Кощегулов, Шаймардан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шаймардан Кощегулов

Депутат II Государственной Думы. 1907
Дата рождения:

1869 (1870)

Дата смерти:

после 1932

Гражданство:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Вероисповедание:

магометанское

Партия:

Мусульманская парламентская группа
Сибирская парламентская группа

Род деятельности:

общественный деятель, член Государственной думы I и II созывов

Шаймардан Кощегу́лов (1869 (1870) — после 1932) — казахский общественный деятель, депутат Государственной думы Российской империи I и II созывов от Акмолинской области.



Биография

Обучался в Кокчетавской и Петропавловской медресе. В 1903 году с формулировкой приговора «за агитацию среди киргизского населения на религиозной почве» был сослан на 5 лет в Якутскую область.[1]

Был освобождён после издания Манифеста 17 октября 1905 года. Выступал против введения гражданского суда у казахов и сторонником суда шариата. Занимался скотоводством, владел книжным магазином русско-мусульманских книг и периодических изданий в Кокчетаве. Пользовался большим уважением местного населения.[1]

15 июня 1906 года Кощегулов Шаймардан был избран депутатом Государственной думы I созыва от казахского населения Акмолинской области 94 голосами «за» из 118 выборщиков. Однако областная избирательная комиссия Акмолинской области опротестовала выборы, так как по мнению комиссии Кощегулов плохо владел русским языком. Однако из-за непродолжительного времени существования I Думы кассировать выборы не успели.[1]

В 1907 году был избран депутатом Государственной думы II созыва, в которой его полномочия как депутата были признаны, несмотря на ещё одну попытку кассировать выборы. Будучи депутатом Государственной думы принимал участие в работе мусульманской и сибирской групп.[1]

На рубеже 1920-х и 1930-х годов проживал в ауле № 1 Энбекшильдерского района Акмолинской губернии КирАССР. 4 мая 1931 года был арестован Петропавловским оперсектором, а 14 января 1932 года осуждён особым совещанием при Коллегии ОГПУ по статье 58-10, 58-11 УК РСФСР и приговорён к 3 годам высылки. Был реабилитирован посмертно 19 сентября 1989 года Кокчетавской областной прокуратурой на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года.[1]

Напишите отзыв о статье "Кощегулов, Шаймардан"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Томское краеведение. [tomskhistory.lib.tomsk.ru/page.php?id=1619 Сибиряки - депутаты первой Государственной думы (1906 г.)] (рус.). Проверено 14 сентября 2009. [www.webcitation.org/66NuY4fbW Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Кощегулов, Шаймардан

[Если y вас, граф (или князь), нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает, то я буду очень рада видеть вас нынче у себя между семью и десятью часами. Анна Шерер.]
– Dieu, quelle virulente sortie [О! какое жестокое нападение!] – отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках, при звездах, с светлым выражением плоского лица. Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.