Красная скрипка (фильм, 1998)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Красная Скрипка (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Красная скрипка
Red Violin
Жанр

драма
мелодрама
мистика
музыкальный фильм

Режиссёр

Франсуа Жирар

Продюсер

Нив Фичман

Автор
сценария

Дон МакКеллар
Франсуа Жирар

В главных
ролях

Карло Чекки
Ирене Грациоли
Анита Лауренци
Жан-Люк Бидо
Кристоф Конц
Грета Скакки
Джейсон Флеминг
Сильвия Чжан Айцзя
Лю Цзыфэн
Моник Меркюр
Дон МакКеллар
Колм Фиори
Сэмюэль Л. Джексон

Оператор

Алэн Дости

Композитор

Джон Корильяно

Кинокомпания

Channel Four Films,
Mikado Films,
New Line International,
Red Violin Productions Ltd.,
Rhombus Media,
Sidecar Films & TV,
Téléfilm Canada

Длительность

131 мин
140 мин (Франция)

Бюджет

10 млн $, по другим сведениям 18 млн $

Страна

Италия Италия
Великобритания Великобритания
Канада Канада

Год

1998

IMDb

ID 0120802

К:Фильмы 1998 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Красная скрипка» (англ. Red Violin, фр. Le Violon Rouge) — кинофильм режиссёра Франсуа Жирара.





Сюжет

Наше время. Аукцион Дюваль. Продаются скрипки. Лот номер 72 — последняя скрипка, сделанная великим Никколо Буссотти, шедевр XVII века, в отличие от других скрипок того же мастера покрытая лаком необычного красного цвета.

Прошлое. Кремона. Беременной жене Никколо Буссотти Анне старуха-гадалка Ческа говорит о будущем, излагая скорее нам, нежели собеседнице, канву истории скрипки, которую доделывает великий мастер. А роды будут тяжёлыми. И смерть матери и ребёнка заставит мастера поставить точку. Последняя его скрипка оказывается в монастыре, и в течение 100 лет на ней играют лучшие дети-музыканты, воспитывающиеся в монастыре. Пока один из этих детей, Каспар Вайсс, не привлекает внимание венского маэстро француза Жоржа Пуссена, не слишком удачливого музыканта, преподавателя музыки и изобретателя метронома. Он забирает мальчика со скрипкой в Вену и учит его, тратя последние свои деньги и стремясь представить ко двору Принца Мансфельда вундеркинда. Мальчик же поглощён скрипкой до того, что берёт её с собой в постель и болеет при одной мысли, что её могут отобрать у него. Сцена представления высочайшим особам, во время которой те разговаривают о возможной покупке скрипки, становится для Каспара последней. Сердце его не выдерживает. Монахи монастыря хоронят скрипку с мальчиком. Венский маэстро канет в безвестности, не сумев стать учителем гениального музыканта.

Дорога. Могила раскопана. Гроб ещё не сгнил. Скрипка попадает к цыганам. На свадьбах и в кибитках, ночью у костра и на палубе корабля. Бесконечно разные лица, мелодии. Ни слова. Только музыка.

«Дьявол» — говорит Ческа. В лесу звучит скрипка. На ней играет девушка-цыганка совершенно не цыганской внешности. И приходит англичанин, чопорный и властный. Скрипач лорд Фредерик Поуп выступает в Оксфорде, «разогреваясь» перед выступлениями сексом с писательницей Викторией Бёрд (англ. Victoria Byrd). Финал их отношений — выстрел, который Виктория пытается сначала совершить в Поупа, потом в его новую любовницу… И попадает в скрипку, намного более упрямую соперницу.

Слуга-китаец уезжает в Шанхай, украв повреждённую скрипку. Он продаёт её старьёвщику. Тут её слегка чинят и вешают на витрину. И мама покупает скрипку дочке, Шань Пей.

«Суд». И «Бойтесь жара огня» — говорит Ческа. Шанхай. Годы культурной революции. Портреты Мао, Маркса, Ленина. Публично осуждают немолодого учителя музыки и заставляют бросить в огонь «буржуазную» скрипку… Из-под половиц в своей квартире Сян Пэй, член партии, супруга активного члена партии, достаёт героиню нашей истории и тайно передаёт на хранение учителю. Перед этим единственный раз сыграв на ней перед своим очень близоруким малолетним сыном Мином.

«Смерть» — произносит Ческа. И хитрит… «Но карта перевёрнута» говорит она женщине. Конечно. Для кого-то из двоих собеседников карта непременно будет перевёрнута. Ческа играет смыслом. И смерть становится возрождением.

Смерть учителя музыки раскрывает его тайную коллекцию властям Китайской Народной Республики, и чиновники из правительства решают продать скрипки на престижном аукционе. Для чего приглашают экспертов — Клару Леру и Чарльза Моррица (Сэмюэль Джексон). Конечно, в этой коллекции большая часть скрипок — хлам… Но легендарная скрипка уже заочно владеет сердцем импозантного негра. И вот — их встреча.

Он ещё не уверен. Он пока только вглядывается… И у него уже зреет замысел обладать этой скрипкой. Для этого он с помощью эксперта-реставратора Эвана Уильямса тайно покупает единственную копию Красной Скрипки, сделанную по заказу Фредерика Поупа.

А вот мистер Русельски, пижон и сноб с отчётливым русским акцентом. Он пробует сыграть на скрипке, ещё не зная, насколько это редкая скрипка. Видя только её необычность. Сцена тончайшая. Игра эмоций — и «слон в посудной лавке» Русельский верит словам эксперта, который в этот момент говорит про скрипку «а ничего особенного». Нет, этот Русельский известен и популярен настолько, что и в зале аукциона у него просят автограф. Но… Из его уст ещё прозвучит «Сукин сын!».

И эксперт-технарь потрясён невероятным, невозможным звучанием Красной скрипки. Копия — «хорошая скрипка, но ничто по сравнению с оригиналом». Значимый разговор — о том, зачем эта скрипка.

Чарльз Морриц получает результат анализа образца лака. И узнаёт, что в лаке есть примесь крови. Тот самый красный оттенок. Он находит в скрипке автограф автора. Он наконец убеждается в том, что да — это она. Его мечта. Тот самый шедевр.

Воображение рисует Чарльзу, как смешивает с лаком кровь мёртвой жены Никколо Буссотти. Как делает кисть из пряди её волос.

Чарльз Морриц сидит в гостинице.

Снова зал аукциона. Та же самая, выученная нами наизусть сцена в зале аукциона. Сидящие в зале и где-то далеко, по телефону, люди. Представитель Фонда Поупа, близорукий китаец Минь, монахи того самого монастыря, эксперт Эван. Начало аукциона. лот номер один…

И Чарльз решается…

Темп нарастает. Монтажные кадры начинают мелькать, как в клипе. Грузик на метрономе мсье Пуссена опускается всё ниже и ниже. Эван отвлекает. Чарльз подменяет скрипки, роняет на пол бирку «72» и уходит. Паузы меньше. В зале растут ставки, и один за другим, переполненные чувствами, люди сходят с дистанции этой гонки. Дольше всех держится представитель Фонда Поупа. Морриц почти бежит к такси, чуть не попадает под машину… А обладателем «лота номер 72» становится мистер Русельски. Он всё равно не услышит разницы. Два миллиона четыреста тысяч долларов.

Чарльз Морриц едет домой, к дочери. Именно ей он везёт подарок. Нечто особенное.

В ролях

Кремона

Вена

Дорога

Оксфорд

Шанхай

Монреаль

Другие

Художественные особенности

  • В фильме эффективно применён интересный монтажный приём, позволяющий довести накал эмоций зрителя, сопереживающего персонажам на экране, до высочайшей точки. На протяжении всего фильма перед зрителем предстаёт с разных точек зрения и ракурсов одна и та же сцена аукциона. В то же время, перемежая эти показы ретроспективой истории скрипки, зрителя знакомят с присутствующими в зале персонажами. В результате к концу фильма зритель знает наизусть каждую деталь этой сцены и сопереживает чуть ли не каждому сидящему в зале. И каждому — по-своему. В сочетании с детективной линией и мистической компонентой финальные минуты оказываются весьма насыщены действием и эмоциями.
  • Фильм предназначен для просмотра с субтитрами на языке зрителя. Монтаж фильма, компоновка кадра сознательно на это рассчитаны. На протяжении фильма звучат итальянский, немецкий, французский, английский и китайский языки, активно используется акцент персонажей и обыгрываются трудности перевода. Мелодический рисунок фильма построен в соответствии с языковой атмосферой эпох и социумов.

Награды и номинации

Награды

Номинации

Дополнительные факты

  • Джошуа Белл исполняет музыку для данного фильма, сочиненную композитором Джоном Корильяно. На материале этой музыки Корильяно специально для Белла позже сочинил скрипичный концерт.
  • Музыка, исполняемая на экране цыганами, написана на основе действительно старинных цыганских мелодий, которые могут быть услышаны и в настоящее время.
  • Практически все комбинации из имён и фамилий, звучащие в фильме — вымышленные, но построены из имён и фамилий известных людей соответствующей эпохи. Можно почерпнуть немало интересных фактов, пытаясь найти, какие детали какого персонажа авторы срисовали с реальных людей, и почему конкретная фамилия звучит именно в этом месте в это время.

Напишите отзыв о статье "Красная скрипка (фильм, 1998)"

Ссылки

Рецензии на фильм

  • [www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?1999/10/13/11311 Канадский боевик о вреде искусства Роман Волобуев 13.10.1999, Ведомости № 27 (27)]
  • [www.zerkalo.ws/archive/index.php?t-217.html …Он многолик, как венецианский карнавал. Он подчеркнуто изыскан. Он — результат вялого сожительства… by Джон Сильвер]

Отрывок, характеризующий Красная скрипка (фильм, 1998)

Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена: