Кошут, Лайош

Лайош Кошут венг. Kossuth Lajos<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр и правитель-президент Венгрии в период
Венгерской революции 1848—1849
Рождение:	19 сентября 1802(1802-09-19) Монок (Австрийская империя)
Смерть:	20 марта 1894(1894-03-20) (91 год) Турин (Италия)

Ла́йош Ко́шут (венг. Kossuth Lajos; 19 сентября 1802, Монок (ныне — в медье Боршод-Абауй-Земплен) — 20 марта 1894, Турин) — венгерский государственный деятель, революционер, журналист и юрист, премьер-министр и правитель-президент Венгрии в период Венгерской революции 1848—1849 годов.

Происхождение

Лайош Кошут родился в обедневшей земанской семье, в небольшом городке Моноке (комитат Земплин; ныне — на территории медье Боршод-Абауй-Земплен) и был старшим из четырёх детей. Род Кошутов известен с XIII века, когда его представители получили имения в западной Словакии. Одно из имений Кошутов находилось в селе Кошуты — ныне это часть города Мартина. Очевидно, весь род Кошута по отцовской линии был славянского происхождения и относится к числу этнических словаков. Даже родной дядя Лайоша Кошута — Юрай Кошут — был ярым словацким националистом. Мать Кошута — Каролина Вебер — происходила из немецких лютеран, т.е. также не была мадьяркой. Тем не менее, сам Кошут был пламенным патриотом Венгрии и, de facto, левым шовинистом. Он даже напрочь отрицал существование словацкой нации.

Ранние годы

Лайош Кошут был воспитан в лютеранской вере. В наследство от родителей он получил лишь небольшой малодоходный клочок земли. В 1808 году семья Кошутов переселилась в Шаторальяуйхей, где на протяжении 1810—1816 годов мальчик посещал местную гимназию. В 1816—1819 годах он продолжил учёбу в евангелической (лютеранской) коллегии в Эперьеше. В 1824 году Кошут окончил курс обучения в реформатской (кальвинистской) коллегии в Шарошпатаке, вскоре поступил в университет Пешта и стал работать адвокатом в комитате Земплен. Его замечательное красноречие, умение быстро анализировать громадный фактический материал, способность играть на многих психологических аспектах, вместе с безусловной честностью и неподкупностью, с первого же года пребывания в Пеште (ныне Будапешт) обеспечили молодому юристу известность и солидную практику.

Приход в политику

Однако, сам Лайош Кошут видел своё будущее в политической деятельности. Попытки занять место в администрации не увенчались успехом, так как радикальные демократические и национал-патриотические убеждения Кошута были общеизвестны и не приветствовались австрийской администрацией. Тем не менее, Кошут всё же был назначен депутатом аристократического парламента Венгрии, собиравшегося в 1825—1827 и 1832—1836 годах в Прессбурге (ныне Братислава). Однако, он не смог полноценно участвовать в дебатах, так как право голоса предоставлялось только представителям высшего дворянства.

В 1830-х годах Кошут начал издавать газету, посвященную преимущественно работе парламента и комитатских собраний. В парламенте в это время началась борьба за национальный язык, возглавленная некоторыми либералами, например, графом Иштваном Сеченьи. Эта борьба предусматривала, в первую очередь, осторожные выступления против господствовавшей тогда в официальных организациях латыни (на протяжении веков именно по-латински общались между собой разноплеменные граждане Венгрии). Официальные отчёты обычно игнорировали речи, произносимые на венгерском языке; однако газета Кошута передавала их с редакционными комментариями. В результате, издание Кошута было запрещено; тогда Кошут превратил его в рукописный листок, рассылавшийся по комитатам, где делали многочисленные копии, расходившиеся по рукам. Пять лет продолжалась такая работа в Пресбурге, а затем и в Пеште. Наконец, в 1837 году правительство арестовало Кошута вместе с несколькими его товарищами. Через два года он предстал перед судом, приговорившим его к 4-летнему тюремному заключению «за государственную измену». Из тюрьмы Кошут был освобождён в 1840 году. Народ встретил его восторженно: 10 000 форинтов были собраны по подписке и поднесены ему в виде национального подарка.

Журналистская деятельность

После освобождения и восстановления здоровья, ухудшившегося в результате плохих условий содержания в заключении, в январе 1841 года Кошут был назначен главным редактором «Пештского листка» (Pesti Hírlap) — нового издания, сплотившего вокруг себя либеральных и радикальных демократов, требующих национального освобождения. Газета имела беспрецедентный успех — её тираж достиг 7000 экземпляров. Поражённое успехами Кошута, австрийское правительство организовало проправительственную венгерскую газету «Мир» (Világ), соперничавшую с газетой Кошута. Однако такие действия только усиливали интерес и поддержку нового лидера венгерского национально-освободительного движения. То, что именно Кошут возглавил революционное крыло венгерской политики, признал сам граф Сеченьи, утверждавший, что выступления Кошута неминуемо приведут к революции. Полемизируя с Кошутом, Сеченьи в 1841 г. написал блестящую по форме и содержанию статью «Народ Востока». Начиная хронологический отсчёт от азиатской прародины венгров (отсюда и название статьи), Иштван Сеченьи далее плавно перешёл к современному положению Венгерского королевства:

В руках Лайоша Кошута еженедельная газета (…) — не что иное, как самое острое оружие, но она — и в этом-то вся беда — не очистит родину от накопившегося в её организме шлака, а убьёт её и т.о. приведёт венгров не к славе, а к гибели. (…) автор действует прямо по французскому образцу. Этот образец есть не что иное, как тот путь, по которому шли, начиная от Мирабо, Демулен, Дантон, Сен-Жюст, Марат, Робеспьер, вплоть до героев современной французской пропаганды: Ламенне, Пэра, Анфантэна и др., которые сами по себе в большинстве хорошие люди, а многие неподкупно-честны и исповедуют граничащую с цинизмом простоту, но, заблудившись на ложных путях, подсказанных сердцем и чувствами, где не властвует уже здравый смысл (а это лучшая отправная точка!), (…) они в конце концов впали в такое слепое безумие, что, следуя своим вздорным мечтам о благе человечества, о благе своих ближних, залили людской кровью алтарь отечества…

В 1844 году правительство косвенными путями (через спор по поводу выплаты заработной платы) вынудило «Пештский листок» уволить Кошута, который не мог организовать собственное издание. Преемником Кошута на редакторском посту стал известный историк Ласло Салай (с ним у Кошута были неприязненные отношения).

Австрийский канцлер Меттерних лично общался с Кошутом и предложил ему поступить на государственную службу. Однако Кошут отказался от такого предложения и последующие три года оставался без работы.

Политические убеждения Кошута

Независимая Венгрия, но непременно с демократическим государственным устройством, суд присяжных, свобода слова, совести и печати, ликвидация феодальных пережитков (освобождение крестьян, отмена барщины и натуральных повинностей в любой их форме, единое налогообложение вне зависимости от сословия), замена представительства привилегированных сословий избираемым на демократических началах общенародным представительством — таковой была политическая программа Кошута, ориентировавшаяся на передовые радикальные демократические идеи Европы. Кроме того, Кошут перехватил у Салая и его группы идею административной централизации...

Деятельность Кошута встречала глухой протест у потомков древних магнатов. Ещё сильнее было противодействие со стороны населявших Венгрию славян (в первую очередь, хорватов и словаков), которым борьба за тотальное утверждение венгерского языка (окончившаяся в 1843 году рядом уступок со стороны правительства) грозила постепенной мадьяризацией. Хотя ограничение в правах какой-либо национальности как будто не входило в планы демократа Кошута - однако, в то же время, он ни в выступлениях, ни в изданиях своих, ни своими конкретными действиями не подчеркнул достаточно ясно и чётко идею свободного союза австрийских народов. Поэтому, придя к власти, он своими действиями спровоцировал национальную вражду.

Венгерская революция

Под влиянием революционных событий в Париже Лайош Кошут 3 марта 1848 года призвал к революционным переменам в Австрийской империи, апеллируя к семнадцатилетнему эрцгерцогу Францу Иосифу. 15 марта 1848 года венгерский парламент отправил императору адрес с требованием учреждения ответственного министерства для Венгрии, свободы прессы, суда присяжных, равноправности вероисповеданий и национальной системы обучения. Депутация, во главе которой стоял сам инициатор предложения, Кошут, прибыла в Вену в весьма удобный момент, и Венгрии было «даровано» самоуправление, позволившее создать правительство. Во главе его официально стоял либеральный граф Лайош Баттяни, но истинным вдохновителем был именно Кошут, получивший должность министра финансов. Венгерская революция началась. Дух свободы и преобразований активно пропагандировался в новой газете, издаваемой Кошутом, — «Kossuth Hirlapja» («Газета Кошута» или «Кошутовский листок»), редактором которой был Йожеф Байза.

И Венгрия, и Хорватия возрождались к свободной жизни — однако взаимоотношения двух наций оставляли желать лучшего. Венгерские революционеры не понимали или «не желали понять» хорватских национальных чаяний. 31 марта 1848 года венгерский поэт сербо-словацкого происхождения Шандор Петёфи выступил с демагогическим призывом к «любимым братьям-хорватам» совместно выступить против «деспотической бюрократии Австрии» — но при этом агитировал хорватский народ «забыть различия в языке». Как писал впоследствии бан Елачич, именно «ограничения в языковом вопросе, узаконенные Венгерским парламентом, были одной из главных причин сопротивления хорватского народа мадьярам» («ograničenja u jezičnom pogledu koja je htio Madžarski sabor Hrvatima nametnuti, bili su jedan od glavnih uzroka otpora hrvatskog naroda protiv Mađara»).

В сентябре 1848 года Баттяни вышел в отставку. Сформировался новый однородный кабинет, во главе которого встал сам Кошут — но император не утвердил этого кабинета. Вступив в министерство, Кошут застал администрацию в хаотическом состоянии. Началась пылкая реформаторская деятельность, коснувшаяся всех сторон государственной жизни Венгрии. Главная заслуга этого министерства и, следовательно, Кошута — окончательная отмена крепостного права. В ответ же на разумные требования хорватов (и других славянских подданных Венгерской короны) Кошут высокомерно заявил: «Да не увидим Хорватию на лице Земли!»

Предчувствуя борьбу, которая неизбежно должна была разгореться с хорватами и австрийским правительством, Кошут потребовал и получил от парламента кредит в 42 млн гульденов на военные цели и организацию милиции в 200 тыс. человек.

Император объявил роспуск венгерского парламента, который отвечал назначением Кошута президентом комитета национальной обороны. На Венгрию двинулись австрийские войска князя Виндишгреца и хорватское ополчение под начальством бана Елачича. Однако Кошут действовал молниеносно, создав в кратчайшие сроки боеспособную и мощную венгерскую армию, главнокомандующим которой назначил Гёргея. 14 апреля 1849 года Кошут провозгласил независимость Венгрии, низложение династии Габсбургов, республику, а себя — её диктатором (президентом-регентом, или правителем-президентом). Деятельность Кошута была поразительна: он заведовал финансами, сам командовал отрядом войска, вёл переговоры с Англией и Францией, протестуя против вмешательства России, говорил речи и писал прокламации к народу. Но продолжительная война истощила страну, а Гёргей, завидовавший Кошуту, стал явно противодействовать ему. Кошут, считая свои несогласия с Гёргеем одной из причин неудач, добровольно сложил с себя власть и передал её честолюбивому генералу.

Эмиграция

Однако 13 августа 1849 года Гёргей с основной частью венгерской армии капитулировал в Вилагоше перед русскими войсками князя Паскевича. Кошут с отрядом в 5-6 тысяч человек эмигрировал в Турцию: сначала в приграничный болгарский Видин, затем в Шумен. Некоторое время он жил на берегу Мраморного моря, но потом был переселён вглубь Малой Азии — в Кютахью. Семейство Кошут вскоре воссоединилось с ним.

Австрийское и русское правительства требовали его выдачи, но султан ответил, что религиозный долг запрещает выдавать гостя. Через некоторое время Кошут покинул Турцию (получив финансовую помощь из США), как раз тогда, когда австрийские власти заочно приговорили его к смертной казни через повешение. В сентябре 1851 г. он направился во Францию, но правительство Наполеона III отказалось принять известного революционера. Через Гибралтар он прибыл в Англию. Там ему была устроена торжественная встреча. Живя в Англии, он часто посещал США; везде он обращался к правительствам и к общественному мнению, прося о помощи своей родине. Скоро Кошут переселился в Турин, где и прожил изгнанником, с небольшими перерывами, около 40 лет. В 1859 году он сформировал венгерский легион и сражался вместе с Джузеппе Гарибальди. Он писал статьи (жил он в это время литературным трудом), речи, пытаясь действовать в пользу Венгрии.

Во время одного из визитов в США Кошута торжественно встречал Линкольн. Линкольн назвал Кошута «достойнейшим и истинным представителем дела гражданской и религиозной свободы в Континентальной Европе».

В 1867 году Кошут протестовал против «соглашения» Австрии с Венгрией и тогда же отказался воспользоваться амнистией, пока Венгрия будет под игом Австрии. Император Франц-Иосиф желал заставить его принять амнистию и вернуться на родину, где он стал бы, вероятно, менее опасен, чем в изгнании; но Кошут не пожелал отречься от своих идеалов. В 1876 году, во время возбуждения Восточного вопроса, когда Россия поддержала балканских славян в их борьбе за свободу, — «достойнейший и истинный» Кошут написал ряд резких статей против внешней политики России — то есть туркофильских статей.

В 1879 году правительство, желая подействовать на Кошута, провело закон, по которому эмигрант терял права венгерского гражданина, если в течение 10 лет не пользовался ими. Радикальная оппозиция протестовала против закона, созданного исключительно ради угрозы Кошуту, но закон был всё-таки принят. За этот период Кошут неоднократно избирался депутатом от разных округов Венгрии, но ни разу он не пожелал воспользоваться избранием… В 1892 году по всей Венгрии происходило торжественное празднование 90-й годовщины рождения Кошута. Город Пешт подавляющим большинством голосов дал ему почётное гражданство, послал ему адрес и назвал его именем одну из своих улиц. Примеру Пешта последовали многие другие города Венгрии. Повсюду происходили народные собрания, на которых произносились речи в честь Кошута. Множество депутаций из разных мест страны отправились к нему в Турин.

Лайош Кошут умер 20 марта 1894 года. Венгерский парламент постановил устроить ему торжественные похороны; император Франц-Иосиф не решился отказать своему непримиримому врагу в последнем земном пристанище, и тело великого политика было перевезено в Венгрию, чтобы быть преданным родной земле. Кошут похоронен на будапештском кладбище Керепеши.

Память, отражение в культуре и искусстве

• Лайош Кошут является одним из национальных героев Венгрии.
• Майн Рид посвятил этому революционеру немало страниц романа «Жена-девочка», в котором Л. Кошут стал одним из действующих лиц произведения.
• Нелегальная радиостанция венгерского движения Сопротивления, начавшая вещание в 1941 году, была названа «Лайош Кошут».

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Лайош Кошут
• Кошут // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [istmat.info/node/28171 Авербух Р.А. Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848-49 гг. (М.: Наука. 1965)]
• [istmat.info/node/28494 Шпира Д. Четыре судьбы: к истории политической деятельности Сеченьи, Баттяни, Петефи и Кошута]/ перевод с венг. (М.: Прогресс. 1986)
• Лайош Кошут — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.academia.edu/19543196/П._Пейковска._Щрихи_към_политическата_активност_на_Кошутовата_емиграция_и_на_унгарската_общественост_във_връзка_с_Руско-турската_война_от_1877_78_г._-_В_Shared_Pasts_in_Central_and_Southeast_Europe..._рр._94-104 Лайош Кошут и Русско-турецкая война 1877-1878 гг.]

Отрывок, характеризующий Кошут, Лайош

– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.