Красильников, Иван Николаевич

Иван Николаевич Красильников
И. Н. Красильников (ок. 1919)
Прозвище	Полтора Ивана, Иван Великий
Дата рождения	24 июня 1888(1888-06-24)
Место рождения	Российская империя Российская империя, Илецк
Дата смерти	4 января 1920(1920-01-04) (31 год)
Место смерти	Временное Сибирское правительство Временное Сибирское правительство, Иркутск
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение
Род войск	казаки
Годы службы	1909—1920
Звание	есаул Царской армии, генерал-майор Белой армии
Командовал	5-я сотня 1-го Сибирского казачьего полка, 2-й Степной Сибирский корпус Сибирской армии
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России

Иван Николаевич Красильников (24 июня 1888, Илецк — 4 января 1920, Иркутск) — есаул, генерал-майор Белой армии, командующий 2-го Степного Сибирского корпуса, казачий атаман, черносотенец, колчаковец.

Биография

Ранние годы. Первая мировая и ранение

Иван Красильников родился в Илецке 24 июня 1888 года в семье сибирских казаков (войсковое сословие Оренбуржского казачьего войска). В 1907 году окончил Симбирский (или Сибирский) кадетский корпус.

С 1907 Красильников учился в Александровском военном училище в Москве и закончил его в 1909 году по второму разряду. При выпуске он получил звание хорунжего.

С 19 августа 1911 года Иван Красильников являлся младшим офицером 5-й сотни 1-го Сибирского казачьего полка. По воспоминаниям П. Н. Краснова, Красильников в этот период был очень высок, тощ и русобород. С годами он «наел мяса» и его рост стал подчёркивать уже не худобу, а силу. Это отразилось на эволюции прозвищ Красильников: от первоначального, ироничного, «Полтора Ивана» до позднего, уважительного, «Царь Берендей» и «Иван Великий».

В начале Первой мировой войны сотник Красильников привёл из Сибири походным порядком пополнение из молодых сибирских казаков. По легенде, чтобы успеть присоединиться к [ria1914.info/index.php?title=Сибирская_казачья_бригада Отдельной Сибирской казачьей бригаде], собиравшейся на фронт, он провёл свою команду форсированным маршем более 3000 вёрст в период смены сезонов. Пополнение прибыло без потерь в людском и конском составе, за что Красильников получил в октябре 1914 года благодарность «за отличное выполнение задачи».

Красильников, как младший офицер 4-й сотни, был участником первой крупной конной атаки Сибирской казачьей бригады на Кавказе — под Ардаганом он был правой рукой есаула Вячеслава Волкова. Именно будущий атаман Красильников отвёз трофейное полковое знамя в Тифлис, где удостоился аудиенции кавказского наместника графа Иллариона Воронцова-Дашкова.

В начале 1916 года под Эрзерумом Красильников, уже в звании есаула и на должности командира 5-й сотни 1-го Сибирского казачьего полка, был тяжело ранен в руку и плечо. Кусок раздробленной кости хирургам удалось удалить, но левая рука Красильников стала неподвижной.

1918. Взятие Иркутска и борьба с Советами

В июне 1918 года Иван Красильников становится командиром белоказачьего «партизанского» отряда, сформированного им же в апреле-мае в Омске. Он оставался руководителем этого отряда до января 1919 года. 17 июня 1918 года Красильников со своим отрядом, приписанным к Среднесибирскому корпусу Сибирской армии, отбывает на Мариинский фронт для подъема против большевиков Енисейского казачества. Его отряд широко используется «как высокоподвижный и сильный ударный кулак».

26 июня 1918 года отряд Красильникова восточнее Нижнеудинска (вместе с другими белыми войсками) прорвался через трясину в окопы советских частей и обратил их в паническое бегство. 11 июля, в дни антибольшевистского восстания в Иркутске, Красильников в числе первых оказался в городе, где сумел овладеть вокзалом, зданием духовной семинарии (штабом анархистов) и тюрьмой. После этого Красильников со своим отрядом оттеснил главные пробольшевистские силы — венгерский отряд — за реку Ангару.

Летом отряд Красильникова активно сражался против «красных» на Нижнеудинском и Ленско-Витимском (Киренском) фронтах. За успехи в этих боях Иван Николаевич получил чин войскового старшины (13 июля 1918 года).

18 октября после начала всеобщей забастовки рабочих, парализовавшей жизнь Белой Сибири, Директория поручила Красильникову подавление стачки в Омске. Приказ штаба Сибирской армии предполагал «принятие самых решительных мер к ликвидации забастовки включительно до расстрела на месте агитаторов и лиц, активно мешающих возобновлению работ». Красильников организовал повсеместную облаву на рабочих, оцепив при этом рабочие поселки Атаманского хутора Омска. Собрав рабочих на площади, он огласил им своё обращение, требуя прекратить забастовку и угрожая расстрелом. Пять активистов-забастовщиков были расстреляны на глазах толпы — среди них был и первый председатель русско-полянского совета Р. С. Рассохин. 20 октября рабочие прекратили забастовку.

Поддержка Колчака и борьба с партизанами

Являясь монархистом, Иван Красильников стал одним из главных участников свержения Директории 18 ноября 1918 года и прихода к власти адмирала Колчака. Именно офицеры А. В. Катанаев и И. Н. Красильников требовали исполнения «Боже, Царя храни», что привело к потасовке и стало поводом для последующего смещения Директории. Именно рота «красильниковцев» содержала под охраной министров Н. Д. Авксентьева и В. М. Зензимова, а также и других лиц, арестованных в тот день военными.

После переворота Красильников, Катанаев и Волков были отданы под следствие, но уже через два дня были оправданы. На следствии Красильников показал, что несколько дней назад ему стало известно о том, что товарищ министра внутренних дел Директории, эсер Е. Ф. Роговский, «замышляет» его арестовать и он просто опередил последнего.

Красильников получил от Колчака чин полковника (или войскового старшины).

После обнародования приказа о привлечении лидеров переворота к суду, атаман Семёнов отправил Колчаку телеграмму, в которой заявил, что последний не имеет права предавать их суду и что их деятельность может быть «судима только впоследствии».

24 ноября 1918 года черносотенными офицерами из отряда Ивана Красильникова был похищен и убит правый эсер, секретарь съезда членов Учредительного Собрания Борис Моисеенко.

В начале 1919 года Красильников публично (в присутствии семьи) повесил городского голову Канска Ивана Степанова, несмотря на то, что подозрения о его соучастии в рождественском городском восстании не подтвердились на следствии.

В феврале 1919 года Красильников был направлен Верховным правителем Колчаком в Читу для расследованию дела атамана Семёнова. В том же году Иван Николаевич стал генерал-майором (17 августа) и атаманом Сибирского казачьего войска. Он получил пост начальника особого отряда Сибирской армии, занимавшегося борьбой «с партизанщиной». Действия Красильникова отличались жестокостью — «прославился» он так называемыми «красильниковскими застенками», куда доставляли подозреваемых «в большевизме».

В этот период войска Красильникова совершали карательные рейды по подавлению просоветских выступлений. В мае — июне 1919 года они участвовали в операции против отрядов Кравченко-Щетинкина. Красильников также командовал и «Северным фронтом». Подчиненная ему в тот момент дивизия получила название «имени атамана Красильникова»: четыре полка пехоты, полк конницы и батарея полевой артиллерии.

Красильникову удалось взять «столицу» Щетинкина — село Тасеево. Бои сопровождались большими потерями с обоих сторон. Благодаря действиям генерала Красильникова, группировка партизан была рассечена на две части, одна из которых была уничтожена почти полностью.

С частями Красильникова, которые часто «безобразничали и насильничали», приходилось бороться и самим Сибирским властям. В литературе, опубликованной после Гражданской войны, существовала даже «маловероятная» версия о том, что атаман Красильников предлагал свой отряд чехословацкому генералу Радолу Гайде для похода против Колчака. Сам же Иван Николаевич считался советскими авторами «правой рукой» министра финансов Российского правительства Ивана Михайлова в политических убийствах.

Красильников являлся участником Великого Сибирского Ледяного похода. В январе 1919 года, по одним данным, Иван Николаевич Красильников скончался от сыпного тифа в Иркутске, по другим — был убит в результате восстания анти-колчаковского Политцентра.

Уже после смерти своего командира Красильниковская бригада прорвалась, вместе с войсками Сергея Войцеховского, в Забайкалье, где продолжила борьбу.

Мнения современников

Французский генерал Жанен считал И. Н. Красильникова обладателем «великолепной головы солдафона».

Эсер Е. Е. Колосов описывал атамана так:

Красильников — огромного роста мужчина, с внешностью тюремного Ивана, с широкой развевающейся бородой, вечно пьяный хулиган в генеральских погонах, был воплощением сибирской атаманщины…

Революционер В. Д. Вегман в своих многостраничных примечаниях к книге В. Г. Болдырева «Директория. Колчак. Интервенты» писал о казачьих частях и их предводителях следующее:

Анненковцы и красильниковцы — это два отряда двух головорезов — атаманов казачьих войск, Анненкова и Красильникова

Интересные факты

• В январе — июле 1919 года по заданию, полученному от «полевого командира» Красильникова, разведчики его бригады исследовали пути из Омска в Среднюю Азию — то есть провели последнюю в русской истории военно-разведывательную экспедицию в Среднюю Азию.

Семья

Жена: Инна Андреевна Красильникова (ум. 15 сентября 1914, Омск) — умерла от порока сердца в 23 года.

Дети: дочь.

Литература

• Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска. 1917-1920. Книга 1. — Центрполиграф, 2004. — С. 253-255. — 800 с. — ISBN 5-9524-0792-7.
• Сибирское казачье войско — Именной указатель за 1919 год: Фонд 1706, опись 2, дело 16. Анкеты военнослужащих Сибирского казачьего войска за 1919 год, 143 л. Красильников Иван Николаевич, 1888 г.р., полковник, л. 120—120 об.
• Клавинг В. В. Гражданская война в России: Белые армии. — М.: АСТ, 2003. — С. 470-471. — 637 с. — ISBN 5-17-019260-6.
• Волков Е. В., Егоров Н. Д., Купцов И. В. Генералы Восточного фронта Гражданской войны: Биографический справочник. — М.: Русский путь, 2003. — С. 122. — 240 с. — ISBN 5-85887-169-0.
• Белое движение. Поход от Тихого Дона до Тихого океана. — М.: Вече, 2007. — С. 92. — 378 с. — ISBN 978-5-9533-1988-1.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002511913#?page=233 Допрос Колчака] / под ред. и с предисл. К. А. Попова ; текст подготовлен к печ. и снабжен примеч. М. М. Константиновым. — Центрархив. — Ленинград: Гос. изд-во, 1925. — С. 175,194,224,225. — 232 с.
• Форменные отличия бригады Красильникова / Гражданская война в Сибири // siberia.forum24.ru (27 декабря 2013 года).

Отрывок, характеризующий Красильников, Иван Николаевич

Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.