Красные бригады

Красные бригады
итал. Brigate Rosse
Лидер:	Ренато Курчо, Маргерита Кагол
Дата основания:	1970
Дата роспуска:	1988 (официально, отдельные акции происходят и в наши дни)
Идеология:	марксизм-ленинизм
Союзники и блоки:	Фракция Красной Армии, Прямое действие
Количество членов:	25000
Сайт:	[www.brigaterosse.org/ Brigate Rosse]

К:Политические партии, основанные в 1970 году

К:Исчезли в 1988 году «Красные бригады» (итал. Brigate Rosse, часто использовалась аббревиатура BR) — подпольная леворадикальная организация, действовавшая в Италии. Была основана в 1970 году. Сочетала методы городской партизанской войны с ненасильственными методами (пропаганда, создание полулегальных организаций на заводах и в университетах).

Красные бригады ставили своей целью создание революционного государства в результате вооруженной борьбы и отсоединение Италии от союза западных государств (в том числе от блока НАТО). В 1978 г. второе поколение Красных бригад во главе с Марио Моретти похитили бывшего премьер-министра от Христианско-демократической партии (итал. Democrazia Cristiana) Альдо Моро, который был убит ими через 54 дня. Красные бригады с трудом пережили окончание холодной войны после раскола в 1984 г. и арестов или бегства большинства членов группировки. В 1980-х годах группа была практически полностью разгромлена усилиями итальянских правоохранительных органов, существенную помощь которым оказали арестованные члены группировки, содействовавшие розыску остающихся на свободе товарищей, в обмен на снисхождение при привлечении к ответственности.

Численность Красных бригад доходила до 25000 человек, занятых различной деятельностью, как партизанской, так и полулегальной, обеспечивавшей функционирование боевых групп.

В 2000-х годах, для обозначения начавших возрождаться леворадикальных организаций, журналисты стали использовать термин Новые Красные бригады.

Основание

Красные бригады были основаны в августе 1970 года Ренато Курчо, студентом Университета Тренто, его подругой Маргеритой Кагол (Мара Кагол) и Альберто Франческини. В своей книге, написанной в 2005 году, Франческини описывал, как он встретил Ренато Курчо и Коррадо Симиони, по кличке «Англичанин», которую тот получил за свою эксцентричность и «международные связи». Как следует из этой книги, взрыв Пьяцца Фонтана в 1969 году стал основным толчком к созданию «Красных бригад».

В то время как находившаяся в Тренто часть группировки, сформировавшаяся вокруг Курчо, имела свои корни в отделении социологии Католического университета, вторая её часть, сгруппировавшаяся вокруг Франческини в Реджо-нель-Эмилии, состояла в основном из бывших и действующих членов движения коммунистической молодежи (FGCI). В начале своего существования «Красные бригады» были наиболее активны в Реджо-нель-Эмилии, а также на крупнейших заводах в Милане (таких, как Sit-Siemens, Pirelli и Magnetti Marelli) и Турине (FIAT). Члены группировки занимались саботажем, повреждая заводское оборудование, а также помещения аппарата управления и официальных профсоюзов. В 1972 году они совершили первое похищение человека — прораба на одном из заводов, который был отпущен после недолгого удержания.

В этот период тактика и цели «Красных бригад» существенно отличались от других леворадикальных политических группировок, таких как Lotta Continua и Potere Operaio, близких к автономистскому движению. «Красные бригады» оказались более жестоки и организованы, чем их современники. В этот период «Красные бригады» стали получать непосредственную и опосредованную помощь со стороны службы государственной безопасности ЧССР. В июне 1974 году в результате действий «Красных бригад» появились первые жертвы — были убиты два члена итальянской неофашистской партии Итальянское социальное движение (итал. Movimento Sociale Italiano). С этого момента прекратилась открытая политическая деятельность группировки среди рабочих.

Однако, необходимо отметить, что взрыв в 1972 году заложенной в автомобиль бомбы в Петеано, в течение долгих лет приписывавшийся «Красным бригадам», не имел к этой группировке никакого отношения. Реальным организатором этого преступления был неофашист Винченцо Винчигерра, который после этого бежал во франкистскую Испанию, где продолжал участвовать в организации террористических акций.

Арест основателей и «суперклан» Коррадо Симиони

В сентябре 1974 года основатели «Красных бригад» Ренато Курчо и Альберто Франческини были арестованы генералом карабинеров Карло Альберто Далла Кьеза и осуждены на 18 лет лишения свободы. Арест стал возможен благодаря «брату Митра» — под этой кличкой скрывался Сильвано Джиротто, бывший монах, внедренный в «Красные бригады» итальянскими спецслужбами. Курчо был освобожден в результате налета группы «Красных бригад» во главе с его женой Марой Кагол, но вскоре был вновь арестован.

В этот период «Красные бригады» осуществляли похищения видных политиков (к примеру, судьи Марио Сосси из Генуи) и предпринимателей (к примеру, Валларино Ганчиа) с целью получения выкупа, что являлось основным источником финансирования группировки.

Как вспоминал Франческини, смерть издателя Джанджакомо Фельтринелли, который погиб 15 марта 1972 г. в результате деятельности внедренного в ГПД провокатора из-за взрыва устройства, которое он устанавливал на электролинии вблизи Милана, оставило членов группировки «сиротами» и вызвало рост насилия в деятельности Красных бригад после 1972 года. Курчо и Франческини были освобождены в соответствии с законом 1987 г. об утрате связей с прежним окружением. Франческини также признавал участие Красных бригад в организации взрыва в посольстве США в Афинах (Греция), который организовал Коррадо Симиони. Симиони также создал внутри Красных бригад секретную группу, своего рода «суперклан». Франческини утверждал, что Симиони действовал в интересах проводившейся НАТО Операции «Гладио», ссылаясь на его настойчивые предложения убить Юнио Валерио Боргезе в ноябре 1970 г. или не нашедший отклика призыв убить двух агентов НАТО. В этот период бразды правления взял в свои руки Марио Моретти, организовавший в марте 1978 г. похищение Альдо Моро. Франческини и Курчо подозревали, что Моретти был шпионом.

Расширение и радикализация Красных бригад

После 1974 г. деятельность Красных бригад распространилась на Рим, Геную и Венецию и начались похищения достаточно заметных фигур. Их манифест 1975 г. указывал, что целью является «сконцентрированный удар в самое сердце Государства, потому что государство представляет собой империалистическое объединение транснациональных корпораций». SIM (Stato Imperialista delle Multinazionali — Империалистическое государство транснациональных корпораций) стало мишенью их воинственных высказываний, основанных на марксистско-ленинской терминологии. В 1975 г. итальянская полиция смогла установить, что на ферме Касчина Спьотта члены «Красных бригад» удерживают промышленника Валларино Ганчия. В последовавшей перестрелке погибло двое полицейских и жена Курчо Мара Кагол. В апреле того же года «Красные бригады» заявили о своем преобразовании в Сражающуюся коммунистическую партию, которая будет «вести за собой рабочий класс».

Террористическая активность направленная, в особенности, против карабинеров и судей, значительно усилилась, в частности, с целью запугивания присяжных и возникновения процессуальных нарушений в ходе судебных процессов против задержанных лидеров организации. Кроме того, поскольку арестованные члены «Красных бригад» отказывались от адвокатов, мишенью террористов нередко становились те адвокаты, на которых суд, вопреки желанию подсудимых, возлагал обязанности по представлению их интересов в ходе процесса.

См. также: Террористический акт в 1980 году на вокзале Болоньи.

Убийство экс-премьера Альдо Моро

В 1978 г. Красные бригады «второго поколения» во главе с Марио Моретти похитили и убили христианского демократа Альдо Моро, который был ключевой фигурой в ходе переговоров о создании правительственного большинства в парламенте, в которых стало возможно появление «исторического компромисса» между Итальянской коммунистической партией и Христианско-демократической партией. Группа из пяти членов Красных бригад, одетых в форму авиакомпании «Alitalia», устроив засаду, убили пять телохранителей Альдо Моро и схватили его самого. Похищение Моро Красные бригады пытались использовать для давления на итальянское правительство, с целью официального признания группировки в качестве повстанческого движения. Однако, правительство от переговоров с похитителями отказалось. Различные политические силы Италии предлагали свои варианты разрешения ситуации. Сам Альдо Моро писал из заточения отчаянные письма своей семье, политическим соратникам, Папе Римскому, умоляя о начале переговоров.

Согласно материалам суда, состоявшегося в 1982 году, после удержания Моро в течение 55 дней в пригороде Рима на улице Монтальчино, «Красные бригады» пришли к окончательному выводу, что правительство не вступит в переговоры, и приняли решение убить заложника. Предложив Моро переодеться в свежевыглаженный костюм, «бригадисты» внушили ему, что сегодня освободят, для чего его надо скрытно транспортировать в Рим. С этой целью заставили Моро спуститься в гараж и забраться в багажник красного «Рено», укрыться пледом. После чего один из главарей террористов Просперо Галлинари выстрелил в жертву из пистолета, а затем разрядил ему в грудь автоматную обойму. Изрешеченное тело положили в багажник машины, брошенной на виа Каэтани, на полпути между штаб-квартирами Христианско-демократической и Коммунистической партии. Другой лидер «бригадиров» Марио Моретти в книге «Brigate Rosse: una storia italiana» («Красные бригады: одна итальянская история») отметил, что убийство Моро явилось крайним выражением марксистско-ленинских революционных действий. Основатель группировки Альберто Франческини, в свою очередь, писал, что для находящихся в заключении членов «Красных бригад» так и осталось загадкой, почему в качестве мишени таких действий был избран именно Альдо Моро.

Это преступление вызвало жесткую реакцию против Красных бригад со стороны итальянских правоохранительных органов и специальных служб. Убийство популярного политика также вызвало активное неодобрение со стороны итальянских левых радикалов, в том числе и части находящихся в заключении бывших лидеров Красных бригад. С этого момента организация стала быстро терять поддержку.

Окончательный поворот случился в 1979 г. Член Коммунистической партии Италии и организатор профсоюзного движения Гуидо Росса изучал распространение пропаганды Красных бригад и сообщал полиции о лицах, вовлеченных в эту деятельность. За это он был убит, однако убийство популярного лидера окончательно отвратило от группировки сочувствие рабочих, на которых изначально была ориентирована пропаганда Красных бригад.

Кроме того, в течение 1980 г. итальянская полиция провела массовые аресты. Было задержано около 12 000 левых экстремистов, кроме того, не менее 600 человек бежали из Италии (из них около 300 человек во Францию и около 200 — в Южную Африку). Большинство арестованных лидеров группировки (к примеру, Фаранда, Франческини, Моретти, Моруччи) активно сотрудничали со следствием в поиске остающихся на свободе боевиков, в обмен на существенное смягчение приговоров, либо отреклись от своих взглядов.

Самым известным помощником следствия в поимке остающихся на свободе членов группировки был Патрицио Печи, один из руководителей «колонны» Красных бригад в Турине. В отместку за это в 1981 г. был убит его брат Роберто, что ещё больше дискредитировало группировку.

7 апреля 1979 г. философ-марксист Антонио Негри был арестован вместе с большой группой лиц, связанных с автономистским движением (включая Ореста Скальцоне). Пьетро Калогеро, прокурор Падуи, обвинил их в том, что автономистское движение является политическим крылом Красных бригад. Негри был обвинен в многочисленных преступлениях, включая руководство Красными бригадами, планирование и организацию похищений людей и убийства Альдо Моро, заговоре с целью свержения правительства. В то время Негри был профессором политологии Университета Падуи, приглашенным преподавателем парижской École Normale Supérieure (Высшей нормальной школы). Для поддержки арестованного французские философы Феликс Гваттари и Жиль Делёз в ноябре 1977 г. опубликовали обращение французских интеллектуалов против репрессий в Италии, в котором выражался протест против заключения Негри и итальянского антитеррористического законодательства.

Годом позже с Негри было сняты обвинения, связанные с похищением Альдо Моро. Следствием не было получено никаких доказательств связей Негри с Красными бригадами, и в течение нескольких месяцев с него были сняты все остальные обвинения (включая участие в 17 убийствах) за недоказанностью. Однако, Негри все же был осужден за создание преступного сообщества с целью организации антигосударственного восстания и в 1984 г. приговорен к 30 годам лишения свободы. Через два года он был осужден к лишению свободы на четыре с половиной года, поскольку был признан морально ответственным за совершенные в течение 1960-х и 1970-х годов преступления, непосредственными исполнителями которых являлись члены различных леворадикальных группировок, вдохновленные идеями Негри. Как позже прокомментировал французский философ Мишель Фуко, «разве его не посадили просто за то, что он был интеллектуалом?».

Призрак убийства Альдо Моро до настоящего времени преследует современную Италию. Этот теракт остается одной из самых ярких вех холодной войны. В течение 1980-90-х годов расследование террористических актов семидесятых годов продолжалось силами самых различных органов, включая комиссию во главе с сенатором Джованни Пеллегрино и целым рядом судей, наиболее активным из которых являлся Гвидо Сальвини.

В 1980-е годы

Похищение бригадного генерала Дозиера

17 декабря 1981 г. четыре члена Красных бригад под видом водопроводчиков проникли в квартиру американского бригадного генерала Джеймса Ли Дозиера в Вероне (в ту пору — заместителя начальника штаба сухопутных войск НАТО в южной Европе). Генерал был схвачен нападавшими, его жена была оставлена связанной на месте преступления. Красные бригады удерживали заложника в течение 42 дней, до 28 января 1982 г., когда он был освобожден в результате спецоперации итальянских антитеррористических подразделений, проведенной на одной из квартир в Падуе. Дозиер оказался первым американским генералом, когда-либо взятым в заложники террористами, а также первым иностранцем, который был похищен Красными бригадами.

Арест Мулинари

После смерти в январе 2007 г. католического аббата Пьера (в миру — Анри Антуан Груэ), итальянский судья Карло Мастеллони в газете Corriere della Sera сообщил, что в восьмидесятые годы были получены показания о том, что аббат поддерживал группу итальянских активистов, бежавших в Париж и связанных с языковой школой Гиперион, которой руководил Ванни Мулинари. Симона де Бовуар также вела переписку с Мастеллони, которая сохранилась в тюремных архивах. Часть лиц, связанных со школой Гиперион (включая Коррадо Симиони, Ванни Мулинари и Дуччо Берио), рассматривались итальянскими властями в качестве подпольных руководителей Красных бригад, однако впоследствии эти обвинения были сняты.

После поездки Ванни Мулинари в Удине, закончившейся его арестом органами итальянской юстиции, аббат Пьер пытался провести переговоры с президентом Италии Сандро Пертини, с целью обеспечить защиту и оправдание арестованного. Однако, Мулинари был заключен по обвинению в содействии Красным бригадам. Аббат Пьер с 26 мая по 3 июня 1984 г. провел голодовку в кафедральном соборе Турина в знак протеста против условий заключения членов Красных бригад и заключения Ванни Мулинари без проведения открытого судебного процесса; в ходе последовавшего суда Мулинари был признан невиновным. Обращение с Мулинари, по мнению аббата, явилось нарушением прав человека. Газета La Repubblica отмечала, что органами итальянской юстиции все, связанные со школой Гиперион, были признаны невиновными.

Раскол

В 1984 г. произошёл раскол группировки на две фракции: большинство стало именоваться Сражающейся коммунистической партией, меньшинство — Союзом сражающихся коммунистов. В том же году четверо находящихся в заключении лидеров — Курчо, Моретти, Ианнелли и Бертолацци — объявили о необходимости прекращения вооруженной борьбы в силу её бесполезности.

Также в 1984 г. Красные бригады взяли на себя ответственность за убийство Лемона Ханта, командующего американской части многонациональных сил на Синае.

В середине восьмидесятых участились аресты в Италии. В феврале 1986 г. члены Красных бригад (Сражающейся коммунистической партии) убили бывшего мэра Флоренции Ландо Конти. В марте следующего года боевиками Красных бригад (Союза сражающихся коммунистов) в Риме был убит генерал Личио Джиорджери. 16 апреля 1988 г. в Форли Красные бригады (Сражающаяся коммунистическая партия) убили итальянского сенатора Роберто Руффилли, советника итальянского премьер-министра Чириако де Мита. После этого активность группировки начала снижаться, и полностью сошла на нет после массовых арестов её лидеров, остававшихся на свободе. В 1988 г. Красные бригады объявили о самороспуске.

Бегство во Францию

В 1985 г. часть членов группировки, проживавших во Франции, начала возвращаться в Италию. В том же году президент Франции Франсуа Миттеран гарантировал иммунитет от экстрадиции в Италию тем членам Красных бригад, которые проживали во Франции, порвали со своим прошлым, не были осуждены за насильственные преступления и начали новую жизнь. Как отмечала газета «Corriere della Sera», этому решению немало поспособствовал аббат Пьер.

В 1998 г. апелляционный суд Бордо постановил, что Серджио Торнаги не может быть быть экстрадирован в Италию, поскольку итальянское законодательство не даёт гарантий того, что он не может быть осужден за преступления, по которым уже был осужден заочно. В 2002 г., однако, Париж экстрадировал Паоло Персичетти, бывшего члена Красных бригад, преподававшего социологию в университете, впервые продемонстрировав пересмотр «доктрины Миттерана». Эта экстрадиция привела к активизации работы итальянских органов юстиции в отношении бежавших во Францию левых активистов. Следствием этого стали, к примеру, депортации и передача органам юстиции Антонио Негри, Чезаре Баттисти и других.

В то время, как ультралевые в основном бежали во Францию, многие неофашисты, к примеру, Винченцо Винчигерра или Стефано делле Кьяйе, бежали в Испанию, Дельфо Цорци, обвиненный во взрыве на Пьяцца Фонтана, получил политическое убежище, а затем и гражданство в Японии, многие бежали в Аргентину (в частности, Аугусто Кауки, разыскиваемый итальянской юстицией за участие в трагедии в Болонье).

В Италии обсуждается возможность объявления массовой амнистии бывшим экстремистам, однако эта идея встречает массовое неодобрение. Большинство политических сил выступают против этого шага, наиболее активно противодействует этому ассоциация жертв терроризма и членов их семей.

Последующее развитие

В конце девяностых годов появилось несколько новых групп, по их заявлениям, связанных со «старыми» Красными бригадами. Красные бригады (Сражающаяся коммунистическая партия) взяли на себя ответственность за убийство в 1999 г. Массимо д’Антона, советника кабинета премьер-министра. Из того же пистолета 19 марта 2002 г. был убит профессор Марко Бьяджи, экономический советник премьер-министра Италии; ответственность за это преступление также взяли на себя Красные бригады (Сражающаяся коммунистическая партия). 3 марта 2003 г. два боевика группировки — Марио Галези и Надя Дездемона Льоче, устроили перестрелку с полицейскими в поезде на станции Кастильон Фьорентино вблизи Ареццо. В ходе перестрелки был убит Галези и один полицейский (Эммануэле Петри), а Льоче была арестована. 23 октября 2003 г. итальянской полицией в рамках расследования дела об убийстве Массимо д’Антона в ходе рейдов во Флоренции, Риме, Пизе и на Сардинии было задержано шесть членов Красных бригад. 1 июня 2005 г. суд в Болонье приговорил к пожизненному заключению за участие в убийстве Марко Бьяджи четверых членов Красных бригад (Сражающейся коммунистической партии): Надю Дездемону Льоче, Роберто Моранди, Марко Меццасалму и Диану Блефари Мелаци.

Часть заметных фигур семидесятых годов, включая философа Антонио Негри, ложно обвиненного в том, что он являлся теневым руководителем Красных бригад, дали новый честный анализ событий, происходивших в Италии в то время. Негри, насильно выдворенный в Италию в 1997 г., после четырнадцати лет спокойной жизни во Франции, провел некоторое время в заключении; его целью стало привлечь внимание к тому, что сотни радикалов находятся в заключении или вынуждены покинуть родину. Негри был освобожден весной 2003 г., не отбыв оставшиеся 17 лет тюремного срока.

В октябре 2007 года бывший командир «Красных бригад» был арестован после ограбления банка, которое он совершил будучи условно освобожденным за хорошее поведение. Кристофоро Пьянконе, приговоренный в своё время к пожизненному заключению по обвинению в шести убийствах, вместе с сообщниками 1 октября 2007 г. организовал похищение 170 000 евро из банка Monte dei Paschi di Siena.

С другой стороны, основатель Красных бригад Альберто Франческини, после отбытия 18-летнего заключения, заявил, что «Красные бригады продолжают существовать, поскольку их официальные похороны не проводились», призвав к правде все вовлеченные стороны с той целью, чтобы наконец перелистнуть эту страницу.

Статистика

Согласно исследованиям Кларенса Э. Мартина, за первые десять лет после своего создания Красными бригадами было совершено 14 000 актов насилия. Однако, согласно статистике Министерства внутренних дел, 67,5 % этого насилия («драки, партизанские действия, уничтожение имущества») приходилось на долю ультраправых, 26,5 % на долю ультралевых и 5,95 % — на долю прочих группировок. Более того, 150 человек было убито в террористических акциях, организованных крайне правыми группировками, и 94 — крайне левыми.

Информация о международных контактах

Согласно данным Иона Пацепы, Красные бригады опирались на поддержку органов государственной безопасности Чехословакии (чеш. Státní bezpečnost) и Организации освобождения Палестины. Советское и чехословацкое огнестрельное оружие и взрывчатка доставлялись с Ближнего Востока с использованием каналов контрабандной перевозки героина. Подготовка бойцов осуществлялась в тренировочных лагерях ООП в Северной Африке и Сирии.

С другой стороны, Альберто Франческини в своих показаниях комиссии по терроризму, возглавляемой сенатором Джованни Пеллегрино, отмечал, что часть членов группировки имели контакты с израильской разведкой «Моссад».

В итальянских публикациях не раз высказывалось мнение, что к «делу Моро» причастны западные разведслужбы, в том числе ЦРУ. Как стало известно, для контактов с «красными бригадами» в Италию был направлен агент ЦРУ Р.Старк, который, по признанию некоторых террористов, прибыл для создания международной террористической организации. Об угрозах, которые раздавались в адрес Моро из-за океана, не раз говорили его вдова и сын. Для дачи показаний по делу о похищении и убийстве Альдо Моро итальянская прокуратура приглашала бывшего Госсекретаря США Генри Киссинджера, который для дачи показаний не явился.

Интересные факты

Джо Страммер из британской панк-группы The Clash неоднократно вызывал бурные дискуссии своей привычкой появляться в разных ситуациях в футболке с символикой Красных бригад в тот период, когда деятельность этой группировки была малоизвестна в Британии.

Литература

• Jenkins J. P. [www.britannica.com/topic/Red-Brigades Red Brigades] // Britannica. [web.archive.org/web/20160425044028/www.britannica.com/topic/Red-Brigades Архивировано] из первоисточника 25 апреля 2016.

Ссылки

• [www.brigaterosse.org/ Brigate Rosse — Fatti, Documenti e Personaggi]  (итал.)
• [leftdv.narod.ru/basik/BR.html Материалы о Красных бригадах. История леворадикальных движений]
• [studies.agentura.ru/tr/brigads/ М. Латышева. Террористы «красной» Италии]

Отрывок, характеризующий Красные бригады

Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.