Ягеллонский университет
Поделись знанием:
Координаты: 50°03′39″ с. ш. 19°55′58″ в. д. / 50.06083° с. ш. 19.93278° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.06083&mlon=19.93278&zoom=17 (O)] (Я)К:Учебные заведения, основанные в 1364 году
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
(перенаправлено с «Краковский университет»)
| Ягеллонский университет (UJ) | |
 | |
| Оригинальное название |
Uniwersytet Jagielloński |
|---|---|
| Международное название |
лат. Universitas Jagellonica Cracoviensis, англ. Jagiellonian University |
| Девиз |
Plus ratio quam vis |
| Год основания |
1364 |
| Тип |
государственный |
| ректор |
Войцех Новак |
| Студенты |
49 379 (2010) |
| Расположение | |
| Юридический адрес |
ul. Gołębia 24 31-007 Kraków, Polska |
| Сайт |
[www.uj.edu.pl/ edu.pl] |
Ягелло́нский университе́т (польск. Uniwersytet Jagielloński, лат. Universitas Jagellonica Cracoviensis) — высшее учебное заведение в Кракове, древнейшее и одно из самых крупных в Польше, одно из старейших в Европе.
Содержание
История
Грамота об основании университета была издана 12 мая 1364 г. Казимиром III. Было создано одиннадцать кафедр, в том числе восемь правоведческих, две медицинские и одна — свободных искусств. На создание кафедры богословия тогда ещё не было получено разрешения папы. Главой университета, призванным заботиться о его деятельности и дальнейшем развитии, стал канцлер королевства. Были начаты организационные и строительные работы. Однако они приостановились после смерти короля, а период правления Людовика Венгерского оказался для развития университета не самым благоприятным.
26 июля 1400 г. король Польши и Великий князь Литовский Ягайло (Владислав Ягелло), благодаря пожалованиям королевы Ядвиги, возобновил деятельность университета (чем и объясняется его название — Ягеллонский университет), что имело особое значение не только для Польши но и для Великого княжества Литовского — пока не были основаны ни Кёнигсбергский (1544) ни Виленский университеты (1579), Краковский университет был главной высшей школой для молодёжи из княжества. Ягелло оказывал поддержку литовцам, обучавшимся в университете: в 1409 г. он поручил выделить дом для размещения бедных студентов, особенно тех, которые «прибыли из Литвы и Руси». До середины XV в. в Краковском университете обучалось ок. 70 юношей из Литвы из мещанского сословия, а также представители шляхты (князья Гедройцы, Сапеги, Свирские, Гольшанские).
Первоначально университет назывался Studium Generale, затем Краковской академией (польск. Akademia Krakowska), позднее Главной школой коронной (польск. Szkoła Główna Koronna). В XIX веке получил своё нынешнее название Ягеллонского, подчёркивающее связь с династией Ягеллонов.
- Современность
Университет входит в ассоциацию университетов Европы Утрехтская сеть.
Факультеты
В настоящее время Ягеллонский университет (включая Collegium Medicum UJ) имеет 15 факультетов:
- Факультет юриспруденции и администрации (польск. Wydział Prawa i Administracji)
- Философский факультет (польск. Wydział Filozoficzny)
- Факультет физики, астрономии и прикладной информатики (польск. Wydział Fizyki, Astronomii i Informatyki Stosowanej)
- Исторический факультет (польск. Wydział Historyczny)
- Филологический факультет (польск. Wydział Filologiczny)
- Факультет полонистики (польск. Wydział Polonistyki)
- Факультет математики и информатики (польск. Wydział Matematyki i Informatyki)
- Факультет химии (польск. Wydział Chemii)
- Факультет биологии и наук о Земле (польск. Wydział Biologii i Nauk o Ziemi)
- Факультет управления и социальной коммуникации (польск. Wydział Zarządzania i Komunikacji Społecznej)
- Факультет международных и политических исследований (польск. Wydział Studiów Międzynarodowych i Politycznych)
- Факультет биохимии, биофизики и биотехнологии (польск. Wydział Biochemii, Biofizyki i Biotechnologii)
- Collegium Medicum
Университет осуществляет подготовку по 46 направлениям и 127 специализациям. На 2010 год в Ягеллонском университете обучалось 49 379 студентов.
Библиотека Ягеллонского университета
Библиотека университета — одна из крупнейших и старейших в Польше, имеет более 6 млн единиц хранения. В фондах библиотеки большая коллекция средневековых рукописей, среди которых, например, De revolutionibus orbium coelestium Коперника, Кодекс Балтазара Бегема. Здесь есть большое собрание литературы польского самиздата времена коммунистической власти (1945—1989). К библиотеке относятся фонды так называемой Берлинки, статус которой остается спорным.
Музеи университета
Ректоры
См. также: Категория:Ректоры Ягеллонского университета
- 1401—1402 — Ян Вайдута
- 1406—1407 — Миколай из Пыздры
- 1510—1511 — Адам из Ловича
- 1636—1652 — Брожек, Ян[1]
- 1878—1879 — Шуйский, Юзеф
- 1900—1901 — pl:Maciej Jakubowski
- 1901—1902 — Янчевский, Эдуард Франц
- 1902—1903 — pl:Tadeusz Gromnicki
- 1903—1904 — pl:Edmund Krzymuski
- 1904—1905 — pl:Napoleon Cybulski
- 1905—1906 — pl:Stefan Pawlicki
- 1906—1907 — Kazimierz Morawski
- 1907—1908 — pl:Franciszek Gabryl
- 1908—1909 — pl:Franciszek Fierich
- 1909—1910 — pl:Józef Łazarski
- 1910—1911 — pl:August Witkowski
- 1911—1912, 1916—1917 — Шайноха, Владислав
- 1912—1913 — Fryderyk Zoll (junior)
- 1913—1916 — pl:Kazimierz Kostanecki
- 1917—1918 — pl:Kazimierz Żorawski
- 1918—1919 — pl:Maciej Sieniatycki
- 1919—1921 — pl:Stanisław Estreicher
- 1921—1922 — Новак, Юлиан
- 1922—1923 — pl:Władysław Natanson
- 1923—1924 — Лось, Ян
- 1924—1925 — pl:Kazimierz Zimmermann
- 1925—1926 — pl:Michał Rostworowski
- 1926—1928 — Мархлевский, Леон Павел
- 1928—1929 — Калленбах, Юзеф
- 1929—1930 — pl:Henryk Ferdynand Hoyer
- 1930—1931 — pl:Edmund Załęski
- 1931—1932 — pl:Konstanty Michalski
- 1932—1933 — pl:Stanisław Kutrzeba
- 1933—1936 — pl:Stanisław Maziarski
- 1936—1938 — Шафер, Владислав
- 1938—1939 — Лер-Сплавинский, Тадеуш (wybrany 9 maja 1939 r. na lata akademickie 1939/1940-1940/1941)
- 1942—1945 — Шафер, Владислав (sprawował obowiązki rektora Tajnego Uniwersytetu)
- 1945—1946 — Лер-Сплавинский, Тадеуш
- 1946—1948 — Franciszek Walter
- 1948—1956 — Мархлевский, Теодор
- 1956—1958 — pl:Zygmunt Grodziński
- 1958—1962 — pl:Stefan Grzybowski
- 1962—1964 — pl:Kazimierz Lepszy
- 1964—1972 — pl:Mieczysław Klimaszewski
- 1972—1977 — Карась, Мечислав
- 1977—1981 — pl:Mieczysław Hess
- 1981—1987 — pl:Józef Andrzej Gierowski
- 1987—1990 — pl:Aleksander Koj
- 1990—1993 — pl:Andrzej Pelczar
- 1993—1999 — Кой, Александр
- 1999—2002 — pl:Franciszek Ziejka
Известные выпускники
Список выпускников
- Адам из Ловича — польский медик, гуманист, философ и писатель XV—XVI вв.
- Бар, Ежи — польский дипломат, посол Польши в России
- Бильчевский, Иосиф — архиепископ Львова; Святой
- Бой-Желенский, Тадеуш — польский писатель и переводчик
- Бялковский, Леон (1885—1952) — польский ученый-историк, архивист, академик
- Вадовита, Мартин — польский богослов
- Гетингер, Людвик Рох — блаженный, священник, мученик.
- Глинский, Казимир — польский беллетрист, поэт, драматург и романист.
- Ян Длугош — первый польский историк
- Дэвис, Норман — британский историк
- Занусси, Кшиштоф — кинорежиссёр
- Знанецкий, Флориан Витольд — социолог и философ
- Иоанн Павел II — папа римский
- Козловский, Януш Кшиштоф — археолог.
- Колбуш, Томаш — один из зачинателей польского Интернета
- Коперник, Николай — астроном, математик и экономист
- Кохановский, Ян — писатель и поэт эпохи Возрождения
- Ланге, Оскар — экономист
- Лем, Станислав — писатель-фантаст
- Лужкевич, Владислав — польский художник.
- Маковский, Тадеуш — польский художник
- Малиновский, Бронислав Каспар — британский антрополог.
- Новак, Тадеуш — поэт и переводчик
- Посвятовская, Халина — поэтесса
- Реман, Антоний — географ, геоморфолог, геоботаник, путешественник.
- Скорина, Франциск Лукич — белорусский первопечатник и просветитель
- Скшиньский, Александр — премьер-министр Польши
- Ян III Собеский — король Польши
- Халбан, Хенрик — невролог и психиатр
- Чех, Юзеф — математик, педагог
- Циранкевич, Юзеф — политик, премьер-министр ПНР
- Шимборская, Вислава — поэтесса; лауреат Нобелевской премии.
- Штур, Ежи — актёр и режиссёр
- Шиманьская, Беата — писательница и историк философии
- Яронь, Бронислав — палеоботаник.
Известные преподаватели
Список преподавателей
- Банахевич, Тадеуш — астроном.
- Бреславский, Михаил — польский математик, схоластик и астролог.
- Ваххольц, Леон — медик
- Вишневский, Михаил — писатель и политический деятель
- Войцех из Брудзева — астроном и теолог
- Врублевский, Сигизмунд-Флорентин Антонович — физик и химик
- Глоговчик, Ян (1445—1507) — астроном, математик, богослов, философ и врач.
- Грушецкий, Антон Антонович — ректор, профессор живописи
- Заремба, Станислав — математик, иностранный член АН СССР.
- Йордан, Генрик — гинеколог и акушер.
- Кржижановский, Станислав Филипп Яков — археолог
- Круковский, Стефан (1890—1982) — археолог
- Лемпицкий, Станислав — писатель, философ
- Ормицкий, Виктор — географ и демограф
- Пекосинский, Францишек — историк, геральдист
- Стернбах, Леон — филолог, византивист
- Третяк, Юзеф — филолог, литературовед.
- Яскевич, Иоганн Доминик Пётр — химик
См. также
- Астрономическая обсерватория Ягеллонского университета
- Ботанический сад Ягеллонского университета
- Коллегиум Майус
Напишите отзыв о статье "Ягеллонский университет"
Примечания
- ↑ Брожек, Ян // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Литература
- Гайдукевич Лешек, Карась Мечислав. Ягеллонский университет. Исторические традиции — настоящее — будущее. Перевод с польского. — Краков, 1975. — 110 с.
- Ягеллонская академия и Ягеллонская библиотека // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
Ссылки
- [www.uj.edu.pl/index.html Официальный сайт Ягеллонского университета]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Ягеллонский университет
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
