Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца
Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца | |
Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца (также известное как Международный Красный Крест или Международный Красный Полумесяц) — международное гуманитарное движение, основанное в 1863 году и объединяющее более 100 миллионов сотрудников и добровольцев (волонтёров) по всему миру.
Движение считает своей главной целью «Помогать всем страждущим без какого-либо неблагоприятного различия, способствуя тем самым установлению мира на Земле»[1].
Составные части Международного Красного Креста:
- Международный комитет Красного Креста (МККК).
- Международная федерация обществ Красного Креста и Красного Полумесяца[en] (МФОКК и КП) (англ. International Federation of Red Cross and Red Crescent Societies (IFRC)).
- Национальные общества Красного Креста и Красного Полумесяца.
Руководящие органы Движения:
- Международная конференция Красного Креста и Красного Полумесяца — проводится, как правило, раз в 4 года. На ней происходят встречи национальных обществ с представителями государств-участников Женевских Конвенций.
- Совет делегатов — заседания Совета происходят раз в 2 года.
- Постоянная комиссия — является уполномоченным органом Международной конференции в период между Конференциями.
Содержание
Основополагающие принципы
Провозглашены в Вене на ХХ Международной конференции Красного Креста и Красного Полумесяца в 1965 году.
В своей деятельности волонтёры и сотрудники обществ Красного Креста и Красного Полумесяца руководствуются этими фундаментальными принципами.
- Гуманность
Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца, порождённое стремлением оказывать помощь всем раненым на поле боя без исключения или предпочтения, старается при любых обстоятельствах как на международном, так и на национальном уровне предотвращать и облегчать страдания человека. Движение призвано защищать жизнь и здоровье людей и обеспечивать уважение к человеческой личности. Оно способствует достижению взаимопонимания, дружбы, сотрудничества и прочного мира между народами.
- Беспристрастность
Движение не проводит никакой дискриминации по признаку национальности, расы, религии, класса или политических убеждений. Оно лишь стремится облегчать страдания людей, и в первую очередь, тех, кто больше всего в этом нуждается.
- Нейтральность
Чтобы сохранить всеобщее доверие, Движение не может принимать чью-либо сторону в вооружённых конфликтах и вступать в споры политического, расового, религиозного или идеологического характера.
- Независимость
Движение независимо. Национальные общества, оказывая своим правительствам помощь в их гуманитарной деятельности и подчиняясь законам своей страны, должны, тем не менее, всегда сохранять автономию, чтобы иметь возможность действовать в соответствии с принципами Красного Креста.
- Добровольность
В своей добровольной деятельности по оказанию помощи Движение ни в коей мере не руководствуется стремлением к получению выгоды.
- Единство
В стране может быть только одно национальное общество Красного Креста или Красного Полумесяца. Оно должно быть открыто для всех и осуществлять свою гуманитарную деятельность на всей территории страны.
- Универсальность
Движение является всемирным. Все национальные общества пользуются равными правами и обязаны оказывать помощь друг другу.
Эмблемы
Первая эмблема МККК — красный крест на белом фоне — изначально не имела религиозного смысла, представляя собой негативную копию (инверсию) швейцарского флага (вместо белого креста на красном поле — красный цвет на белом). Однако во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов Османская империя отказалась использовать эту эмблему, заменив её красным полумесяцем, поскольку красный крест вызывал негативные ассоциации с крестоносцами.
Женевская конвенция 1929 года признала красный полумесяц в качестве второй защитной эмблемы. В Индонезии национальное общество использует эмблему красного креста, а не красного полумесяца, чем подтверждается её религиозно нейтральный статус.
Также статус официального символа получил знак красного льва и солнца, повторяющий использовавшийся до 1980 года государственный герб Исламской Республики Иран.
В декабре 2005 года, после отвергнутого предложения об использовании красной звезды Давида как одного из символов, в результате усилий израильских дипломатов и представителей Американского Красного Креста появился проект третьей, религиозно-нейтральной эмблемы — красный кристалл[2].
Красный крест с 1906 года является также зарегистрированной торговой маркой фирмы «Johnson & Johnson», сама же эмблема начала использоваться фирмой с 1887 года. В 1905 году Конгресс США запретил использовать символ красного креста любым организациям, кроме Красного Креста. Так как J&J зарегистрировала свою эмблему раньше, для неё было сделано исключение.
Красный крест является защитной эмблемой и зарегистрированным знаком Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца, поэтому использование этой символики другими организациями запрещено международным законодательством. Женевская конвенция 1949 года. закрепила правовой статус МККК, поэтому знак Красного Креста (и Красного Полумесяца) охраняется во всем мире.
В Советском Союзе, а позже и в странах СНГ красным крестом стали обозначать всё, что имеет отношение к медицине. Такое использование символа незаконно[3]. Более того, символ имеет отношение только к военному времени. На Украине в 2002 году был принят закон, официально запрещающий вольное использование символа. В связи с этим красный крест исчез с машин скорой медицинской помощи[4], а на дорожных знаках сервиса «Пункт первой медпомощи» и «Больница» красный крест заменили на белый крест на зелёном фоне или зелёный крест на белом фоне.
История
Международный комитет Красного Креста
Сольферино, Анри Дюнан и основание Международного комитета Красного Креста
Вплоть до середины 19 века не существовало эффективной системы обеспечения лечением раненных в бою солдат и мест для их безопасного расположения. В июне 1859 года швейцарский бизнесмен Анри Дюнан приехал в Италию для того, чтобы встретиться с французским императором Наполеоном III и обсудить с ним трудности ведения бизнеса в Алжире, который тогда был оккупирован Францией. Вечером 24 июня он приехал в городок Сольферино, где стал свидетелем битвы, во время которой погибло или было ранено около 40 тыс. солдат с каждой стороны. Анри Дюнан был шокирован последствиями битвы и отсутствием элементарной медицинской помощи раненым. Он полностью отказался от первоначальной цели своего путешествия и несколько дней посвятил себя лечению и уходу за ранеными. Вернувшись домой в Женеву, он решил написать книгу, которую издал за свой счет в 1862 году под названием «Воспоминания о Сольферино». Он разослал несколько экземпляров книг ведущим политическим и военным деятелям Европы. Помимо издания книги, Дюнан отстаивал идею создания национальных добровольных организаций, которые бы помогали раненым солдатам во время войны. Кроме того, он призывал к разработке и подписанию международных договоров, которые бы гарантировали безопасность нейтральных медиков и больниц для раненых на поле боя. 9 февраля 1863 года в Женеве, Анри Дюнан основал «Комитет пяти», в который, кроме самого Дюнана, вошли ещё четыре представителя влиятельных женевских семей: Гюстав Муанье, юрист и председатель Женевского общества публичного благосостояния, врач Луи Аппиа с большим опытом работы в полевых условиях, друг и коллега Аппиа Теодор Монуар из Женевской комиссии гигиены и здравоохранения и Гийом-Анри Дюфур, влиятельный генерал швейцарской армии. Комитет был комиссией Женевского общества публичного благосостояния. Он поставил себе целью изучить вопрос о возможности реализации идеи Дюнана и организовать международную конференцию по практическому воплощению этой идеи в жизнь. Через восемь дней пятерка решила переименовать свой комитет в «Международный комитет помощи раненым». С 26 по 29 октября 1863 года в Женеве прошла международная конференция, организованная комитетом. Конференция ставила перед собой цель разработать систему практических мероприятий с целью улучшения работы медицинских служб на поле боя. В работе конференции приняли участие 36 делегатов: 18 официальных делегатов от правительств стран, 6 представителей неправительственных организаций, 7 неофициальных иностранных делегатов и 5 членов комитета. На конференции были представлены: Австро-Венгерская империя, Баден, Королевство Бавария, Франция, Великобритания, Ганновер, Гессен-Кассель, Итальянское королевство, Нидерланды, Пруссия, Российская империя, Королевство Саксония, Испания, Шведско-норвежская уния и Соединенное королевство Великобритании и Ирландии .
В резолюции конференции, принятой 29 октября 1863, в частности, были следующие предложения:
- Основание национальных обществ помощи раненым солдатам;
- Статус нейтральности и защита раненых;
- Использование волонтеров для оказания помощи на поле боя;
- Организация новых конференций, целью которых было бы включить эти концепции в обязательные для соблюдения правовые международные договора;
- Введение общего символа для медицинского персонала, по которому его можно было бы различить — повязки с красным крестом.
В следующем году швейцарское правительство пригласило правительства всех европейских стран, а также США, Бразилии и Мексики на официальную дипломатическую конференцию. Своих делегатов прислали в Женеву шестнадцать стран. 22 августа 1864 года конференция утвердила первую Женевскую конвенцию «Об улучшении участи больных и раненых воюющих армий на поле боя». Её подписали представители 12 стран и королевств: Бадена, Бельгии, Дании, Франции, Гессена, Италии, Нидерландов, Португалии, Пруссии, Швейцарии, Испании и Вюртемберга. Конвенция состояла из 10 статей, которые установили первые обязательные правила, которые гарантировали нейтральность и защиту во время вооруженного конфликта раненым солдатам, медицинскому персоналу и гуманитарным учреждениям. Кроме того, конвенция установила два требования для признания Международным комитетом национальных обществ:
- Национальное общество должно иметь признание собственного правительства
- Национальное правительство соответствующей страны должно быть членом Женевской конвенции
Сразу же после подписания Женевской конвенции национальные общества были основаны в Бельгии, Дании, Франции, Ольденбурге, Пруссии, Испании и Вюртемберге. Ещё в 1864 году Луи Аппия и Шарль ван де Вельде, капитан голландской армии, стали первыми независимыми и нейтральными делегатами, которые начали работать во время вооруженного конфликта под эмблемой красного креста. Через три года, в 1867 году, была созвана первая Международная конференция национальных обществ по медицинской помощи раненым на войне.
В том же, в 1867 году, Анри Дюнан был вынужден объявить о банкротстве вследствие неудачи своего бизнеса в Алжире, причиной которой отчасти была его неутомимая работа в Международном комитете. Неудачи в бизнесе и конфликт с Гюставом Муанье привели к снятию Дюнана с должности секретаря Комитета и лишению его членства в нём. Дюнана обвинили в ложном банкротстве. Был выписан ордер на его арест. Он был вынужден покинуть родной город, в который больше никогда не возвращался.
В последующие годы национальные комитеты движения были образованы почти во всех европейских странах. В 1876 году комитет утвердил название «Международный комитет Красного Креста», которое остается в силе по сей день. Через пять лет усилиями Клары Бартон был образован Американский Красный Крест. Число стран, подписавших Женевскую конвенцию, увеличивалось, её положения стали выполняться. Движение Красного Креста получило всеобщее признание, и работать в национальных комитетах соглашались многочисленные добровольцы.
Когда в 1901 году впервые вручалась Нобелевская премия мира, Норвежский Нобелевский комитет решил дать её совместно Анри Дюнану и Фредерику Пасси — видному пацифисту. Важным событием, помимо самой чести награждения Нобелевской премией, было официальное поздравление от Международного комитета Красного Креста, которое означало реабилитацию Анри Дюнана и признание той выдающейся роли, которую он сыграл при образовании Красного Креста. Дюнан умер через девять лет в маленьком швейцарском курортном городке Гейден. Старый противник Дюнана, Гюстав Муанье умер двумя месяцами ранее. Он президентствовал в Комитете дольше, чем кто-либо в истории.
В 1906 году Женевская конвенция от 1867 года впервые была пересмотрена. Через год Вторая международная мирная конференция в Гааге приняла Гаагскую конвенцию 1907 года, которая расширила действие Женевской конвенции на военные действия на море. Перед Первой мировой войной, через 50 лет после основания Красного Креста и принятия первой Женевской конвенции, в мире насчитывалось 45 национальных обществ помощи раненым. Движение вышло за пределы Европы и Северной Америки, к нему присоединились страны Центральной и Южной Америки: Аргентина, Бразилия, Чили, Куба, Мексика, Перу, Сальвадор, Уругвай, Венесуэла, страны Азии: Китайская Республика, Япония, Корея, Сиам; и Африки: Южно-Африканская Республика.
Во время Первой мировой войны
С началом Первой мировой войны Международный комитет Красного Креста встретился с чрезвычайными сложностями, справиться с которыми он смог лишь при содействии национальных обществ. На помощь медицинским службам европейских стран пришли работники Красного Креста со всего света, включая США и Японию. 15 октября 1914 года, Международный комитет Красного Креста основал Международное агентство по делам военнопленных, в котором уже к концу 1914 года работало 1200 человек, в основном волонтеров. К концу войны Агентство переслало более 20 миллионов писем и сообщений, 1,9 миллиона передач и собрало пожертвования на сумму 18 млн швейцарских франков. При содействии Агентства около 200 тыс. военнопленных смогли вернуться домой вследствие обмена пленными. Картотека Агентства за период с 1914 по 1923 годы включала в себя более 7 миллионов карточек на пленных и пропавших без вести. Этот каталог помог идентифицировать более 2 млн военнопленных и предоставил им возможность установить связь с родными. Сейчас этот каталог находится в женевском Музее Международного Красного Креста и Красного Полумесяца. Право пользования каталогом ограничено.
Во время войны Международный комитет Красного Креста отслеживал выполнение сторонами конфликта Женевских конвенций 1907 года и в случае нарушений обращался к стране нарушителя с жалобой. При первом в истории применении химического оружия Красный Крест выразил решительный протест. Даже не имея мандата Женевских конвенций, Международный комитет пытался улучшить условия пострадавшего гражданского населения. На территориях, которые имели официальный статус оккупированных, Международный комитет помогал гражданскому населению по условиям Гаагских конвенций 1899 и 1907 годов. Эти конвенции были также правовой основой работы Красного Креста с военнопленными. Кроме описанной выше работы Международного агентства, Красный Крест проводил инспектирование лагерей военнопленных. В течение войны 41 делегат Красного Креста посетил 524 лагеря на всей территории Европы.
С 1916 по 1918 год Международный комитет Красного Креста опубликовал ряд почтовых открыток с фотографиями из лагерей военнопленных. На них была запечатлена повседневная жизнь пленных, получение ими писем из дома и т. д. Международный комитет пытался таким образом вселить надежду в сердца семей военнопленных, уменьшить неопределенность относительно судьбы близких им людей. После войны Красный Крест организовал возвращение домой более 420 тыс. военнопленных. С 1920 года задача репатриации была передана только что основанной Лиге Наций, которая поручила эту работу норвежскому дипломату Фритьофу Нансену. Впоследствии его правовой мандат был расширен и в его обязанности вошли вопросы оказания помощи беженцам и перемещенным лицам. Нансен ввёл так называемый паспорт Нансена, который выдавался беженцам, потерявшим своё гражданство. В 1922 году усилия Нансена были отмечены Нобелевской премией мира.
За свою плодотворную работу во время войны Международный комитет Красного Креста был награждён Нобелевской премией мира 1917 года. Эта премия была единственной Нобелевской премией, врученной в период между 1914 и 1918 годами.
В 1923 году Комитет изменил политику относительно избрания новых членов. До тех пор в Комитете могли работать только жители Женевы. Это ограничение было снято, и теперь право работы в Комитете получили все швейцарцы. Учитывая опыт Первой мировой войны, в 1925 году было утверждено новое дополнение к Женевской конвенции, поставившее вне закона использование в качестве оружия удушающие и ядовитые газы и биологические вещества. Через четыре года была пересмотрена сама Конвенция, и утверждена вторая Женевская конвенция «по обращению с военнопленными». Война и деятельность Красного Креста в военный период значительно подняли репутацию и авторитет Комитета в международном сообществе, и привели к расширению сферы его деятельности.
В 1934 году появился и был утвержден Международным комитетом проект новой конвенции по защите мирного населения в период вооруженного конфликта. Однако большинство правительств были мало заинтересованы во внедрении этой конвенции, и до начала Второй мировой войны она не вступила в силу.
Во время Второй мировой войны
Правовой основой работы Международного комитета Красного Креста во время Второй мировой войны была Женевская конвенция в редакции 1929 года. Деятельность комитета была аналогична его деятельности в Первую мировую войну: инспекция лагерей военнопленных, организация помощи мирному населению, обеспечение возможности переписки военнопленных, сообщение о пропавших без вести. К концу войны 179 делегатов совершили 12750 посещений лагерей военнопленных в 41 стране. Центральное информационное агентство по вопросам военнопленных (Zentralauskunftsstelle für Kriegsgefangene) имело 3 тыс. работников, картотека пленных насчитывала 45 миллионов карточек, Агентство обеспечило пересылку 120 млн писем. Значительным препятствием было то, что Немецкий Красный Крест, который контролировали нацисты, отказывался соблюдать женевские статьи.
Международный комитет Красного Креста не смог достичь договоренности с нацистской Германией по обращению с людьми в концентрационных лагерях, и, в конце концов, прекратил оказывать давление, чтобы не поставить под угрозу работу с военнопленными. Он также не смог получить удовлетворительного ответа по лагерям смерти и массовому истреблению европейских евреев, цыган и т. д. В ноябре 1943 года Международный комитет получил разрешение на посылки в концентрационные лагеря в тех случаях, когда известны имена и местонахождение адресатов. Поскольку сообщение о получении посылок часто подписывали другие заключенные, Международный комитет сумел идентифицировать примерно 105 тыс. заключенных и передать около 1,1 млн посылок, в основном в Дахау, Бухенвальд, Равенсбрюк и Заксенхаузен.
Известно, что швейцарский офицер Морис Россель, делегат от Международного Красного Креста в Берлине, посетил Освенцим в 1943 году и Терезинштадт в 1944 году. Его воспоминания были записаны Клодом Ланцманн в 1979 в документальном фильме «Посетитель от живых»[5] .
12 марта 1945 года президент Международного комитета Красного Креста Карл Якоб Буркхардт получил сообщение от генерала СС Эрнста Кальтенбруннера с положительным ответом на требование Красного Креста о посещении концентрационных лагерей. Германия поставила условие, что делегаты должны оставаться в лагерях до конца войны. Международный комитет направил 10 делегатов. Один из них, Луи Гефлигер, сумел предотвратить уничтожение Маутхаузен-Гузена, сообщив американским войскам о планах немцев, чем спас около 60 тысяч заключенных. Международный комитет осудил его действия, поскольку они были частной инициативой, которая поставила под угрозу нейтральность Красного Креста в войне. Репутация Гефлигера была реабилитирована только в 1990 году.
Другой выдающийся пример гуманности продемонстрировал Фридрих Борн, делегат Международного комитета в Будапеште. Он спас жизнь от 11 до 15 тысяч евреев. Женевский врач Марсель Жуно был одним из первых европейцев, посетивших Хиросиму после ядерной бомбардировки.
В 1944 году Международный комитет Красного Креста получил вторую Нобелевскую премию мира. Как и во время Первой мировой войны, эта премия была единственной в период войны с 1939 по 1945 год. После войны Международный комитет работал с национальными обществами, пытаясь оказать помощь странам, пострадавшим от войны в наибольшей степени. В 1948 году Комитет опубликовал отчёт, в котором описывалась его деятельность во время войны. В 1996 году архив Международного комитета за этот период был открыт для академических и публичных исследований.
В послевоенный период
12 августа 1949 года были утверждены новые изменения в двух предыдущих Женевских конвенций. Приложение «об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море», которое теперь называют второй женевской конвенцией, было включено в основной текст Женевской конвенции как наследие Гаагской конвенции 1907 года. Женевская конвенция «по обращению с военнопленными» от 1929 года была второй с исторической точки зрения, но после 1949 года её стали называть третьей, поскольку она появилась позже Гаагской. Учитывая опыт Второй мировой войны, была утверждена Четвёртая женевская конвенция «по защите мирного населения во время войны». Дополнительные протоколы от 8 июня 1977 года провозгласили, что конвенции имеют силу и при внутренних конфликтах, например, гражданских войнах. На сегодня четыре конвенции и дополнительные протоколы к ним содержат более 600 статей по сравнению с 10 статьями начальной Женевской конвенции 1864 года.
Перед столетним юбилеем, в 1963 году, Международный комитет Красного Креста совместно с Международной федерацией обществ Красного Креста и Красного Полумесяца получил третью Нобелевскую премию мира. Начиная с 1993 года право быть делегатами Международного комитета получили нешвейцарские граждане. С тех пор число таких работников Международного комитета достигло 35 %.
XXIX конференция Международного движения Красного Креста и Полумесяца (2006)
В июне 2006 года состоялась XXIX конференция Международного движения Красного Креста и Полумесяца[6], главным событием которой стало принятие решения о присоединении к Движению национальных обществ Палестины и Израиля. Теперь деятельность израильских добровольцев из общества «Маген Давид Адом» за пределами страны будет защищаться нормами международного права.
Участники конференции также договорились о третьей, нейтральной эмблеме Движения — Красном Кристалле.
Приём национального общества Красного Щита Давида откладывался почти 60 лет из-за спора вокруг символики организации, поскольку иудеи отказывались признавать и христианский крест, и мусульманский полумесяц. Согласно декларации, принятой на конференции, в Израиле в качестве эмблемы будет использоваться красный кристалл — красный четырёхугольник на белом фоне. Одновременно было решено, что израильская организация «Красный щит Давида», или «Маген Давид Адом» (МДА) — может продолжать использовать на территории Израиля свой прежний символ (красную шестиконечную звезду — «щит Давида», окружённую красным ромбом).
Представители мусульманских государств выступали против принятия Израиля — в частности, Сирия требовала от Израиля вначале допустить сирийское общество Красного Полумесяца на территории Голанских высот, аннексированных Израилем в 1981 году.
XXX конференция Международного движения Красного Креста и Полумесяца (2007)
XXX-я международная конференция Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца состоялась в Женеве (Швейцария) с 26 по 30 ноября 2007 года[7].
Критика
Действия МКК во время Второй мировой войны до настоящего времени продолжают подвергаться критике. Документы и рассказы очевидцев, подтверждающие это, были широко использованы при создании фильма Кристин Рюттен «Красный Крест во времена Третьего рейха», продемонстрированного 26 сентября 2007 года на немецко-французском канале Arte. В частности, резкое осуждение вызывают следующие действия МКК[8][9]:
- МККК первым узнал о нацистском плане полного истребления евреев, но долгое время скрывал эти сведения.
- Часть руководства и сотрудников Красного Креста открыто восхищались действиями Гитлера.
- Президент МККК Макс Хюбер лично возглавлял два предприятия, активно сотрудничавших с нацистской Германией.
- Вице-президент МККК Карл Буркхард посетил Германию по личному приглашению Гитлера и «был очарован» поездкой.
- В отчете о посещении концлагеря Дахау в августе 1938 года было отмечено «благоприятное впечатление» от лагеря.
- В 1942 году руководство МККК получило сведения, что последних евреев Берлина увозят в Освенцим, но ничего не предприняло и никому эту информацию не передало.
- Летом 1942 года руководство МККК получило от директора женевского бюро Всемирного еврейского конгресса Герхарта Ригнера доказательства реализации плана «окончательного решения», но так же ничего не предприняло и никому эту информацию не передало.
- 23 июня 1944 года представитель МККК Морис Россель посетил концлагерь Терезиенштадт и всё, что он поместил в отчет — это фотографии специально отобранных улыбающихся детей.
- Тот же Морис Россель в сентябре 1944 года посетил концлагерь Освенцим, не задал там ни одного вопроса о газовых камерах и массовых убийствах, зато отметил прекрасный маникюр эсэсовцев.
В филателии
В СССР были выпущены почтовые марки, посвященные движению Красного Креста и Красного Полумесяца:
- Stamp of USSR 1891.jpg
1956 год: «Охраняйте здоровье трудящихся!»
- Stamp of USSR 1892.jpg
1956 год: «Приобретайте санитарные знания!»
- Stamp of USSR 2227.jpg
1958 год: 40 лет Общества Красного Креста и Красного Полумесяца СССР
- 1958 CPA 2228.jpg
1958 год: 40 лет Общества Красного Креста и Красного Полумесяца СССР
- Soviet Union-1965-Stamp-0.04. Donorship Is Honorable.jpg
1965 год: Донорство почётно!
- Stamp of USSR 11.jpg
1960 год: Марка членских взносов в Общество Красного Креста и Красного Полумесяца СССР
- 1973 CPA 4224.jpg
1973 год: 50 лет Союзу Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР
- 1988 CPA 5922.jpg
1988 год: 125 лет международному движению Красного Креста и Красного Полумесяца
Напишите отзыв о статье "Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца"
Примечания
- ↑ [www.spbredcross.org/about/redcross/ Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца] на сайте Санкт-Петербургского отделения Российского Красного Креста]
- ↑ [www.icrc.org/rus/resources/documents/misc/emblem-keyfacts-140107.htm Красный кристалл: эмблема Третьего Протокола вступает в силу]
- ↑ [www.den-medika.ru/simvoly-mediciny/krasnyj-krest-ne-simvol-mediciny.html Красный Крест — НЕ символ медицины!]
- ↑ [www.apteka.ua/article/13610 Красный крест — уже не символ медицины?]
- ↑ [www.cine-holocaust.de/cgi-bin/gdq?dfw00fbw002569.gd VIVANT QUI PASSE. AUSCHWITZ 1943 - THERESIENSTADT 1944. R: Lanzmann [FR, 1997]]. Cine-holocaust.de. Проверено 14 апреля 2009. [www.webcitation.org/6GDxZnU1T Архивировано из первоисточника 29 апреля 2013].
- ↑ [www.icrc.org/web/rus/siterus0.nsf/htmlall/6QWEGH 29-я Международная конференция Красного Креста и Красного Полумесяца]
- ↑ [www.icrc.org/web/rus/siterus0.nsf/htmlall/conf30?OpenDocument 30-я Международная конференция Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца.]
- ↑ Д. Домбр. [newsru.co.il/arch/press/28sep2007/lm_da.html Le Monde: «Первое впечатление о Дахау скорее благоприятное…»]
- ↑ Газета «Минский курьер», № 223 (1324) от 26 октября 2007 года
Литература
- Красный крест // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.icrc.org/rus Международный комитет Красного Креста]
- [www.redcross.ru/ Российский Красный Крест]
- [volonte.ru/ Волонтёры Российского Красного Креста]
Отрывок, характеризующий Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца
Дрон вдруг упал в ноги.– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.
Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.