Кравцов, Борис Григорьевич

Борис Григорьевич Кравцов
Б.Г. Кравцов
Дата рождения:	16 февраля 1940(1940-02-16)
Дата смерти:	14 марта 2005(2005-03-14) (65 лет)
Научная сфера:	психоаналитик

Борис Григорьевич Кравцов (16 февраля 1940 — 14 марта 2005) — советский и российский психоаналитик, психотерапевт.

Биография

Борис Григорьевич Кравцов родился 16 февраля 1940 года. В детстве перенёс перелом позвоночника и всю жизнь боролся с его последствиями. Впервые начал задумываться о психологии, когда ему было 11-12 лет; будучи подростком он экспериментировал с гипнозом на своих друзьях.

По состоянию здоровья не был принят в медицинский институт и поступил на биологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, который окончил в 1966 году по специальности «физиология высшей нервной деятельности». В 1966-69 годах работал в должности младшего научного сотрудника в лаборатории бионики биологического факультета МГУ. В 1960-е годы, учась, а позже работая в МГУ, прочёл полное оригинальное собрание работ Фрейда на немецком языке, которое, несмотря на запрет психоанализа в СССР, имелось в университетской библиотеке, и увлёкся психоанализом. Перевёл обширную монографию Эвальда Бома по тесту Роршаха, а также диссертацию Артура Кронфельда «Психология в психиатрии».

В 1969-72 годах возглавлял лабораторию психофизиологии труда в Научно-исследовательском, проектном и внедренческом центре организации труда в энергетике и энергетическом строительстве («ЦОТэнерго»).

В 1972-87 годах работал в Институте судебной психиатрии имени В. П. Сербского в должностях лаборанта, а позже — клинического психолога. Работая в институте психиатрии, имел доступ к пациентам, некоторые из которых стали его первыми клиентами, проходящими психотерапию. Помимо официальной («дневной») работы, Кравцов организовал полноценную практику в качестве подпольного психотерапевта. Для того, чтобы защитить Кравцова от обвинений в «антисоветской деятельности», его друг, журналист газеты «Комсомольская правда», написал о нём статью, благодаря чему, Кравцов получил всесоюзную известность. В середине 1970-х годов организовал и возглавил группу учеников, которым преподавал теорию и практику психоанализа в рамках семинара. В конце 1970-х — начале 1980-х годов этот семинар был популярен среди психологов, интересующихся психоанализом. Участники семинара Б. Г. Кравцова читали и обсуждали работы Фрейда и классиков психоанализа, а также пытались «анализировать» своих первых пациентов. Позже организовал и возглавил Психотерапевтическое сообщество врачей, психологов, педагогов и пациентов, ориентированное на решение клинических и практических проблем.

С 1987 года работал психологом-консультантом в различных структурах и имел обширную частную практику. В 1988 году принимал участие в оказании психологической помощи пострадавшим в спитакском землетрясении в Армении. В конце 1980-х — начале 1990-х Б. Г. Кравцов практиковал в Германии и Франции, читал лекции в Киеве и Минске.

В последние годы жизни работал психологом-референтом в организации «Альфа-Марс». С 1994 по 2005 руководил организованным им частным семинаром толкования сновидений.

Автор нескольких неопубликованных романов и повестей, музыкант, поэт, философ. Умер 14 марта 2005 от инфаркта.

Теоретический вклад

Исследовал проблемы электрофизиологии, психофизиологии, психотерапии, психоанализа, общей методологии коррекции психики, реабилитации психических больных, оказания психологической помощи и т. д. Автор ряда статей по проблемам тестологии, психокоррекции пострадавших от стихийных бедствий и др.

Опираясь на свой опыт терапевтической работы с шизофрениками, Б. Г. Кравцов сформулировал оригинальную структурную теорию шизофрении. В описании статики и динамики шизофренического процесса, им были введены и проработаны концепции трех инстанций человеческой психики: «Да», «Нет» и «Иное», а также теория энерго-дефицитарного и структурно-дефицитарного взрывов.

С конца 80-х годов он разрабатывал теорию психического узора. В последние годы жизни углубился в теории онтологического мышления и внутренней структуры сновидения, досконально проработал концепцию трёх «меток» сновидения (архаичная метка, метка настоящего и метка «ментора» или будущего).

В целом, теоретический вклад Б. Г. Кравцова не до конца исследован ввиду малого количества опубликованных работ.

Критика

Подход Кравцова президент Московского психоаналитического общества (1998-2006), доцент факультета психологии МГУ И.М. Кадыров охарактеризовал как «сомнительную смесь из психоанализа и эзотерических учений».

Роль Б. Г. Кравцова

«Подпольный» семинар Кравцова оказал влияние на развитие российского психоанализа и формирование профессиональных сообществ. Так, например, ученики Бориса Кравцова — Сергей Аграчев, Павел Снежневский и Юлия Алешина, «которые разошлись с ним по идеологическим причинам», организовали Московское психоаналитическое общество (МПО).

Некоторые публикации

• Кравцов Б. Г. Формирующий эксперимент // Психология обучения и воспитания. Вып.5. М., 1978.
• Кравцов Б. Г. У истоков современного российского психоанализа // Материалы Всероссийской научно-практической конференции памяти проф. А. И. Белкина. — М.: РПО, 2004. — С. 258—260.

Ссылки

• [sites.google.com/site/psychoanalysisbio/home/k/kravcov Биография Б. Г. Кравцова на сайте «Российские психоаналитики» ]
• [community.livejournal.com/kravtsov_ideas/ ЖЖ-сообщество «Идеи и методы Б. Г. Кравцова»]

Отрывок, характеризующий Кравцов, Борис Григорьевич

Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…