Красинские
Поделись знанием:
Красинский, Валериан Скоробогатый (Валерьян Красинский Валяр'ян Красiнскi (Скорабагаты); 1795—1855) — польский (белорус по происхождению) историк, публицист, типограф.
Красинский, Винценты Корвин (1782—1858) — граф, польский, французский и русский генерал, участник Наполеоновских войн.
Красинский, Владимир (1902—1974) — внебрачный сын балерины Матильды Кшесинской от одного из русских великих князей.
Красинский, Владислав (1844—1873) — граф.
Красинский, Генрих (1804—1876) — польский писатель.
Красинский, Зыгмунт (Сигизмунд Красинский, Зигмунд Красинский, Zygmunt Krasiński; 1812—1859) — граф, польский поэт и драматург.
Красинский, Исидор (1774—1840) — польский военачальник, генерал, участник восстания 1830 г.
Красинский, Станислав (Станислав Красиньский; Stanisław Krasiński; 1585—1641 или 1649) — государственный деятель Речи Посполитой.
Красинский, Францишек (Jan Krasiński; 1525—1577) — епископ краковский.
Красинский, Ян (Franciszek Krasiński; 1550—1612) — историк XVI века.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
| Красинские | |
польск. Krasiński
 | |
 | |
|
Описание герба: Выдержка из гербовника | |
| Девиз: |
Vaillance et loyaute |
|---|---|
| Том и лист Общего гербовника: |
ГЦП 1-16 |
| Титул: |
графы |
| Часть родословной книги: |
VI |
Подданство: | |
 Великое княжество Литовское
| |
 Речь Посполитая
| |
 Царство Польское
| |
 Российская империя
| |
Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Красинский.
Красинские (польск. Krasińscy herbu Ślepowron) — польский графский и дворянский род герба Слеповрон, происходящий от полулегендарного Ваврженты, бывшего гетманом у Конрада I, князя мазовецкого (1224).
Франц Красинский (1522—1577) был епископом краковским, подканцлером коронным и послом к императору Максимилиану II (1566). Тринадцать Красинских были в XVII и XVIII веках кастелянами, трое — воеводами. Франциска Красинская (умерла в 1796) была женой принца Карла Саксонского, герцога курляндского, сына короля Августа III. Викентий Иванович Красинский получил в 1811 графский титул во Франции. Его сын — Сигизмунд Красинский.
Род Красинских был внесён в VI часть родословных книг Виленской, Волынской, Киевской, Ковенской, Минской и Подольской губерний.
Через Ядвигу Красинскую, взятую в жены Мацеем Радзивиллом, Красинские породнились с другим знаменитым польским родом Радзивиллов. В качестве приданого за Ядвигу было передано имение в Зегже, а позднее в соседнем Ядвисине по заказу молодожёнов был построен один из родовых замков[1].
Известные представители
- :
- Красинский, Адам Станислав (1714—1800) — епископ каменецкий, один из создателей и руководителей Барской конфедерации.
- Красинский, Адам Станислав (1810—1891) — польский проповедник, филолог, поэт, переводчик, епископ виленский.
Напишите отзыв о статье "Красинские"
Примечания
- ↑ [www.vega-tur.ru/yadvisin.html Ядвисин] (рус.) (html). Волга-тур. — Рассказ об истории достопримечательностей Ядвисина. Проверено 2 марта 2010. [www.webcitation.org/61DG4X0pU Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
Литература
- Красинские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Э. Веймара, 1856. — Т. 3. — С. 162.
- Gajl T. [gajl.wielcy.pl/herby_nazwiska.php?lang=en&herb=krasinski3 Polish Armorial Middle Ages to 20th Century]. — Gdańsk: L&L, 2007. — ISBN 978-83-60597-10-1. (польск.)
Отрывок, характеризующий Красинские
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
