выступившим на Генеральной Ассамблее ООН (17 октября). 19 октября он встретился с президентом США Джеральдом Фордом и государственным секретарем Генри Киссинджером для того, чтобы обсудить вопросы развития отношений и получение Португалией финансовой помощи. Кошта Гомиш выразил им свою озабоченность тем, что зарубежная пресса изображала Португалию как коммунистическую или почти коммунистическую страну, пытался разъяснить, что в стране существует режим «народной демократии», но не нашел понимания. Тем не менее, он согласился сохранить военные базы США на Азорских островах и продолжить переговоры о новом договоре между двумя странами. 10 октября Кошта Гомиш был введён в состав, а 28 октября по должности возглавил созданный для руководства армией «Совет двадцати» (порт. Conselho dos Vinte), куда вошли члены СНС, Государственного совета, II Временного правительства и Координационной комиссии ДВС. 6 декабря он был включён в состав Ассамблеи ДВС (порт. Assembleia de Delegados do MFA) или Ассамблеи двухсот (порт. Assembleia dos Duzentos).

Революционный курс

10 февраля 1975 года президент Португалии Франсишку да Кошта Гомиш объявил, что выборы в Учредительное собрание, которое должно выработать демократическую конституцию, состоятся уже 12 апреля. Однако переход к конституционному правлению уже скоро столкнулся с множеством препятствий.

В начале весны противоречия в вооруженных силах привели к попытке государственного переворота и ситуация начала выходить из под контроля президента. 12 марта 1975 года Кошта Гомиш, желая спасти отношения с США, поручил министру информации майору Коррейя Жезуину провести пресс-конференцию и опровергнуть заявление генерала Отелу Сарайва ди Карвалью о высылке из страны посла США Фрэнка Карлуччи. Было заявлено, что Карлуччи остается persona grata и его высылка не предполагается.

Но, если отношения с США удалось спасти, то внутри страны Коште Гомишу пришлось согласиться с резким полевением политического курса. 14 марта 1975 года он подписал подготовленный Ассамблеей ДВС декрет № 5/75 об упразднении Совета национального спасения и Государственного совета и сформировании Революционного совета во главе с президентом республики. В тот же день им был подписал и декрет о национализации 7 крупнейших банков страны. 26 марта путём реорганизации было сформировано III Временное правительство, которое вновь возглавил генерал Вашку Гонсалвиш и власть в стране фактически перешла к левому крылу Движения вооружённых сил.

Тем не менее 25 апреля 1975 года в соответствии с Программой ДВС выборы в Учредительное собрание Португалии состоялись на партийной основе и 2 июня Франсишку да Кошта Гомиш лично открыл первую сессию Собрания во дворце «Сан-Бенту». Президент призвал депутатов выработать такой основной закон, чтобы он гарантировал правительственную стабильность и не тормозил развития революции. Было объявлено, что любой из депутатов будет лишен своего мандата в случае пропуска пяти заседаний подряд или после 15-й неоправданной неявки на заседание.

Но созыв Учредительного собрания не разрядил обстановку в Португалии. Радикальные преобразования правительства Вашку Гонсалвиша вызывали в стране ожесточенную полемику. 10 июля Кошта Гомиш выступил по радио и осудил пропагандистскую кампанию прессы против правительства, которую расценил как попытку вызвать раскол в вооруженных силах. Тем не менее, лишившись поддержки партий, 17 июля правительство Вашку Гонсалвиша ушло в отставку. 25 июля чрезвычайная ассамблея ДВС передала всю политическую власть Политической директории в составе трех генералов — президента Кошты Гомиша, премьера Гонсалвиша и генерала ди Карвалью. Решением ДВС Революционный совет превращался в совещательный орган при директории.

Летом 1975 года в основном прекратила существование многовековая Португальская колониальная империя: 25 июня стал независимым Мозамбик, 5 июля — Острова Зелёного мыса, 12 июля была провозглашена независимость Сан-Томе и Принсипи.

Проблема Вашку Гонсалвиша

8 августа Вашку Гонсалвиш сформировал V Временное правительство на непартийной основе. Одновременно был опубликован «Документ 9», и президент Кошта Гомиш, который стремился не допустить раскола в ДВС, обвинил его авторов в «раскольнических» действиях. Решением Директории авторы письма были отстранены от исполнения обязанностей в Революционном совете и направлены в распоряжение своих штабов. 24 августа он провел встречу с членами Революционного совета и командирами частей КОПКОН и открыто поддержал правительство. Президентское коммюнике в поддержку Вашку Гонсалвиша было опубликовано 5-м отделом Генерального штаба, после чего посол США Фрэнк Карлуччи попросил аудиенции у Кошты Гомиша. Ему удалось изменить мнение президента и убедить его в том, что поддержка Гонсалвиша хороших результатов не даст. Канцелярия Президента Республики дезавуировала коммюнике, 5-й отдел Генштаба был обвинен в дезинформации и вскоре разогнан. Тогда, стремясь сохранить баланс сил, Кошта Гомиш отправил в отставку правительство, назначил Гонсалвиша начальником Генерального штаба и обратился к Ассамблее ДВС за поддержкой. Но и этот компромисс не устроил оппозицию. «The New York Times» писала 31 августа :

Президент Франсишку Кошта Гомиш „попал из огня да в полымя“, сместив генерала Вашку Гонсалвиша с поста премьер-министра, но назначив его начальником Генерального штаба Португалии… Президент должен знать, что попытки навязать генерала Гонсалвиша вооруженным силам будут расценены как оскорбление и провокация. Возникает дополнительный вопрос: как президент может верить в то, что Португалия сможет оставаться членом Североатлантического союза, если начальник Генерального штаба идет в одной упряжке с коммунистами и стремится к созданию в Лиссабоне правительства советского типа?.. Президенту Коште Гомишу пора перестать ловчить и пора решительно вступить на столь четко начертанный путь.

Ассамблея ДВС и добровольная отставка Гонсалвиша 5 сентября на время избавили президента от необходимости искать компромисс между ослабшим левым и усилившимся «умеренным» крылом вооруженных сил. 12 сентября Политическая директория была распущена, 19 сентября было приведено к присяге VI Временное правительство во главе с адмиралом Жозе Батиштой Пиньейру ди Азеведу, заявившем о своей приверженности «социализму и демократическому плюрализму».

Последний кризис

Когда напряженность в стране несколько ослабла, Кошта Гомиш отправился в очередную зарубежную поездку. В сентябре он посетил Польскую Народную Республику, а из Польши отправился в Советский Союз. 1 октября 1975 года начался первый в истории визит президента Португалии в СССР. Кошта Гомиш встретился с лидером СССР Л. И. Брежневым, побывал в Ленинграде, где посетил Пискарёвское мемориальное кладбище, Смольный и крейсер «Аврору». Он также проявил большой интерес к религиозной жизни России, совершив поездку в Троице-Сергиеву Лавру и встретившись с патриархом Пименом. 4 октября визит был завершен.

В период Ноябрьского кризиса 1975 года Франсишку да Кошта Гомиш вновь пытался найти мирные пути выхода из конфликта разных политических сил. Он отложил вступление в силу приказа о назначении Вашку Лоуренсу командующим Лиссабонским военным округом вместо Отелу Сарайва ди Карвалью. Утром 22 ноября, стремясь разрешить кризис политическим путём, Кошта Гомиш вызвал к себе лидера социалистов Мариу Суариша и два с половиной часа убеждал его создать двухпартийный кабинет из деятелей Португальской социалистической партии и Португальской коммунистической партии. «Вы видите сами, что сегодня нет другого решения, кроме правительства из ПСП и ПКП…», убеждал он Суариша, но тот решительно отказался. Мариу Суариш подозревал президента в тайной помощи коммунистам. Советский исследователь В. И. Суханов отмечал:

Это выглядело парадоксально: генерал Кошта Гомиш, бывший представитель Португалии в штабе верховного главнокомандующего объединёнными вооружёнными силами НАТО, бывший начальник генерального штаба португальских вооружённых сил при Каэтану, настойчиво убеждал лидера Португальской социалистической партии в срочной необходимости сформировать правительство из социалистов и коммунистов…

Когда после отказа Суариша политический выход из кризиса стал невозможен, Кошта Гомиш приложил все усилия для сохранения контроля над страной и вооруженными силами. Он руководил развертыванием армии против восставших левонастроенных воинских частей и нейтрализовал сторонников Португальской компартии.

Переход к гражданскому правлению

22 февраля 1976 года Кошта Гомиш, несмотря на оппозицию Португальской социалистической партии и Народно-демократической партии, официально объявил о признании Народной Республики Анголы. 26 февраля между армией и политическими партиями было заключено соглашение, что новая конституция не будет меняться в течение 4 лет, то есть до 1980 года и 2 апреля Конституция была принята. 24 апреля из тюрем были выпущены офицеры, арестованные во время Ноябрьского кризиса, а 25 апреля 1976 года прошли выборы в новый парламент — Ассамблею республики. Всю ночь шло непрерывное заседание Революционного совета, а газета «Диа» опубликовала заявление президента Кошты Гомиша о том, что новая конституция гарантирует неприкосновенность основных принципов революции —

Поставить под вопрос эти завоевания означало бы предать революцию и обмануть народ.

Выборы прошли в спокойной обстановке и президент заявил, что удовлетворен их итогом:

Их результаты показывают, что народ Португалии не желает гражданской войны.

 — сказал он.

К этому времени стало ясно, что Кошта Гомиш, больше года маневрировавший между различными политическими течениями, не имеет поддержки новых лидеров ДВС и политических партий и не будет выдвинут кандидатом на президентских выборах 1976 года. 26 апреля группа членов Революционного совета, игнорируя президента, собралась в форте Сан-Жуан ди Барра и определила генерала Антониу Рамалью Эаниша как кандидата в президенты. 27 июня Рамалью Эаниш, получивший поддержку социалистов и социал-демократов, был избран и вечером 14 июля 1976 года в ходе торжественной церемонии Франсишку да Кошта Гомиш передал ему полномочия президента Португальской республики.

Зарубежные визиты президента Кошты Гомиша

• 16 — 20 октября 1974 года — Соединённые Штаты Америки;
• 4 июня 1975 года — Франция;
• 13 — 16 июня 1975 года — Социалистическая Республика Румыния;
• 1 августа 1975 года Кошта Гомиш от имени Португалии подписал в Хельсинки Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе;
• 27 — 30 сентября 1975 года — Польская Народная Республика;
• 1 октября — 4 октября 1975 года — СССР;
• 22 октября 1975 года — Италия и Ватикан;
• 22 — 24 октября 1975 года — Социалистическая Федеративная Республика Югославия.

После отставки

После отставки Франсишку да Кошта Гомиш был переведён в резерв армии, отошёл от политической деятельности, однако перешел к деятельности общественной. С 1976 года он был членом Португальского Совета мира и сотрудничества, с 1977 года — членом Всемирного совета мира. В 1977 году Кошта Гомиш участвовал в Женевской международной конференции против нейтронного оружия, в 1978 году — в Первой международной конференции по разоружению в Женеве, в 1980 году стал вице-президентом Всемирного Совета Мира, в 1981 году вошел в состав группы «Генералы и адмиралы за мир».

16 декабря 1981 года Коште Гомишу было присвоено высшее в португальской армии звание маршала. Кошта Гомиш был председателем Португальского Совета мира и сотрудничества. В июле 1983 года он участвовал во Всемирной ассамблее за мир, против ядерной войны, в 1984 году — в испано-португальской конференции «За безъядерную Иберию» и в Конференции Движения за мир в Афинах. В 1986 году его деятельность была признана Организацией Объединённых Наций и Генеральный секретарь ООН Хавьер Перес де Куэльяр присвоил ему звание «Посол Мира». В 1997 году Кошта Гомиш стал членом Президиума Международного комитета по миру и воссоединению в Корее (англ. CILRECO – International Liaison Committee for Reunification and Peace in Korea).

Последние годы и смерть

В 1990-х годах Кошта Гомиш отошел от активной деятельности по возрасту.

Франсишку да Кошта Гомиш скончался 31 июля 2001 года в военном госпитале Лиссабона в возрасте 87 лет. Представители армии заявили, что его смерть была вызвана болезнью легких. Он был похоронен в военном секторе кладбища Алту ди Сан-Жуан в Лиссабоне.

Президент Португалии Жоржи Сампайю заявил, что соотечественники должны отдать Коште Гомишу «дань уважения и признания» несмотря на все противоречивые оценки его деятельности, так как благодаря ему португальцы «избегали конфронтации и вернули Революцию в демократическое русло». Премьер-министр Антониу Гутьерриш назвал Кошту Гомиша «одной из фигур, которые оказали наибольшее влияние на переход Португалии к демократии». Мариу Соариш в интервью португальскому радио назвал покойного президента «человеком света и тени, человеком двусмысленным». Бывший лидер ДВС Вашку Лоуренсу отметил важность маршала как переходной фигуры. Британская The Daily Telegraph так отозвалась на смерть Кошты Гомиша в 2001 году —

Коренастый кавалерийский офицер со склонностью к темным очкам, Кошта Гомиш доказал право называться мастером искусства управления и урегулирования, в то время, как различные течения боролись за власть после падения диктатуры.

Оригинальный текст (англ.)  

A stocky cavalry officer with a penchant for dark sunglasses, Costa Gomes proved a master of manoeuvre and conciliation as various factions vied for power after the fall of the dictatorship.

Частная жизнь

8 декабря 1952 года в Виана-ду-Каштелу Кошта Гомиш женился на Марии Эштеле Велозу ди Анташ Варежан (порт. Maria Estela Veloso de Antas Varejão, род. 23.03.1927), имел единственного сына Франсишку (ум.12.01.1991,Лиссабон). Отмечали его скромность, осторожность, принципиальность и стремление искать компромиссы, насколько это было возможно. Став президентом, Кошта Гомиш отменил в президентском дворце утвердившиеся при ди Спиноле пышные церемонии. Он непременно посещал обычные уличные кафе, сопровождаемый женой, сыном и единственным телохранителем, которого не имел права отослать. Любил конный спорт и плавание. В среде близких его именовали прозвищем «Шику» (Chico), а в военных и политических кругах, по легенде, иногда называли «пробкой» за умение балансировать и оставаться на плаву.

Награды

• Военная медаль за образцовое поведение (порт. Medalha Militar de Comportamento Exemplar);
• Военная золотая медаль с пальмами за выдающиеся заслуги (порт. Medalha Militar de Ouro de Serviços Distintos com Palma);
• Медаль за военные заслуги 1-го класса (порт. Medalha de Mérito Militar de 1.ª Classe);
• Офицер Военного Ависского ордена (порт. Oficial da Ordem Militar de Avis);
• Командор Военного Ависского ордена (порт. Comendador da Ordem Militar de Avis);
• Гранд-офицер Военного Ависского ордена (порт. Grande-Oficial da Ordem Militar de Avis);
• Командор Военного ордена Башни и Меча (порт. Comendador da Ordem Militar da Torre e Espada);
• Национальный орден Южного креста (Бразилия);
• Большой Крест ордена Почётного легиона (Франция);
• Орден Югославской звезды;
• Орден Заслуг перед Польшей;
• Орден Звезды Социалистической Республики Румынии;
• Большой Крест ордена Льва (Сенегал);
• Золотая медаль Ф.Жолио-Кюри.

Память

Имя Франсишку да Кошта Гомиша увековечено в топонимике Лиссабона, Эворы, Салватерра-ди-Магуша и Вендаш-Новаша.

Сочинения

• Na Assembleia Geral das Nações Unidas, Lisboa, 1974.
• Balanço do Ano de 1975 e Rumos para uma Sociedade Justa: Comunicação Feita ao País pelo Senhor Presidente da República, Lisboa, 1976.
• Discursos Políticos, Lisboa, 1976.
• Sobre Portugal: Diálogo com Alexandre Manuel, Lisboa, Regra do Jogo, 1979.
• Visages de Corée, Lisboa, s.e., 1981.
• Ecosocialismo, Uma Alternativa Verde para a Europa, em co-autoria com Carlos Antunes e Isabel do Carmo, Lisboa, Divergência, cop. 1990.

Литература

• Суханов В. И. «Революция гвоздик» в Португалии: Страницы истории. — М.: Мысль, 1983.
• Фесуненко И. С. Португалия апрельская и ноябрьская. — М.: Молодая гвардия, 1977.
• Кошта Гомиш, Франсишку // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М.: Советская энциклопедия, 1975. — Вып. 1975. — С. 642.
• Франсишку да Кошта Гомиш (Люди и события) // Новое время. — М., 1974. — № 42. — С. 8.
• Кто есть кто в мировой политике / Отв. ред. Кравченко Л. П. — М.: Политиздат, 1990.
• Кошта Гомиш, Франсишку // Большая российская энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2010. — Т. 15. — С. 129. (Данная статья содержит ряд неточностей. С 1972 года Кошта Гомиш занимал пост начальника Генерального штаба, а не «командующего армией», был смещён с этого поста в марте 1974 года, а не «за несколько дней» до событий 25 апреля. Применённый авторами термин «Нац.хунта спасения» имеет устоявшийся в литературе аналог — Совет национального спасения, не соответствует порядку слов в португальском оригинале (Junta de Salvação Nacional), к тому же фонетически Совет должен звучать как жунта, а не хунта. СНС с мая 1974 года был консультативным органом с рядом законодательных функций, был распущен в марте 1975 года и не «управлял страной в 1974—1976 годах»).
• Португалия // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М.: Советская энциклопедия, 1976. — Вып. 1976. — С. 336.
• F. Costa Gomes e M. Cruzeiro. Costa Gomes, o Último Marechal. — Lisboa: Notícias, 1998.
• Walter Heynowski; Gerhard Scheumann; Gerhard Kade. Die Generale : Marschall Francisco da Costa Gomes, Portugal … — Berlin: Berlin Verl. d. Nation, 1986.
• Mello Machado. Aviltados e traídos (resposta a Costa Gomes). — Queluz, Portugal .: Literal, 1977.
• Luís Nuno Rodrigues. Marechal Costa Gomes - No Centro da Tempestade. — Lisboa, 2011. — ISBN 978-989-626-103-0.

Ссылки

• [www.presidencia.pt/?idc=13&idi=25 ANTIGOS PRESIDENTES: Francisco Costa Gomes] (португальский). Página Oficial da Presidência da República Portuguesa (2006-2012). Проверено 18 января 2012. [www.webcitation.org/65JFIg950 Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].
• Cátia Manuela Silva Gonçalves. [sigarra.up.pt/up/web_base.gera_pagina?P_pagina=1000765 Antigos Estudantes Ilustres da Universidade do Porto Francisco da Costa Gomes] (португальский). Universidade do Porto (2008). Проверено 18 января 2012. [www.webcitation.org/66vWgzjlj Архивировано из первоисточника 15 апреля 2012].
• [www.geneall.net/P/per_page.php?id=54470 Francisco da Costa Gomes] (португальский). Geneall.pt (2000 - 2012). Проверено 13 февраля 2012. [www.webcitation.org/67v4Mu6SR Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• Antonio de Figueiredo. [www.guardian.co.uk/news/2001/aug/01/guardianobituaries Francisco da Costa Gomes] (англ.). The Guardian (Wednesday 1 August 2001 02.49 BST). Проверено 17 апреля 2012. [www.webcitation.org/67v4NZyhO Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• Fernando Rosas e J.M. Brandão de Brito. [www.25abril.org/index.php?content=1&c1=14&c2=8&glossario=Costa%20Gomes Francisco da Costa Gomes, (1914-2001)] (португальский). 25 de Abril. Base de Dados Históricos (2006). Проверено 18 января 2012. [www.webcitation.org/66vWipNBb Архивировано из первоисточника 15 апреля 2012].
• Aniceto Afonso, Carlos Matos Gomes. [www.guerracolonial.org/index.php?content=749&file=www.guerracolonial.org/specific/guerra_colonial/protagonistas/Costa%20Gomes/Costa%20Gomes.swf Francisco da Costa Gomes, (1914-2001)] (португальский). Guerra Colonial, 1961 -1974. Проверено 18 января 2012. [www.webcitation.org/66vWjN13i Архивировано из первоисточника 15 апреля 2012].
• [coisasdaguine.blogspot.com/2011/05/188-francisco-da-costa-gomes_5459.html Francisco da Costa Gomes, Subsecretário do Exército] (португальский) // Boletim Cultural da Guiné Portuguesa, Volume XIV, nº 56 : Фоторепортаж о поездке Кошты Гомиша в Португальскую Гвинею в 1959 году. — Guiné Portuguesa, Outubro 1959.

Отрывок, характеризующий Кошта Гомиш, Франсишку да

– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]