Красные Ворота (станция метро)

«Красные Ворота» 01 Сокольническая линия
Московский метрополитен
Дата открытия:	15 мая 1935 года
Проектное название:	Красноворотская площадь, Красноворотская
Прежние названия:	Лермонтовская (29 мая 1962 — 25 августа 1986)
Район:	Басманный, Красносельский
Округ:	ЦАО
Тип:	пилонная трёхсводчатая глубокого заложения
Глубина заложения, м:	32,8
Количество платформ:	1
Тип платформы:	островная
Форма платформы:	прямая
Архитекторы:	И. А. Фомин, соавтор Н. Н. Андриканис
Архитекторы вестибюлей:	Н. А. Ладовский (южный), А. Н. Душкин (северный)
Инженеры-конструкторы:	А. Ф. Денищенко
Станцию возвело:	Шахта № 21−22 (СМУ-5, руководитель И. Гоциридзе) и Строительство № 8 (СМУ-8, руководитель В. Леферов) Мосметростроя
Выход к улицам:	обе стороны Садового кольца, площадь Красные Ворота, Каланчёвская улица, Новая Басманная улица, Боярский переулок, Хоромный тупик
Наземный транспорт:	Тб 24, Б, Бк; А А, 122.
Время открытия:	5:25
Время закрытия:	1:00
Работающие операторы сотовой связи:	«Билайн», «МТС», «МегаФон»
Код станции:	007

Красные Ворота (станция метро)Красные Ворота (станция метро)

«Кра́сные Воро́та» — станция Сокольнической линии Московского метрополитена. Станция ограничена перегонами: «Красные Ворота» — «Чистые пруды», «Красные Ворота» — «Комсомольская». Находится на территории Басманного и Красносельского районов Центрального административного округа Москвы. Название связано с Красными воротами, утраченным памятником архитектуры XVIII века, а также с площадью Красные Ворота, под которой расположена станция. Станция «Красные Ворота» построена по проекту архитектора И. А. Фомина и имеет статус объекта культурного наследия местного значения. Конструкция станции — пилонная трёхсводчатая глубокого заложения. Станция открыта 15 мая 1935 года в составе первой очереди Московского метрополитена. Вестибюли станции расположены по обе стороны Садового кольца.

История

Проектирование и строительство

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7700067000

Ещё в 1920-х годах существовали планы строительства метро в Москве. В 1929 году трестом МГЖД был составлен проект станции метро под площадью Красные Ворота, однако он так и остался нереализованным. В 1931 году было принято решение о строительстве Московского метрополитена. Уже на самых первых проектах, составленных в 1931 году, предусматривалось сооружение станции «Красные Ворота».

Строительные работы начались весной 1932 года, когда была заложена шахта № 21. Руководил строительством И. Д. Гоциридзе. Сооружение шахтных стволов велось способом опускного колодца. При рытье шахты были пройдены: культурный слой, 14-метровый слой плывуна, пласт чёрной юрской глины и 15 метров водоносных трещиноватых известняков. Весной 1933 года рядом была заложена шахта № 21-бис, благодаря чему темпы сооружения станции существенно увеличились. Шахта 21-бис была пройдена за 4 месяца. Для постройки наклонного хода эскалатора использовался метод искусственной заморозки.

Станция была изначально спроектирована трёхсводчатой. Но в ходе её строительства ряд инженеров высказывали сомнения в прочности такой конструкции на столь значительной глубине. Американский инженер Морган, консультировавший советских метростроевцев, говорил: «В мировой практике не было примера, чтобы под таким чудовищным давлением строить трехсводчатую станцию. Я предлагаю не раскрывать третьего свода „Красноворотской“ станции — у нас нет никакой гарантии, что давление породы просто-напросто не раздавит его и не погубит всего сооружения». Тем не менее, начальнику строительства И. Д. Гоциридзе удалось убедить Л. М. Кагановича в достаточной прочности конструкции станции, и было решено не отказываться от сооружения третьего свода. 3 сентября 1934 года начались работы по раскрытию третьего свода. Впоследствии такая конструктивная схема послужила образцом для многих других станций Московского метрополитена. Тем не менее, в ходе строительства, американский инженер регулярно следил за его ходом и буквально оказывал психиологическое давление на строителей. «Инжерер Морган приезжал к нам каждый день, отмечал у себя каждую деталь, каждую трещинку, сколы бетона — и все эти сведения докладывал в Московском комитете. Почти ежедневно подавал он докладные записки <…> Кагановичу и Хрущёву. Мне приходилось кропотливо доказывать, что <…> в практике работы это обычные явления и ничего угрожающего в них нет», — вспоминал Гоциридзе.

Во время строительства возникали и другие проблемы. Станция была под угрозой затопления, когда в одну из вспомогательных выработок стала быстро поступать вода. Как оказалось, строящийся тоннель отрезал дно одной из разведочных скважин. Проблему удалось вовремя устранить, затампонировав скважину и откачав воду. Ещё один «казус» состоял в том, что в последний момент выяснилось: на станции не было вентиляционых решёток. Срочный заказ на изготовление решёток был отправлен на кроватную фабрику (из металлических трубок делали спинки кроватей); в течение дня решётки, сделанные из металлических трубок, были установлены на станции.

Станция открыта 15 мая 1935 года в составе первого пускового участка Московского метрополитена — «Сокольники» — «Парк культуры» с ответвлением «Охотный Ряд» — «Смоленская».

Происхождение названия

Название станции связано с площадью Красные Ворота. Здесь в 1709 году была воздвигнута Триумфальная арка-ворота для встречи русских войск, возвращавшихся после Полтавской битвы. Ворота получили у москвичей неофициальное название «красные», то есть красивые. Вскоре это название стало официальным как для ворот, так и для площади. Первоначально ворота были деревянными, но в 1753—1757 годах их заменили каменными (архитектор Д. В. Ухтомский). В XIX веке ворота были выкрашены в красный цвет (ранее они были белыми). В 1927 году ворота были снесены, и символический образ остался запечатлён лишь в интерьере одноимённой станции метро. С 1941 по 1992 год площадь называлась Лермонтовская — в честь поэта М. Ю. Лермонтова, родившегося в доме, который находился на месте нынешнего высотного здания у площади; на площади установлен и памятник Лермонтову. С 29 мая 1962 года по 25 августа 1986 года станция также называлась «Лермонтовская». Проектные названия станции — «Красноворотская площадь», «Красноворотская».

После открытия

Проект станции был удостоен Гран-при на Всемирной выставке 1937 года в Париже.

Во время Великой Отечественной войны на станции был оборудован командный пункт руководства и оперативно-диспетчерского аппарата народного комиссариата путей сообщения. В связи с этим поезда на этой станции не останавливались, перрон отгородили от путей высокой фанерной стеной.

В 1949—1953 годах на площади Красные Ворота по проекту архитекторов А. Н. Душкина и Б. С. Мезенцева был построен высотный дом со встроенным северным выходом станции метро «Красные ворота». Для сооружения наклонного хода эскалатора снова потребовалось проводить заморозку грунта. Поскольку при оттаивании грунт неизбежно просел бы, проектировщики возводили высотку с заранее рассчитанным наклоном влево. После завершения строительства здание приняло вертикальное положение. Встроенный в это здание северный вестибюль станции метро был открыт 31 июля 1954 года.

На станции в 1952 году начал работу первый в московском метро турникет, а 28 июля 1959 года впервые опробован турникет, основанный на принципе свободного прохода. В 1950-х годах были установлены гермозатворы, в результате чего были убраны две пары проходов между центральным и боковыми залами. В 1994 году в южном вестибюле проводилась замена эскалаторов.

• Metro Station Krasnye vorota.jpg

  Станционный зал

• Krasnie vorota2.jpg

  Посадочная платформа

• Krasniye Vorota 02.jpg

  Пилоны и путевая стена

• Krasniye Vorota north middle hall.JPG

  Круглый зал северного выхода

Архитектура и оформление

Станция

Конструкция станции — пилонная трёхсводчатая глубокого заложения (глубина заложения — 32,8 метра). Автор проекта — архитектор И. А. Фомин (при соавторстве Н. Н. Андриканиса); конструктор — А. Ф. Денищенко. Сооружена по индивидуальному проекту горным способом с обделкой из монолитного бетона.

Иван Фомин построил станцию в классическом стиле. Свод центрального зала станции поддерживают мощные пилоны с относительно неширокими проходами к боковым залам. Цвета облицовочных материалов соответствуют названию станции. Основные поверхности пилонов облицованы мраморизованным известняком красно-бурого и мясисто-красного цветов в приглушённых разводах из грузинского месторождения Старая Шроша. Чтобы зрительно облегчить массивные пилоны, они были поделены на три части с центральной нишей и двумя выступами по бокам. В центре каждого такого выступа были выделены соразмерные человеку декоративные ниши, завершённые полусферами. Эти ниши отделаны светлым, сероватым, крупнозернистым уральским мрамором месторождения Коелга. Средние части пилонов отделаны жёлтым мраморовидным известняком месторождения Биюк-Янкой. Базы пилонов покрыты тёмным лабрадоритом. Тяжесть свода зрительно принимает на себя ступенчатый карниз. Свод декорирован шестиугольными и квадратными кессонами. В декоре станции повторяется мотив ворот — декоративные ниши в пилонах, сводчатые проходы между пилонами, проходы к эскалаторам, свод центрального зала. Центральный зал освещают свисающие с потолка два ряда шарообразных светильников. Путевые стены облицованы керамической плиткой. Пол центрального зала выложен в шахматном порядке из плит красного и серого гранита (ранее покрытие было выложено керамической плиткой). Станция стала первой в Московском метро, где не был использован асфальт.

Искусствовед Игорь Грабарь писал о станции:

Уже в проекте замысел автора поражал своей внушительной простотой, найденной лаконичностью архитектурного языка, классического по внутреннему смыслу, по логической оправданности, но осовремененного, приближенного к нашим дням. Фомин совершенно обошёлся без колонн, загружающих большинство подземных станций, и мощными низкими гранитными пилонами охарактеризовал подземность пространства. С большим вкусом он придал им нарядность при помощи остроумно и уместно применённых тяг и ниш. Дань классицизму, принесённая в кессонах свода, здесь очень уместна, как противовес грузному низу. Фоминская станция, бесспорно, самая удачная из всех подземных станций первой очереди.

Архитектурную концепцию станции Фомин позднее развил при проектировании метро «Театральная».

Вестибюли

Станция соединена эскалаторами с двумя наземными вестибюлями, расположенными по разные стороны Садового кольца.

Южный вестибюль

Вместе со станцией был открыт южный вестибюль, расположенный на внутренней стороне Садового кольца. Архитектор Н. А. Ладовский построил его в форме сложного портала из четырёх концентрических полуокружностей, символизирующего тоннель метро в перспективе и напоминающего раковину. Арочный входной портал переходит в прямоугольный остеклённый объём. Потолок вестибюля декорирован кессонами, покрытыми внутри красной краской. Из вестибюля в кассовый зал ведёт небольшая трёхмаршевая лестница. Оттуда коридор ведёт к трёхленточному эскалатору типа ЭТ-3М. Он имеет высоту 28,4 м и был установлен в 1994 году взамен старого.

Северный вестибюль

Северный вестибюль (архитектор — А. Н. Душкин) был открыт 31 июля 1954 года при строительстве 138-метрового высотного здания на Лермонтовской площади, вестибюль находится внутри здания. Из вестибюля с кассовым залом трёхленточный эскалатор ЭМ-1М высотой 11,5 м ведёт в круглый промежуточный зал с высоким шатровым сводом, украшенным лепниной. Стены отделаны красным мрамором, на них установлены двухрожковые светильники-бра. Из круглого зала второй эскалатор типа ЭМ-4 и высотой 18,9 м ведёт вниз к станции.

2 января 2016 года северный вестибюль станции закрылся на 18 месяцев для замены эскалаторов.

Режим работы

Время открытия станции для входа пассажиров — 5 часов 25 минут, время закрытия — в 1 час ночи. Первый состав в сторону станции «Саларьево» отправляется в 5 часов 33 минуты 20 секунд, первый состав в сторону «Бульвара Рокоссовского» — в 6 часов 2 минуты 0 секунд.

В связи с закрытием северного вестибюля на ремонт, южный вестибюль с 8:15 до 9:15 работает только на выход, в остальное время — в обычном режиме.

Согласно статистическому исследованию 1999 года, суточный пассажиропоток станции составил 61 760 человек. В марте 2002 года пассажиропоток составлял: по входу — 51 900 человек, по выходу — 51 700 человек.

Расположение

Станция расположена на территории Красносельского района под площадью Красные Ворота. Вестибюли расположены по обе стороны Садового кольца. Южный вестибюль имеет выход на Садовую-Черногрязскую, Садовую-Спасскую, Мясницкую улицы и Боярский переулок. Северный вестибюль имеет выход к Лермонтовской площади, Каланчёвской, Новой Басманной улицам и к Орликову переулку.

Вблизи обоих вестибюлей станции расположена остановка «Метро „Красные Ворота“» троллейбуса маршрута Б, следующего по Садовому кольцу. На Лермонтовской площади находится конечная остановка троллейбуса № 24, следующего до Авиамоторной улицы мимо станции метро «Авиамоторная».

Ссылки

• [old.mosmetro.ru/stations/sokolnicheskaya/krasnye_vorota/ Официальный сайт Московского метрополитена]. Проверено 1 января 2014.
• [www.metro.ru/stations/sokolnicheskaya/krasnye_vorota/ Сайт «Московское метро»]. Проверено 1 января 2014.
• [news.metro.ru/f17.html Сайт «METRO.Фотоальбом»]. Проверено 1 января 2014.
• [www.metrowalks.ru/moscow/station-1-7 Сайт «Прогулки по метро»]. Проверено 1 января 2014.
• [wiki.nashtransport.ru/wiki/Красные_ворота_(станция_метро,_Москва) Сайт «Энциклопедия нашего транспорта»]. Проверено 1 января 2014.

• [metro.molot.ru/st_sl_krasnyevorota.shtml «Красные Ворота» на сайте metro.molot.ru]

Отрывок, характеризующий Красные Ворота (станция метро)

Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.