Красная корона
| Красная корона | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
Сюжет
Повествование ведётся от лица душевнобольного рассказчика, которого преследуют потрясения недавней гражданской войны на Украине. Рассказчика мучает чувство вины перед погибшим в бою братом, вольноопределяющимся Белой Армии, и горечь невысказанного протеста при казни рабочего в Бердянске.
Место рассказа в творческой биографии Булгакова
Хотя рассказ не автобиографичен (герой его на Булгакова не похож), в нем звучат два очень личных мотива, отразившихся позже в других произведениях Булгакова. Это мотив невысказанного протеста, возникающий вновь в рассказе "Я убил" и затем дважды - в пьесе "Бег"(1926—1927 гг.). Это и образ погибшего младшего брата, преследовавший писателя в течение двух лет, пока судьба брата не прояснилась. К моменту публикации "Красной короны" Булгаков уже знал, что Николай жив, но и в последовавшей затем «Белой гвардии», и даже в повести «Тайному другу» (1929) вновь возвращался к образу погибшего на войне любимого брата.
«Красная корона» - подступ к теме гражданской войны, предвестник романа "Белая гвардия", работу над которым Булгаков начал в 1923 г.
Образ «бедного больного» окажется в центре еще одного произведения писателя - романа "Мастер и Маргарита". Правда, это будет другой образ, и художественное содержание его будет иным, но отдельные подробности в описании «дома скорби» в этом раннем рассказе и зрелом романе совпадут.[1]
Напишите отзыв о статье "Красная корона"
Примечания
Ссылки
Лидия Яновская. Комментарий к рассказу «Красная корона» // Михаил Булгаков. Избранные произведения в двух томах. — Киев: Дніпро, 1989. — Т. 1. — ISBN 5-308-00396-3.
Б.Соколов.[www.bulgakov.ru/k/redkorona/ "Булгаковская энциклопедия"]
Отрывок, характеризующий Красная корона
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
