Коэн, Пол Джозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пол Джозеф Коэн
Paul Joseph Cohen
Дата рождения:

2 апреля 1934(1934-04-02)

Место рождения:

Лонг-Бренч, Нью-Джерси, США

Дата смерти:

23 марта 2007(2007-03-23) (72 года)

Место смерти:

Станфорд, Калифорния, США

Страна:

США

Научная сфера:

математика

Место работы:

Стэнфордский университет

Альма-матер:

Чикагский университет

Награды и премии:

Премия Бохера (1964)
Филдсовская премия (1966)
Национальная научная медаль США (1967)

Пол Джозеф Коэн (англ. Paul Joseph Cohen; 2 апреля 1934, Лонг-Бренч, Нью-Джерси, США — 23 марта 2007, Станфорд, Калифорния, США) — американский математик, профессор Стэнфордского университета.



Достижения

Пол Дж. Коэн достиг значительных успехов в самых разных областях математики.

Вершиной профессиональной деятельности Коэна в области теории множеств стало опубликованное в 1963 году доказательство невозможности доказательства континуум-гипотезы в аксиоматике ZFC (доказательство невозможности опровергнуть которую сделано в 1940 году Куртом Гёделем), и доказательство независимости аксиомы выбора от остальных аксиом Цермело-Френкеля[1].

Биография

Коэн родился в семье еврейских эмигрантов из Польши, вырос в Бруклине, там же начал своё образование.

В 1953 году поступил в Чикагский университет.

В 1961 году начал научную и педагогическую деятельность в Стэнфордском университете, где продолжал работать до 2004 года. Преподавания не оставлял до последних месяцев жизни.

Благодаря работам Коэна, сказал профессор Принстонского университета Питер Сарнак (Peter Sarnak),

математика стала выглядеть простой и унифицированной
.

Коэн отличался разнообразными интересами. Он говорил на английском, шведском, французском, испанском, немецком и идише, играл на фортепиано и скрипке, пел в хоре Стэнфордского университета и в шведской фолк-группе.

Напишите отзыв о статье "Коэн, Пол Джозеф"

Примечания

  1. П. Дж. Коэн. Теория множеств и континуум-гипотеза. — Москва: Мир, 1969.


Отрывок, характеризующий Коэн, Пол Джозеф

И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.