Красильщик, Зинаида Исааковна

Зинаида Исааковна Красильщик
Дата рождения:	1896(1896)
Место рождения:	Кишинёв, Бессарабская губерния
Дата смерти:	1949(1949)
Место смерти:	Свердловск
Научная сфера:	экономика
Место работы:	Пермский университет
Альма-матер:	Институт красной профессуры

Зинаи́да Исаа́ковна Краси́льщик (1896, Кишинёв, Бессарабская губерния — 1949, Свердловск) — советский экономист и педагог, директор Пермского университета и Пермского индустриального пединститута (1932—1933).

Биография

С 1905 по 1907 год жила в Берлине вместе с родителями, эмигрировавшими туда после еврейских погромов в Кишинёве. С 1907 по 1914 год обучалась в кишинёвской гимназии. С 1916 года – член ВКП(б).

В 1915—1916 годах — секретарь районной коммуны Красного креста, с марта 1917 по март 1918 года — секретарь райкома, с марта 1919 по сентябрь 1919 год — помощник секретаря в Губкоме РКП(б) в Киеве. С сентября 1919 по сентябрь 1920 года — уполномоченный секретного отдела ВЧКК, с сентября 1920 по июнь 1921 года — заведующий подотделом в городском райкоме ВКП(б) в Москве.

В 1926—1927 годах — преподаватель Коммунистического университета трудящихся Востока (Москва).

В 1924—1927 годах училась на экономическом факультете в Институте красной профессуры (Москва), получив квалификацию «Экономист». После его окончания с сентября 1927 по январь 1932 года работала заведующей кафедрой Урало-Сибирского коммунистического университета в Свердловске. По направлению Уралобкома переехала в Пермь.

C 4 января 1932 по 10 сентября 1933 года — профессор, директор Пермского университета и одновременно Пермского индустриального пединститута.

Была репрессирована. Умерла в 1949 году в Свердловске.

Семья

Родилась в семье известного этномолога Исаака Матвеевича Красильщика и Рахили Менделевны (Раисы Михайловны) Фукельман.

Брат — Михаил Исаакович Красильщик (1892, Кишинёв — 1959, там же), хирург, доктор медицинских наук, профессор кафедры госпитальной хирургии Кишинёвского медицинского института, заведующий хирургическим отделением Кишинёвской Еврейской больницы (до 1941 года) и 2-й городской больницы (до 1959 года). У З. И. Красильщик были также братья Александр (1893—1936) и Леонид (1904—?).

Источники и ссылки

• Костицын В. И. [www.psu.ru/files/docs/science/books/mono/kostitsyn_rektory_2006_65_128.pdf Красильщик Зинаида Исааковна] // Костицын В. И. Ректоры Пермского университета. 1916—2006. Изд. 2-е, перераб. и доп. / Перм. ун-т. Пермь, 2006. 352 с. С. 104—108.
• [www.psu.ru/universitet/ob-universitete/rektory-permskogo-universiteta Ректоры Пермского университета с 1916 по 2006] // ПГНИУ.
• Стабровский А. С. Парад ректоров // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/zhurnal-permskij-gosudarstvennyj-universitet/unver_2009-2010.pdf Университет. 2009–2010]. С. 19.

Отрывок, характеризующий Красильщик, Зинаида Исааковна

– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.